Чтение 10–й страницы книги ~Вторая попытка~

Антон посмотрел на Виктора пристально, опрокинул рюмку, шумно
выдохнул (судя по запаху, это был все-таки коньяк) и спросил:

- Вы знаете, почему мы проиграли Последнюю войну?

- Наверно, потому, что она была не последней, - быстро сказал Виктор,
словно это был единственно возможный и заранее заготовленный ответ по ходу
викторины.

- Оригинальная мысль, - оценил Антон.

И тут неожиданно вклинился Квадрига:

- А почему, собственно, вы считаете, что мы там проиграли?

Антон даже растерялся на мгновение.

- Н-ну... потому что это общепринятое мнение.

- А я вот так не считаю, - сказал Квадрига. И добавил: - Терпеть не
могу общепринятое мнение.

Антон промолчал, Виктор на всякий случай тоже. Квадрига не унимался:

- На Последней войне я писал батальные сцены. С натуры. Мне почему-то
знакомо ваше лицо, господин Думбель. Я не мог встречать вас на фронте?
Нет?

- Нет, - отрезал Антон. - Меня там не было.

- Я пью за победителей Последней войны! - многозначительно изрек
Квадрига и поднял свой стаканчик с охлажденным ромом.

- Так вы все-таки хотите услышать, Виктор, почему мы проиграли в той
войне?

- Разумеется. Я вас слушаю.

- Потому что мы не знали, с кем воюем и для чего воюем, потому что у
нас не было _и_д_е_и_, а у них, у наших врагов, - была. Они точно знали,
что идут на бой за Аллаха, а у нас одни выполняли интернациональный долг,
другие сводили личные счеты, третьи зарабатывали деньги, а в итоге все
дружно признали, что это была интервенция, постыдная захватническая война
и вообще ошибка.

- Простите, - прервал его Виктор, - но ведь это же все общее место.
Не позорьтесь, Антон, вам не пристало пересказывать такие банальности.

- Вы не дослушали меня, - жестко сказал Антон. - Это всего лишь
необходимая преамбула. Извините, если напомнил вам общеизвестные вещи.
Официант! Двойной коньяк. Мне и господину Баневу. Вы не возражаете?

- Пока - нет, - сказал Виктор.

- Так вот, суть моей мысли заключается в том, что мы вели на самом
деле не захватническую, а чисто оборонительную войну, мы, как всегда,
раньше других почувствовали главную мировую угрозу и приняли удар на себя.
Мы вступили в священную войну, не поняв ее смысла, и потому вынуждены были
прекратить ее. Но теперь-то уже всем ясен зловещий смысл великого
противостояния Север - Юг, заменившего собою ушедшее в историю
противостояние Востока и Запада. Хотим мы этого или нет, шутили вы или
говорили серьезно, но Последняя война была не последней, вы правы, нам
снова придется воевать. И уж теперь-то мы победим, должны победить,
иначе...

- Простите, - снова перебил его Виктор. - Но что-то на этот раз я не
до конца вас понимаю. Кто он, этот враг с Юга, которому вы объявляете
священную войну?

- О Господи! Правильно говорил Голем, что писатели - народ
необразованный. Вы Салмана Рушди читали?

- "Сатанинские стихи"? Наслышан.

- Он написал не только "Сатанинские стихи", он много чего написал о
мусульманах. И это он сказал, что главной угрозой для современной
цивилизации является мусульманский мир. Мне неважно, арабы они, турки,
пуштуны или боснийцы, они - мусульмане, и значит, враги. Я знаю, что такое
ислам, уж вы мне поверьте. Да, я инспектор по делам национальностей, но
это не значит, что я националист, как твердят эти оголтелые
правозащитники. Я вовсе не отдаю предпочтения каким-то отдельным нациям, я
отдаю предпочтение более гуманной религии и более высокой культуре. Вот и
все.

Виктор даже есть перестал. Он смотрел на Антона и удивлялся
произошедшей в нем перемене, из респектабельного, уравновешенного
чиновника с так называемыми погонами в кармане он превратился в
митингующего, почти истеричного политика или в боевого командира, с
отчаянной смелостью поднимающего свою роту против неприятельского
батальона.

Антон продолжал, увлекаясь все больше:

- Надо же наконец, надо же рано или поздно делать свой выбор, если мы
действительно не хотим погубить цивилизацию. Нашу цивилизацию. Сколько
можно кричать о равенстве перед законом и перед Богом (каким Богом?),
сколько можно кричать о свободе и справедливости, когда в ответ тебе
кричат "Джихад!" или "Газават!", а других слов просто не знают и не хотят
слышать. С ними же не о чем договариваться. С ними нельзя договариваться.
Их надо просто уничтожать.

- Помилуйте, батенька, что вы говорите такое? Ваше начальство
разрешило вам произносить вслух такие слова?

- А чего я такого сказал? - почтя как нашкодивший мальчишка,
вскинулся Антон. Вторую, самую ядовитую часть вопроса он практически
пропустил мимо ушей. - Бросьте вы эти ваши интеллигентские штучки: не
убий, не укради, гуманизм-онанизм. Вы начинаете стрелять, когда вашу жену
уже отправили в концлагерь или когда на ваших детей уже падают бомбы, а
стрелять надо начинать раньше, чтобы ничего этого не произошло. Надо
наносить упреждающие удары. Для этого только необходимо правильно выбрать
цель. Сегодня мы выбрали ее. Но времени осталось предельно мало. Ислам -
это не религия, ислам - это болезнь, эпидемия, распространяющаяся с
чудовищной скоростью. Здесь не дискуссии нужны, а дезинфекция. Вы хотите
весь остаток жизни молиться Аллаху или вы все-таки предпочтете нашу веру?

- Вы верующий? - быстро спросил Виктор, подняв брови.

- Нет, я употребил слово "вера" в самом широком смысле.

- Ну а в самом широком смысле, мне, честно говоря, все равно, кому
молиться. И если меня будут заставлять каждый день ходить в костел, я,
пожалуй, тоже закричу "Джихад!". Антон, не бросайтесь такими словами, как
"вера". Лучше объясните мне, кто же будет выбирать кандидатов на
уничтожение: лично господин президент или начальник его охраны? И по каким
признакам будут отличать мусульман? По отсутствию крайней плоти? Ну, тогда
я вам расскажу, что будет: в первую очередь, как всегда, расстреляют
евреев, потом не успеют остановиться и по какому-нибудь недоразумению
вырежут всех армян, при этом, разумеется, пострадают чеченцы, калмыки,
сербы, афганцы и крымские татары, в меньшей степени, но тоже достанется
тамилам, баскам, абхазам, корейцам и эскимосам. Ну а совершенно под ноль
вырежут без различия национальности столь ненавистных вам правозащитников,
то есть в основном ученых, священников и писателей. Меня, соответственно,
тоже убьют, за что я вам заранее говорю "большое спасибо".

- Шутите? - несколько оторопел Антон от такой контратаки.

- Нисколько. К сожалению. И если я вас правильно понял, вы тоже
говорили вполне серьезно.

- В общем, да.

- Тогда, _с _в_а_ш_е_г_о _п_о_з_в_о_л_е_н_и_я_, я лучше выпью джину,
- медленно проговорил Виктор и, поднявшись, пошел к стойке, чтобы лично
заказать у Тэдди порцию любимого напитка со льдом.

Когда он вернулся, Антон сидел как ни в чем не бывало, все такой же
белый, отутюженный и довольный собой. На гладко выбритом лице не
отразилось и тени сомнения в только что высказанных идеях. А в
серо-стальных глазах полыхало адское пламя превосходства и причастности к
страшной тайне. Виктор представил себе вдруг, как капитан Думбель вот в
этих самых белоснежных брюках идет вдоль ряда лежащих на асфальте тел и
методично производит контрольные выстрелы в голову. Картинка нарисовалась
настолько яркая, что его даже замутило слегка.

Банев сел, выпил джину и зачем-то спросил, хотя уже не собирался
возвращаться к разговору:

- А детей мусульманских вы тоже предполагаете уничтожать?

- Я так и чувствовал, что вы не поймете главного. Я же сказал -
упреждающий удар. Но относительно возраста, начиная с которого человека
следует считать опасным, конечно, потребуется отдельное, тщательно
продуманное решение, лично я не могу взять на себя такую ответственность,
никто ведь не может...

"Господи, - думал Виктор, - в какое странное время мы живем! Всем
разрешили говорить все: государственным служащим, занимающим важные посты,
журналистам с экрана, рядовым гражданам на улицей в магазине - разрешили
говорить абсолютно все: от нецензурной брани в адрес господина президента
до открытых призывов к свержению строя и массовым убийствам по
Национальному или религиозному признаку. Разрешили говорить все, но
говорят почему-то одни только гадости, во всяком случае те, кто говорит
громко. А сделать ничего нельзя, потому что делать пока еще не разрешили,
то есть разрешили, но не дают. Странное время".

В ресторане появилась извечная пара - молодой человек в сильных очках
и его долговязый спутник.

"Интересно, - подумал Виктор, - а эти тоже ненавидят бедуинов или они
как раз, наоборот, представляют бедуинскую секьюрити сервис? Бороды сбрили
и косят под европейцев".

Виктор еще раз взглянул на выразительную парочку за угловым столиком,
и какое-то неясное мучительное воспоминание промелькнуло у него в голове.
Какие они, к черту, бедуины! Он же их знает, хорошо знает, вот только...

- Вы меня не слушаете, Банев, - сказал Антон.

- Что вы, что вы, я вас очень внимательно слушаю, вы только что
говорили о паломничестве в Мекку.

- Действительно, - удивился Думбель, - как раз об этом я и говорил.
Но у вас было совершенно отсутствующее лицо.

- Не обращайте внимания. Как говорит один мой приятель, у меня все
друзья - шизоиды.