Чтение 16–й страницы книги ~Золотая шпага~

Он вскочил на бруствер и отчаянно звонко крикнул:

-- Есть добровольцы? Надо выручить храбрецов! Кто не трусит -- вперед, за мной!

И с обнаженной шпагой бросился вперед. Сзади слышался топот: несколько человек покинули батарею и бежали следом. Смяв попавшихся на пути французов и не ввязываясь в отдельные схватки, Засядько стал пробиваться к взятому в кольцо фельдмаршалу. Тот уже смертельно устал и отбивался с трудом. Рядом с ним падали сраженные пулями и саблями русские солдаты и офицеры.

Засядько сбил с ног еще двоих французов, третьего успел ударить шпагой и прорвался через кольцо. Француз, бросившийся со штыком наперевес на Барклая, устремился теперь к нему. Засядько сразил его и стал рядом с фельдмаршалом. Тот благодарно кивнул. Только теперь Александр увидел, что фельдмаршал не так бодр, как выглядел издали. Дышал он хрипло, с трудом, лицо было залито потом и покрыто пылью, отчего морщины казались еще глубже. Но даже сейчас он был красив: седой, с выразительным мужественным лицом, большими умными глазами, стройной и сильной фигурой воина.

Сзади послышалось яростное "ура". Засядько в изумлении увидел, что сквозь ряды французов прорывается русский отряд во главе с Балабухой. На нем был изорван мундир, по щеке стекала струйка крови. Пробившись к Александру, Балабуха свирепо взглянул на товарища и, повернувшись к своим людям, стал отдавать распоряжения. Его солдаты быстро расширяли брешь, чтобы вывести фельдмаршала.

-- Ты ранен, дружище? -- спросил Засядько тревожно.

-- Не все же заговоренные,-- ответил Балабуха хмуро.-- Разве что Бонапарт и ты... Да еще этот сумасшедший старик.

-- Отправляйся в лазарет,-- потребовал Засядько.-- Ты ослабеешь от потери крови!

-- Присохнет,-- отмахнулся Балабуха.-- Царапина. Но посуди сам: за какие-нибудь пять минут я получил раз десять по голове, меня смяли конем, кто-то прикладом заехал по лицу, пули изодрали мундир, и еще у меня сломано по крайней мере три ребра. А ты целехонек! Вот так и бросайся за тобой.

Его шутливая жалоба окончательно растопила холодок отчуждения. Засядько рассмеялся и обнял старого друга. Балабуха облегченно вздохнул. Ему очень не хотелось ссориться с Александром. Хоть и не всегда понимал его затеи, но это был единственный в его жизни человек, которого он любил и беспредельно уважал.

Неподалеку от них Барклай садился на лошадь. Это был его третий конь за время схватки. Балабуха молча подивился, что фельдмаршал ни разу не сломал себе шеи, когда на скаку падал с лошадей, однако промолчал, чтобы не вызвать новой ссоры.

-- Уходите, друзья! Сейчас последует конная атака! -- крикнул, оглянувшись, Барклай.

-- А вы? -- спросил Засядько.

-- Я отойду в арьергарде.

-- Мы будем рядом с вами,-- ответил Балабуха, опережая Александра.

-- Вам бы лучше поберечься...-- начал было Барклай, но умолк под взглядом Засядько, который дал понять, что если и беречься кому, то старшему по чину, тогда и младшие могут сохранить головы.

-- Как у вас на батарее? -- спросил Барклай.

-- Продержимся около часа,-- ответил Засядько.-- Потом людей не останется... Нам бы резервы!

-- За час, откуда их взять? -- подумал вслух Барклай.

-- А если ударить по левому флангу? Казаки Платова могли бы хоть на время сорвать непрерывные атаки.

Барклай некоторое время пристально смотрел на подполковника, потом кивнул, соглашаясь, пришпорил коня и ускакал. За ним последовали трое уцелевших из его конного отряда.

Несмотря на помощь Балабухи, Засядько и его солдатам пришлось бы худо, если бы со стороны русских батарей внезапно не прогремело новое "ура". Оглянувшись, он с радостью увидел, как из укреплений соседней батареи выскакивали преображенцы. Это шла помощь, тем более весомая, что батальон вел в атаку один из его друзей, Леопольд -- принц по происхождению, немец по рождению, космополит по взглядам, авантюрист по натуре и воин по характеру, в данное время состоявший на службе в русской армии. В свое время Александр и Леопольд едва не поссорились до дуэли из-за пустяка, но затем быстро нашли общий язык и крепко подружились.

-- Трымайся, друже! -- закричал Леопольд по-украински.-- Береженого бог бережет!

Александр весело улыбнулся и повел солдат на прорыв к Леопольду.

-- Den Vorsichtigen bewahrt der Gott,-- ответил он,-- und den Kosaken bewacht sein Sabel!*

Его громовой голос покрыл шум схватки. Леопольд усилил натиск. Французы подались назад. Через несколько мгновений люди Засядько встретились с преображенцами. Те пропустили их, а сами пошли вперед, стараясь закрепить успех контратаки.

-- Вот и отлично,-- сказал Александр с облегчением.-- Как ты думаешь?

Он обернулся. Балабуха медленно опускался на землю, опираясь на саблю. Лицо капитана было смертельно бледным. Кто-то из солдат подхватил командира, но, взглянув на огромную рану в спине, поспешно опустил на землю.

Только теперь Засядько обратил внимание, что над полем боя уже свищет картечь. Французские орудия перенесли огонь на этот участок, подготавливая его для атаки. Вдали показалась тяжелая конница.

-- Всем на батарею! -- скомандовал он сдавленным голосом и, взяв Балабуху на руки, пошел к своим позициям. Рядом свистели пули, пролетала визжащая картечь: вскрикивали и падали сраженные солдаты. Сзади нарастал грохочущий топот.

Засядько шел, не оглядываясь. Лицо Балабухи покрылось смертельной бледностью. Александр ощущал, как по его пальцам стекает теплая струйка крови. Он принес друга на батарею и опустил на землю в тот момент, когда на укрепления обрушилась атака драгун. Пришлось, сцепив зубы, яростно отбиваться и руководить батареей и солдатами Балабухи. Атака следовала за атакой, наконец, на батарее почти не осталось людей. Но именно в это время вдруг наступило затишье...

В глубине французских войск было заметно странное перемещение. Как оказалось, кавалерийские полки генералов Платова и Уварова нанесли удар по левому флангу французской армии, вызвав переполох во вражеских войсках. На батарее Засядько наступила двухчасовая передышка.

Александр быстро прошел по укреплениям из конца в конец. Везде разрушения...

-- Ваше высокоблагородие! -- послышался сзади радостный голос.-- Смена никак?

Со стороны старой Смоленской дороги ускоренным маршем приближались войска. Над ровными квадратами колыхался лес штыков. Солдаты шли быстро и уверенно. Это были гренадеры, опытные и закаленные воины, прошедшие хорошую школу в только что закончившейся войне.

-- Готовьтесь,-- велел Засядько.-- Как только подойдут, отправляйтесь по дороге к Горкам. Я позабочусь, что все оставшиеся в живых были представлены к награде.

-- А вы, ваше высокоблагородие? -- спросил артиллерист испуганно.

-- Я останусь,-- ответил Засядько коротко.

Ему потребовалось несколько минут, чтобы расставить по местам новоприбывших, затем на батарею обрушилась волна новых яростных атак...

Это был самый жестокий бой, в котором ему пришлось участвовать. Орудия гремели, не умолкая, а между ними гренадеры сражались с теми французами, которых не удалось остановить огнем. Гренадеры сражались ожесточенно, но французы не турки, и у Александра после каждой атаки наполовину сокращался состав. Через два часа, когда на разрушенной батарее остались одни пушкари, да и те в большинстве раненые, прискакал курьер с приказом отступать...

Засядько отходил последним. Ему почти треть дороги приходилось пятиться, отбивая атаки авангардных частей противника. Вокруг него постоянно держалась группа гренадеров. Они умело работали штыками, однако подполковник с горечью отметил, что к моменту окончательного отрыва от французов состав группы изменился несколько раз. По телам убитых и раненых прошагали наступающие солдаты Бонапарта.

Отступать пришлось до деревни Горки, где уже перегруппировывались войска, отступившие ранее. К шести часам вечера остатки русской армии заняли позиции от Горок до старой Смоленской дороги. С наступлением темноты пришло известие, которое немного обрадовало: Бонапарт велел оставить захваченные у русских укрепления и переждать ночь на исходных позициях.

Однако Засядько понимал, что продолжать бой было бы безумием. Резервов нет, армия наполовину истреблена,-- только генералов погибло двадцать три человека! -- другая половина находится в расстройстве, артиллерия потеряна. А Наполеон даже не вводил в бою старую гвардию, свои самые закаленные и отборные части!

И в самом деле: утром русская армия начала отступление к Можайску, а затем к Москве. Войска Бонапарта следовали по пятам. Для поддержания духа в войсках Александр I вел битву у деревни Бородино считать победой над Бонапартом и обнародовать об этом манифест. Конечно, все офицеры понимали, что битва под Бородино была на самом деле тяжелым поражением, однако впервые французам дали бой на равных, дрались на равных и проиграли с достоинством, а не так как под Аустерлицем или в других местах, где Наполеон к стыду русских полководцев побивал их с удивительной легкостью.

Засядько тяжело переживал смерть Балабухи. Уже никогда не прозвучит его жизнерадостный смех и любимая фраза: "Посмотри, дружище, мир прекрасен!" Нет, он не прекрасен, если гибнут хорошие люди, а всякое ничтожество вроде Васильева околачивается в безопасном месте при генеральном штабе и регулярно получает награды...

14 сентября Засядько последним перешел мост через Москву-реку. Здесь его нагнала небольшая группа французов, в их предводителе он с удивлением узнал прославленного наполеоновского маршала Мюрата.

Загорелый, улыбающийся, ловко сидящий на горячем жеребце, Мюрат приветственно поднял руку и пустил коня вперед. Его спутники остались на месте.

Засядько молча ждал приближения маршала. За спиной нарастал грозный ропот солдат. Мюрат подскакал ближе, ловко спрыгнул с коня и пошел вперед с протянутой рукой.

-- Вы славно сражались в Московском бою! -- воскликнул он.-- Я пользуюсь случаем пожать вам руку и выразить восхищение мужеством и стойкостью русских солдат.

Засядько ответил на рукопожатие, заметив:

-- Похвала победителя особенно лестна. Видимо, я имею честь пожимать руку военному губернатору Москвы?

-- Не-ет,-- смеясь ответил Мюрат.-- Им назначен Мортье. Мне император велел только поскорее занять Москву. Со мной инспектор Деннье, ему приказано заготовить в Москве припасы и подыскать квартиры для войск. Как, по-вашему, это легко устроить?

-- На это не рассчитывайте,-- ответил Засядько сдержанно.-- Московским главнокомандующим до сего дня был Ростопчин...

Мюрат понимающе кивнул. О Ростопчине даже в Париже писали газеты, рассказывали о его ненависти к революционной Франции, а оттуда и ко всему французскому. Засядько оглянулся на своих солдат, которые стояли насупившись и держали ружья наизготовку.

-- Войска уже оставили город,-- продолжил он.-- Можете вступить. Москва пуста.

-- Почему? -- воскликнул Мюрат удивленно.

-- Жители покинули ее почти полностью.

-- Почему? -- повторил Мюрат с еще большим удивлением.

-- Привычка,-- ответил Засядько с горькой иронией.-- При нашествии татар народ всегда уходил в леса.

-- Французы и татары -- большая разница!

-- Русские не видят разницы в неприятеле.

Мюрат оскорблено пожал плечами. Его спутники подъехали ближе, с интересом разглядывали богатырскую фигуру русского офицера. Мюрат вскочил в седло, натянул поводья и вихрем пронесся мимо изумленных русских солдат в направлении Москвы. Следом за ним поскакала свита. Копыта лошадей гулко били о дощатый настил деревянного моста.

Засядько бросил прощальный взгляд на окрестности и велел своим солдатам догонять основные силы армии. По их пятам уже двигались авангардные части конницы Мюрата.

Московский губернатор Ростопчин был непримиримым врагом всего французского -- французских мод, идей, парикмахеров и наставников. Он издавал бюллетени о победах над французами, устраивал крестные ходы с чудотворными иконами, велел зарубить одного жителя за похвалу Бонапарту, сослал в Нижний Новгород сорок учителей-французов, среди которых был и актер Думерг, оставивший описание этого "путешествия".

Кроме того, он спешно отправил в Петербург всех сенаторов, чтобы Бонапарту не с кем было вести переговоры. В довершение велел передать народу арсенал, распустить арестантов и вывезти все пожарные инструменты, которых в Москве насчитывалось 1600 штук.

Утром 15 сентября Бонапарт под звуки марсельезы вступил со своей гвардией в Кремль. Он с изумлением обнаружил, что Москва в основном состоит из деревянных построек. Даже мосты деревянные... В тот же день город запылал. Когда Наполеону доложили, что нет никакого пожарного инвентаря, он в ужасе воскликнул: "Да это скифы!"

Глава 23

Затем было отступление Великой армии. Засядько шел в авангарде, и его отряд первым сшибся с арьергардом армии Бонапарта у реки т. Вслед за жестокими морозами наступила оттепель, так что переход через реку стал возможен только с помощью мостов. Генерал Эбле со своей бригадой работал без перерыва, включая ночь с 25-го на 26-е ноября. Навели два моста -- один для пехоты, другой для обоза, Но второй обвалился, тогда принялись за починку, стоя по пояс в ледяной воде. Никто из этих героических людей не остался в живых, но французская армия была спасена.

У Кутузова требовали, чтобы он напал на отступающие французские войска. Старый полководец отрицательно качал головой: "Раненый лев опасен!" и продолжал идти следом, подбирая брошенные пушки, ружья, а казаки захватывали в плен отставших и заблудившихся.

Засядько вспомнил комичный эпизод после сражения при Малоярославце. На другой день вечером к нему зашел полковник Заале, принес бутылку шампанского. Вид у полковника был почему-то сконфуженный.

-- Александр Дмитриевич,-- начал он, когда шампанское запенилось в бокалах,-- к вам есть дело деликатнейшего свойства... Как вы знаете, государь император на днях изволил наградить светлейшего князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова золотой шпагой с надписью "За храбрость"...

-- От души поздравляю,-- бодро сказал Засядько и выпил содержимое бокала.

Заале налил ему снова и продолжал вкрадчиво:

-- Вы не могли бы опоздать на церемонию награждения? Или вообще не присутствовать?

Засядько удивился:

-- Но ведь я тоже приглашен!

-- Взыскания не получите, обещаю. Дело в том, что... складывается щекотливое положеньице. Государь наградил вас такой же шпагой, когда вы были всего-навсего капитаном...

-- Было такое,-- подтвердил Засядько.-- Вот она, эта шпага!

Заале с завистью покосился на золотое оружие, уважительно тронул пальцами затейливо украшенный эфес.

-- Вот видите,-- продолжал он,-- а ведь вам не было еще и сорока...

-- Едва исполнилось тридцать! -- Засядько уже все понял, и ему стало весело.-- Хорошо,-- согласился он.-- Хоть высплюсь. Утром мой полк перебрасывают на перехват авангардным частям Мюрата. А церемонии награждения мне не в диковинку.

Он допил шампанское, проводил осчастливленного штабника, лег в постель и мгновенно уснул здоровым крепким сном.

В январе русские войска переправились через Неман. Пруссия, наконец, решилась выступить против Франции, вся прусская армия стала отныне подчиняться русскому командованию.

Австрии нужно было несколько недель, чтобы закончить приготовления к военным действиям. Наполеон, взбешенный готовящимся предательством, кричал и топал ногами на австрийского министра иностранных дел Меттерниха: "Вы хотите войны -- хорошо же, будем драться. Я назначаю вам свидание в Вене. Сколько вас, союзников? Четверо, пятеро, шестеро? Двадцать? Чем больше вас будет, тем я буду спокойнее".-- "Мир и война,-- холодно ответил Меттерних,-- в руках вашего величества. Сегодня вы еще можете заключить мир; завтра, возможно, будет уже поздно..." -- "Чего от меня хотят? -- закричал Наполеон.-- Чтобы я покрыл себя позором? Никогда! Ваши государи, рожденные на троне, могут двадцать раз возвращаться побежденными в свои столицы. Я этого не могу, потому что вышел из низов!"

Австрия объявила о своем вступлении в войну. Теперь уже вся Европа двинулась против Наполеона. Три огромные армии хорошо обученных и экипированных солдат численностью свыше миллиона начали новую кампанию. Во главе коалиции был поставлен талантливый полководец, бывший соратник Наполеона, маршал Бернадот, перешедший на сторону союзников. Для командования войсками был вызван из Америки другой талантливый полководец, тоже бывший соратник и друг Наполеона, маршал Моро. Генерал Жомини, изменивший Наполеону после битвы при Бауцене, теперь состоял в генеральном штабе союзников и доставлял Александру I планы передвижения войск.

Осенняя кампания началась в конце августа битвой за Дрезден. Наполеон нанес ощутимое поражение союзникам, захватив в плен 15 тысяч человек и сорок орудий.

Засядько, чей полк был потрепан особенно сильно, отступал в арьергарде и был свидетелем драматического зрелища: несколько французских ядер обрушились на главный штаб императора Александра I, разрушили стены, обвалили крышу. Жомини выскочил из помещения, ругаясь по-немецки и грозя кулаком в сторону наступающих французских колонн. Александр I вышел довольно спокойно, отряхнул пыль, тщательно обобрал с рукава нити паутины. Он понимал, что на него устремлены десятки глаз, и старался держаться с достоинством.

Затем из штаба выскочил побледневший адъютант и закричал:

-- Моро ранен! Помогите!

Засядько кивнул солдатам и вбежал в разрушенное помещение. Прославленный маршал лежал на полу. Ноги его были в крови, лицо покрылось восковой бледностью. Несколько лет назад от такой же раны погиб лучший маршал Франции и самый талантливый полководец Бонапарта Ланн: ему тоже ядром раздробило оба колена.

И вдруг неустрашимый Моро заплакал. Засядько стало не по себе, когда он понял, что маршал сказал сквозь слезы: "Как мне, Моро, умереть среди врагов Франции от французского ядра!"

Солдаты подхватили раненого и осторожно вынесли из штаба. Засядько велел спешно доставить маршала в лазарет, а сам бросился догонять полк. Пять дней спустя он узнал, что маршалу в тот же день пришлось отнять обе ноги. Он перенес операцию с необычайным мужеством, но через четыре дня умер. И до последней минуты не переставал проклинать себя, что воевал против любимой Франции.

При осаде крепости Торн Засядько вызвали в генеральный штаб и предложили взять на себя ответственную миссию парламентера, а если понадобится, то и заложника.

-- Но для этой роли у вас столько штабных исполнителей,-- заметил пораженный Александр,-- а я боевой офицер...

-- Не скромничайте,-- ответил недавно назначенный главнокомандующий русскими войсками, в котором Засядько с радостью узнал Барклая-де-Толли,-- о вас идет по армии слава не только как о боевом офицере...

Засядько насторожился. Неожиданности ему были ни к чему. Он старался быть в армии только военным, разумеется, хорошим военным. А все, что не относится к военному искусству, могло лишь повредить его репутации.

Барклай, очевидно, понял сомнения полководца.

-- О вас говорят,-- сказал он успокоительно,-- как о превосходном артиллерийском инженере, а также как о превосходном организаторе. Ваш полк всегда отличается повышенной боеспособностью, он лучше других снабжен амуницией, боеприпасами и провиантом. Все это я отношу исключительно в счет ваших заслуг. Но дело не только в этом. Военный парламентер должен обладать еще целым рядом исключительных качеств. Он должен быть умен, тактичен, сообразителен, тверд, отважен и одновременно осмотрителен... Да что там перечислять, далеко не каждый может отправиться во вражескую крепость на переговоры. Я долго перебирал офицеров, но ни на ком не остановился. Спросил генералов -- они единодушно назвали вас, хотя кое-кто вас здесь и недолюбливает. Признаться, меня удивило их мнение. Я знал вас лишь как отчаянного храбреца, а вы, оказывается, еще и дипломат?

-- Я за собой такого не замечал,-- признался Засядько.

Барклай с интересом смотрел в открытое лицо полковника.

-- Я верю своим генералам. Беретесь?

-- Разве я могу отказаться?

-- Это не приказ. Дело сугубо добровольное.

-- Сочту за честь! -- ответил Засядько.

-- Тогда с богом. Подробные инструкции вам ни к чему. Добейтесь сдачи крепости на любых условиях. На любых! Мы не можем двигаться дальше, оставляя у себя в тылу сильный гарнизон.

Барклай обнял Засядько за плечи и так проводил до дверей.

Александр слез с коня и взял из рук сопровождавшего поручика белый флаг. Поручик почтительно перехватил повод.

-- Отправляйтесь назад,-- приказал Засядько.

Он был при всех орденах и регалиях. Правая рука лежала на эфесе золотой шпаги. Глубоко вздохнув, Александр пошел вперед. Громада крепостных стен надвигалась все ближе, уже слышана была перекличка часовых. Возле ворот его встретил офицер в чине полковника. "Равного выслали",-- отметил Засядько одобрительно.

Ему завязали глаза. Тяжелые ворота заскрипели и отворились, его повели в крепость. Полчаса петляли по многочисленным переходам, явно с целью запутать русского офицера.

Засядько усмехался. Несмотря на повязку, закрывавшую глаза, он запомнил весь путь, повороты, подъемы и спуски. При желании мог бы набросать подробный маршрут.

Его привели в большую комнату, где уже собрались высшие офицеры. За столом восседал сухощавый человек в генеральском мундире. Лицо его было покрыто большими коричневыми пятнами. Такие следы остаются после сильного и длительного обмораживания. "Побывал в России",-- отметил про себя Александр.

-- Полковник Засядько,-- отрекомендовался он.-- Послан парламентером от имени русского командования к коменданту крепости.

-- Я комендант,-- ответил, вставая, человек с коричневыми пятнами на лице,-- генерал Мавильон. Что вам угодно?

-- Имею честь предложить от имени союзного командования сдачу крепости,-- ответил Засядько.

-- Почему бы вам не взять ее штурмом или осадой? -- спросил Мавильон иронически.

-- Двадцатого марта мы взяли Люненбург,-- ответил Засядько,-- двадцать второго -- Лейпциг...

-- Торн -- не Лейпциг,-- прервал его Мавильон.-- Лейпциг -- город, а Торн -- крепость. Надеюсь, вы уже заметили разницу?

По рядам офицеров пробежал одобрительный ропот.

-- Я только вчера прибыл сюда со своим полком,-- ответил Засядько.-- Что здесь делала армия, не знаю. Но вчера вечером я велел расставить батареи по своей схеме. Если через семь часов не получим ответ, орудия начнут обстрел.

-- Нас обстреливают уже несколько месяцев,-- ответил Мавильон, нахмурившись.-- И за это время ваши войска не продвинулись ни на шаг. Вы очень самоуверенны, полковник. Это лишь нашему императору однажды удалось при помощи иной расстановки орудий принудить Тулон к сдаче! -- Он повернулся к офицерам: -- Парламентера взять и отвести в каземат. Там он лучше убедиться в прочности наших стен.

-- Через семь часов орудия начнут обстрел,-- предупредил Александр.

Мавильон молча махнул рукой, приказывая выполнять распоряжение. Засядько, пожав плечами, направился к двери. Конвой препроводил его в нижние этажи крепости, оттуда повели через двор к помещению каземата.

Александр шел, заложив руки за спину, поднял голову к небу, щурился от яркого солнца. Лето было в разгаре, в синеве верещали мелкие птахи, похожие на жаворонков. День был жаркий, а он был среди противника, и он с удовольствием расстегнул не только мундир, но и рубашку, подставив широкую грудь знойным солнечным лучам.

Внезапно он услышал испуганный возглас. Из боковой двери вышла полная женщина с усталым лицом, рядом с ней как вопросительный знак вышагивал высокий костлявый мужчина. За их спинами мелькнуло белое женское платье.

-- Саша!.. Господи, вы в плену?

Александр дернулся, остановился. Сзади в спину уперлись два штыка, но он игнорировал их, потрясенно всматривался в некогда прекрасное, ныне поблекшее лицо. Рядом с Кэт стоял барон Грессер, исхудавший и постаревший, с желтым нездоровым лицом, сморщенным как у печеной картошки ртом. Глаза его блеснули радостью.

-- Вы... в плену?

Из-за спины Кэт вышла самая прелестная девушка... или девочка лет двенадцати-четырнадцати, какую только Александр видел. А к этому времени уже повидал мир, сейчас даже губы пересохли, он не ожидал, что Господь Бог в состоянии создать такое совершенство. Очень юная, очаровательно нежная, она встревоженно смотрела на него огромными сказочно красивыми глазами.

Он не успел открыть рот, как она бросилась к нему, обхватила за шею, горячо поцеловала. Штыки сразу перестали рвать ему мундир. Наверняка даже немцы не могли бы препятствовать такой девушке. А что говорить о французских кирасирах?

-- Александр...-- сказала она, обнимая его обеими руками за шею,-- Александр Васильевич?

-- Александр Дмитриевич,-- поправил он.-- Я знаю вас, прекрасное существо?

Она смотрела на него счастливыми и одновременно смущенными глазами: И только сейчас он заметил у нее на прелестной лебединой шее изумительный медальон, который сразу узнал. Рубины только подчеркивали цвет ее губ, а бриллианты блестели как ее прекрасные глаза.

-- Меня зовут Оля. Вы дважды... нет, трижды спасали меня! Дважды из рук разбойников, затем -- от турок.

Александр пробормотал пораженно:

-- Господи, как время летит...

-- Не для вас,-- возразила она.-- Вы не изменились ни на капельку! Наверное, у вас такая обветренная кожа, что ни одной морщинки...

Барон Грессер сказал сдавленным злом голосом:

-- Оля, прекрати.

Она сделала вид, что не слышит, говорила торопливо, продолжая обнимать его за шею:

-- Вы всегда были моим героем. Я собирала газеты, где писали о вас. Я многое знаю о вас...

-- Прекрати,-- прорычал Грессер.

А Кэт сказала настойчиво:

-- Оля, ты ведешь себя непристойно.

Ее руки разомкнулись, пальцы в последнем прощании скользнули по его груди. Он ощутил, как кончики пальцев задели волосы на его обнаженной груди, там словно обсыпало огненными искрами.

Барон ухватил дочь за плечи, но прежде чем успел оттащить ее, внезапно подошел молодой французский офицер схватил девушку за руку так грубо, что она вскрикнула. В глазах блеснул гнев:

-- Как вы смеете?

-- Мы все смеем,-- завил он нагло. Его выпуклые глаза уставились в ее лицо.-- Это наш гарнизон, а это наш пленник! И общаться с ним запрещено.

Засядько рванулся, наткнулся грудью на штыки. Крикнул взбешенно:

-- Тварь! Я убью тебя.