ничего, -- молодец гордо выпятил грудь; кафтан затрещал, -- от меня не
сбежит! Я сюда затем и явился, по его душу!
всем! Я угощаю.
пену.
сел, лязгнув мечом.
рассказ.
облегчением: грабить их рыцарь явно не собирался. Сэр Бертрам не заставил
себя упрашивать:
полуночи до озера добраться. Да не тут-то было! Как стемнело, все небо
тучами затянуло, снег мокрый повалил -- вон, до сих пор валит. Ну и заплутал
я, дороги-то не видать. Ехал, куда глаза глядят, пока конь мой, Корнелис,
спотыкаться не начал. Ничего не поделаешь -- пришлось в лесу заночевать.
Наломал сучьев, пару елочек срубил -- костерок, значит; Корнелиса расседлал,
дал ему овса, сколько осталось, уселся и задремал. Вдруг слышу -- а сон у
меня чуткий -- заржал мой жеребец. Открываю глаза -- силы небесные! Стоит. К
свету вылез, бурый, мохнатый, в полсосны ростом, а вместо лица -- морда
жуткая. Смотрит на меня и клыки щерит.
пристально глянул из-под капюшона на хозяина, но смолчал. А сэр Бертрам
продолжал, все больше распаляясь:
голове, да он увертливый, зараза -- только по лапе попал. Тут уж он на меня.
Ревет так, что уши заложило. Корнелис его сзади копытами...
к нему рыцарь.
него такой...
забулдыг. -- Недаром, видно, говорят, что он возле твоей таверны шатается...
почувствовав взгляд, но молчун только протянул ему пустую кружку:
медведь.
медведей не видал? Да вы, видать, не верите мне, отче?
еще спросонья...
зимой?
никто не услышал.
между закрытыми ставнями уже начала сереть -- время шло к рассвету. Посреди
комнаты маячила темная фигура.
света упала на знакомое лицо со странно блестящими глазами.
-- Вы тут про оборотня рассказывали, так я и пришел разъяснить кое-что.
рассказать?
хозяин. -- Другого света они не выносят. И железо, кстати, их не ранит. Так
что дрались ваша милость -- ЕСЛИ дрались, конечно -- все-таки с медведем...
есть оборотень, так-то!
того узкий, пропал вовсе, и в страшном оскале выпятилась челюсть... Сэр
Бертрам лихорадочно шарил рукой по кровати в поисках меча, и никак не мог
его нащупать... Зверь торжествующе завыл и присел для прыжка...
петель. В дверном проеме стоял человек в тяжелой кольчуге и шлеме с
полузабралом; длинный меч был в его руках, и пылающие руны на клинке
осветили всю комнату бледным мерцающим светом.
развернулся на месте и бросился на противника; тот уклонился, поднимая меч
навстречу зверю -- невероятно, не по-человечески быстро, силуэт его
смазывался от скорости. Оборотень извернулся посреди прыжка, минуя
смертоносное лезвие, сшиб деревянные перила за спиной человека и обрушился
вниз. Противник его черной молнией прыгнул следом, на лету выписывая сияющим
клинком сложную петлю; снизу донесся вой, на этот раз в нем звучало не
торжество, а ужас и боль... И все стихло.
посреди зала труп хозяина. С другой стороны показался монах. Лицо его
выражало крайнее удивление.
грязно-бурый плащ.
святой отец, посмотрите на труп.
лужа черной крови.
не доказательство? Сэр рыцарь, -- обратился он к воину, который уже
закутался в свой плащ и превратился во вчерашнего молчаливого путника, -- я
не успел поблагодарить вас...
скрылся за дверью.
бросился следом, но успел лишь услышать удаляющийся стук копыт -- на север,
на север, по дороге, невидимой за снежной пеленой.
Глава 3
кистени, два коротких копья, охотничьи луки... Только у главного имелся меч,
на вид старинный и весь зазубренный. Владел главарь также и единственными на
всю компанию кожаными доспехами: кирасой, заляпанной какой-то невообразимого
состава и цвета гадостью, происхождение которой отец Кевин даже не пытался
угадать. В общем, вояки хоть куда -- хоть на помойку, хоть на паперть.
Однако же, их было шестеро -- многовато для предположительно мирного,
безобидного монаха, коего киборг честно из себя изображал вот уже третью
неделю. Ломать устоявшийся образ не входило в планы Наблюдателя, поэтому
отец Кевин собрал остатки смирения и приготовился к банальному дорожному
ограблению. Увертюру начал атаман:
монах. Ситуация стала его несколько забавлять. Бандитов, впрочем, тоже.
видимым удовольствием продолжил:
прибить могут ненароком.
Гуд начал его утомлять. Видимо, в этой глухомани братцы-разбойнички редко
имели подходящий объект для издевательств и порядком соскучились. Мелькнула
здравая мысль о том, что хороший палач должен исполнять работу молча и по
возможности поскорее. Грабитель тем временем продолжал: