Чтение 27–й страницы книги ~Золотая шпага~

Побелевший от ужаса управляющий увидел, как из окон и дверей вылетели клубы огня и дыма. Оконные рамы и сорванная с петель дверь пролетели в воздухе и тяжело грохнули посреди двора.

Опомнившись, управляющий бросился к горящему зданию цеха. За ним побежали рабочие и оказавшиеся поблизости инженеры. "Может быть, сгинул проклятый",-- подумал управляющий со странным чувством облегчения.

В этот момент из дымящегося ада шагнул человек гигантского роста. Он нес на руках окровавленного рабочего. Генеральский мундир на Засядько горел, лицо было черным от копоти.

Управляющий застонал от разочарования. Засядько молча положил рабочего на землю, зажмурился под струями воды: набежавшие рабочие окатывали его водой из ведер. Мундир еще дымился, на руках вздулись пузыри от ожогов.

-- Часто так? -- спросил Засядько.

-- Что? -- переспросил управляющий, вздрогнув.

Засядько кивнул на цех. Огонь уже погас: в каменном здании гореть было нечему, однако оттуда все выносили и выносили покалеченных рабочих.

-- Да,-- ответил управляющий. Он был бледен как смерть.-- Бог карает нас за грехи... Но умоляю вас! Я ни при чем! Взрывы при производстве пороха случаются не только у нас. Во Франции, Англии, Пруссии...

Один из инженеров, сочувственно смотревший на обожженного генерала, сказал несмело:

-- Ваше высокопревосходительство, мы в самом деле ни при чем. Такова технология производства пороха. Убедитесь сами -- нарушений не было!

-- Технология...-- сказал Засядько горько...-- В ступке... Варварство...

Он повернулся и медленно пошел к выходу. Невыносимо болело обожженное тело. Усилием воли он приглушил боль, ибо она отвлекала его от нахлынувших мыслей. Взрывы... В ступке... Технология... Варварство...

К вечеру он представил Михаилу "машину для предотвращения взрывов", как он назвал ее. На следующий день имел возможность сообщить великому князю: "На устройство пороховой мельницы я согласил наконец Кларка".

Это и была знаменитая пороховая мельница, положившая конец взрывам в цехах и значительно облегчившая труд рабочих. Был механизирован самый сложный и самый опасный участок работы.

Как-то один из помощников Засядько, капитан Внуков, принялся, загибая пальцы, подсчитывать:

-- Александр Дмитриевич до обеда директор Артиллерийского училища, после обеда -- подрядчик...

-- А вечером -- начальник Арсенала,-- поддержал его Греч.

Внуков продолжал загибать пальцы:

-- Ночью -- генерал учебной бригады...

-- А утром -- ракетчик и изобретатель,-- сказал Греч.-- Александр Дмитриевич, когда вы все это успеваете? На такие труды требуется, по меньшей мере, двадцать шесть часов в сутки!

-- Встаю на пару часов раньше,-- отшутился Засядько.

В это утро все обещало быть прекрасным. Новое светлое здание училища вот-вот закончат, налицо экономия денег и материалов. Их можно употребить с пользой для училища. Артиллеристы успешно овладевают искусством составления пороховых смесей. Скоро появятся укомплектованные кадры ракетчиков...

Засядько замер, прислушиваясь. Издали донесся тревожный звон колокола. Почти сразу же зазвонили на других колокольнях.

-- Пожар!

Засядько выскочил на веранду. Друзья побежали следом. В северной части города вздымались клубы дыма. Пламени пока не было видно, однако, судя по переполоху, пожар обещал разгореться не на шутку.

-- Пиротехническая лаборатория! -- ахнул Внуков.

Засядько мгновенно оценил ситуацию. Лаборатория сама по себе бесценная вещь, но если пожар перебросится на склад со снарядами и боевыми ракетами, трудно даже вообразить тот ад, который начнется. И жертв будет, как в небольшой войне.

-- Коня! -- закричал он.

Внизу забегали конюхи. Один, сломя голову, бросился к веранде, держа на поводу жеребца. Засядько вскочил на перила и спрыгнул вниз. Кто-то испуганно ахнул, когда конь упал на колени под тяжестью всадника. Однако Засядько тут же поводьями поднял коня и с места погнал в галоп.

Конюхи замешкались открыть ворота, и Засядько направил коня через забор. Жеребец успешно взял препятствие. Засядько пришпорил его и как ураган понесся по улочке, которая уже начала заполняться народом. При виде всадника, скачущего на храпящем жеребце, прохожие бросались врассыпную, прижимались к заборам, испуганно крестились.

Лишь добравшись к месту пожара, Засядько перевел дух. Пока непосредственной опасности не было. Горел соседний с пиротехнической лабораторией жилой дом. Жильцы кричали и суетились; громко плакала, причитая, толстая женщина в дюжине юбок, по виду типичная купчиха, зеваки радовались неожиданному развлечению.

Вдруг Засядько ощутил, что ветер меняется. Искры закружились в накаленном воздухе, опускаясь на большой сарай из толстых просмоленных досок. В толпе сразу же начали беспечно заключать пари: загорится или не загорится сарай? Один Засядько знал, что в сарае сложены снаряды, ракеты и мешки с порохом...

Он спрыгнул с коня и бросился через толпу.

-- Что же вы стоите?! Ждете пожарных?

В толпе засмеялись. Все знали, с какой скоростью начинают собираться петербургские пожарные.

-- В этом сарае сорок мешков с порохом! -- крикнул Засядько.

Это подействовало, хотя и не так, как он рассчитывал. Гудящая как рой толпа мгновенно исчезла, осталось несколько подвыпивших любопытных парней. Они обалдело уставились на разъяренного генерала, который голыми руками принялся ломать и разбрасывать дощатый забор, соединявший сарай с горящим домом.

-- Уносите эти доски к чертовой матери! -- скомандовал Засядько.

Парни с готовностью принялись помогать. Такой генерал им нравился, да и работа веселая: ведь ломать -- не строить...

Из переулка послышался приближающийся топот. На взмыленных лошадях выскочили Внуков и Греч.

-- Александр Дмитриевич!

-- Помогайте! -- скомандовал Засядько.

Друзья бросились на борьбу с пожаром. Двоих из помогавших парней Засядько послал в ближайшие дома за ведрами. Вскоре удалось наладить цепочку от ближайшего колодца. Греч сидел на крыше сарая и лил воду под ноги. Искры летели ему на спину, и он ерзал, по-цыгански дергая плечами и хлопая по коленям, где уже начинали тлеть брюки. Засядько велел ему вылить на себя ведро воды.

Постепенно площадь перед лабораторией опять начала заполняться народом. На этот раз все держались вдалеке: слухи о сорока мешках пороха распространились со скоростью ветра. Много было карет и открытых колясок.

-- Развлекаться приехали,-- проворчал Внуков недоброжелательно.

-- Не обращай внимания,-- посоветовал Засядько.

Он послал несколько человек с ведрами в горящий дом. Арсеналу и лаборатории уже ничего не угрожало, можно было позаботиться и о купчихином добре. А то дождется пожарных, когда и угли погаснут!

Внуков пристально всмотрелся в одну из карет и сказал Засядько иронически:

-- Ай-яй-яй, Александр Дмитриевич! Вы советуете не обращать внимания на государя императора?

В самом деле, в одной из карет сидел сам Александр I. По мере того как и другие узнавали карету императора, в толпе пробуждалось рвение. Многие изъявили желание тушить пожар и бестолково толпились возле дома, делая вид, что спасают отечество. Но, увы, к их огорчению пожар был уже потушен...

Засядько вместе с Внуковым и Гречем отошел в сторону почиститься от сажи и копоти. Товарищи выглядели не лучше. Греч походил на черта из преисподней: весь в саже, только глаза и зубы блестели. Внуков безуспешно пытался натянуть на плечи лоскутья расползающейся рубашки.

К ним подбежал молоденький щеголеватый офицер. По контрасту с тремя закопченными фигурами, похожими не то на рудокопов, не то на трубочистов, он выглядел особенно румяным и чистеньким. Засядько узнал князя Волконского.

-- Александр Дмитриевич! Государь император изъявляет вам монаршее благоволение...

-- Тронут,-- ответил Засядько хрипло.-- До глубины сердца. За отеческое... э-э... благоволение.

-- ...и предполагает избрать для лаборатории более безопасное место.

-- Гм... Вот так сразу?

Волконский смешался:

-- Я только передаю слова монарха.

-- За городом? -- спросил Засядько, сразу же сообразив, о чем речь.-- Передай мое сердечное восхищение той скоростью, с какой император принимает правильнейшие решения. Простите, не требуется заседать Совету, чтобы вот так враз и в самую точку!

-- Вот-вот,-- сказал Волконский несколько обескураженно, раньше Засядько в чрезмерном монаршем восторге замечен не бывал.-- Необходимые средства выделят немедленно.

-- Не было бы счастья, да несчастье помогло...-- пробормотал сзади Внуков.

-- А как насчет Арсенала? -- спросил Засядько. Он решил ковать железо, пока горячо.-- Его тоже нельзя оставлять в окружении жилых домов. Наш монарх уже показал как он молниеносно, аки эллинские герои решает быстро и точно. Надеюсь, он прямо не выходя из кареты решит и этот не столько острый, как пожароопасный вопрос...

-- Я доложу государю императору,-- поспешно ответил Волконский.-- Да вы и сами сможете внести проект...

-- Я готов! -- воскликнул Засядько.

-- Не сомневаюсь,-- ответил Волконский кисло,-- как только... приведете себя в надлежащий вид. Дело в том, что с государем в карете находятся великие княжны Анна и Мария, и он не может пригласить вас немедля...

Засядько с усмешкой взглянул на себя и товарищей. Трое разбойников с большой дороги. Какая там карета!

"Не было бы счастья, да несчастье помогло",-- повторил он слова помощника, когда ездил в поисках подходящего места для Арсенала. Он хотел найти не просто безопасную для города, но и благоприятную во всех отношениях местность для будущего сооружения. И построить не деревянную времянку, как было до сих пор, а добротную каменную крепость, оснащенную по последнему слову военной техники.

Такое место удалось выбрать вверх по Неве, напротив мануфактурной фабрики. Засядько быстро воссоздал в уме громаду Арсенала, вписал в окружающий пейзаж и остался доволен. Его новое детище будет смотреться отлично. Не стыдно показать и зарубежным гостям.

Утром к нему заскочил Внуков. Увидев, какой тщательный план генерал начертил за ночь, сказал с неудовольствием:

-- Александр Дмитриевич, мало вам хлопот со старыми постройками? А как же артиллерийская бригада? За нею нужен глаз да глаз. А пороховой завод? И там без вас пальцем не пошевелят. А когда заниматься ракетным делом?

-- Эх, дружище,-- отозвался Засядько, не отрываясь от циркуля и счетной линейки,-- многое ты перечислил, но это лишь малая часть... Все бросил бы я ради ракетного дела. Это тот невзрачный птенчик, из которого выведется сказочная птица Симург... Но пока приходится делать шаг в сторону. Обязан! Хорошо вижу завтрашний день российской артиллерии. Поэтому придется возглавить и это заведение, самому составить программы на многие годы вперед. Да и кто лучше меня знает, что нужно артиллеристам в будущем? Лишь потому и взвалил на плечи новую ношу. Ясно? Теперь артиллерийское дело Российской империи целиком и полностью в моих руках. Начиная от производства пороха и кончая поставкой в армию готовых орудий. Да и артиллеристов готовлю сам...

-- А надо ли это вам?

-- Надо,-- ответил Засядько, однако в голосе прозвучало сомнение.-- Похоже, все-таки надо...

Между делами он изобрел калибромер и особый лафет для пушек, специально предназначенных для обороны крепостей. Об этом его попросил великий князь Николай, будущий император России.

Очень много приходилось работать и с орудиями, которые отливали в глиняных опоках и в земляных формах, чтобы определить изменения в металле. Папки с описаниями многочисленных опытов занимали в его библиотеке несколько полок. Особенно трудоемкой и неблагодарной была работа по переливке старых орудий, когда потребовалось узнать, сколько раз можно совершать эту операцию, сохраняя требуемую крепость металла.

В эти же дни он успел изобрести "маленькую переносную машинку для передвижения орудий самого большого калибра". Потомки назовут ее домкратом и оценят по достоинству, но сам изобретатель смастерил ее между делом для рабочих-литейщиков, чтобы хоть немного облегчить их тяжелый труд.

Друзья удивлялись неиссякаемой энергии генерала, который буквально ошеломил их фейерверком изобретений, будучи поглощен совсем другими делами.

Педантичный Внуков однажды выписал на бумажку должности, которые Засядько занимал в данный момент:

"Директор Артиллерийского училища, директор петербургской пиротехнической лаборатории, директор Охтинского порохового завода, директор петербургского Арсенала, командир учебной артиллерийской бригады, смотритель карабинерского полка.

Кроме того, по Вашим проектам и под Вашим руководством строятся новые здания Артиллерийского училища, пиротехнической лаборатории и Арсенала. К тому же Вы делаете открытия и изобретения, которые не идут на ум и более свободным людям. Признайтесь, Александр Дмитриевич, либо Вы продали душу врагу рода человеческого, либо умеете раздваиваться. Правда, тут и раздвоение не поможет. Вы наверняка один в десяти лицах?"

Но и при такой загруженности Засядько ухитрялся выкраивать время, чтобы просматривать новинки литературы. Он выработал привычку скорочтения, и друзья часто удивлялись его феноменальной способности: генерал читал с такой же скоростью, с какой человек перелистывает страницы.

Однажды Внуков застал Засядько, углубившегося в "Литературные листки". На приветствие помощника генерал лишь небрежно кивнул, не отрываясь от чтения.

-- Беллетристика? -- спросил Внуков скептически.

-- Да, но какая! -- ответил Засядько рассеянно.-- Любопытнейшая повесть... Тут есть и воздушные дилижансы, и машины для делания стихов, и воздушные десанты...

-- Чушь какая-то,-- отозвался Внуков неодобрительно.-- Услыхали бы господин Кукольник или господин Пушкин про машину для делания стихов! Затравили бы автора эпиграммами.

-- Нет, ты послушай,-- оборвал помощника Засядько и стал читать вслух: -- "Правда, что в физических законах мы гораздо выше древних, и если науки будут продолжаться беспрерывно в таком же множестве и с таким же рвением, то любопытно знать, что будет с родом человеческим через тысячу лет". Каково?

Внуков пожал плечами.

-- Ничего не будет. Все останется по-прежнему. А почему что-то должно измениться?

-- Эх, ты... В мир пришла наука, и автор это хорошо понимает. А это силища, которая будет расти год от года. Послушай еще отрывок. Герои перенеслись в будущее на тысячу лет, и им объясняют: "От того, что наши предки без всякой предусмотрительности истребляли леса и не радели о воспитании и сохранении дерев, они наконец сделались редкостью и драгоценностью!" Кстати, в этом будущем даже монеты чеканят не из золота и серебра, которого много, а "из дубового и березового дерева".

-- Впрямь чушь! -- воскликнул Внуков.-- Да у нас лесов-лесов... Господи! Да их хоть миллион лет руби да жги, все равно еще больше останется. О каком сохранении деревьев может быть речь?

-- Гм... А вот послушай еще... "Все, что вы здесь видите на столе... есть произведение моря. По чрезвычайному народонаселению на земном шаре и по истреблению лесов все почти животные и птицы, которые прежде в таком множестве употреблялись в пищу, перевелись. Но зато море представляет нам неисчерпаемый магазин для продовольствия. После изобретения подводных судов и усовершенствования водолазного искусства дно морское есть плодоносная нива, посеянная несчетным множеством питательных растений, а воды снабжают нас в изобилии рыбами, водоземными животными и раковинами".

Возмущенный Внуков поднялся. Подводные суда! Дно морское -- плодоносная нива! Чрезвычайное народонаселение на земном шаре! Господи, и эту чушь пишет здравомыслящий человек. Да в своем ли он уме?

Засядько перелистал страницы, отыскал заглавие. Это была повесть "Правдоподобные небылицы, или странствование по свету в двадцать девятом веке". Автор Фаддей Булгарин.

-- В двадцать девятом веке,-- сказал Засядько довольно.-- Ишь ты! Далеко заглядывает. Путешествие во времени, воздушный транспорт...

-- Это приятель Греча, который у вас часто бывает,-- сказал Внуков недружелюбно.-- Он сотрудничает в рылеевской "Полярной звезде" и дружит с Грибоедовым. Намекните кому-нибудь из них, пусть захватят с собой Булгарина.

-- А что,-- сказал Засядько, оживившись,-- буду рад познакомиться с автором, который пытается заглянуть в будущее.

Глава 37

Крепостные,-- сказал Булгарин, глядя в окно на марширующих во дворе солдат.-- В Европе их называют рабами. Так и говорят: рабство в Америке и в России. Злые языки, верно?

Он обернулся, испытующе посмотрел на Засядько. Тот поморщился, покачал головой: его карие глаза блеснул и погасли. Издатель журнала смотрел выжидающе. Александр сказал без охоты:

-- Не будем играть в прятки. Знаю, почему спрашиваете. Тайное "Южное общество", верно?

Булгарин смутился. Видно было, что колеблется. Наконец спросил уклончиво:

-- И как вы находите этих молодых офицеров? Горячие головы...

-- Горячие. Вы связываете с ними какие-то надежды? Возможно, отделение Польши? Могу порадовать, в их планах это предусмотрено.

Булгарин встрепенулся:

-- Откуда вы знаете?

Некрасивое лицо его пошло пятнами, он разволновался, шагнул к генералу.

-- В мои руки,-- ответил Засядько невозмутимо,-- попал только что принятый ими документ, естественно, случайно, в котором намечено отделение Польши и предоставление ей тех же свобод, которые будут введены в России. Так что я могу поздравить вас как поляка. Ведь вы польский шляхтич?

-- Как и вы -- украинский!

-- Я давно уже русский офицер...-- Засядько какое-то мгновение подумал и добавил: -- Этих принципов придерживается "Южное общество", созданное на Украине. Оно гораздо более демократичное, чем "Северное". Те вообще собираются сохранить монархию. Но и те и другие -- остервенелые военные... да-да, это говорю я, генерал артиллерии, но ведь я не призываю решать все проблемы стрельбой из пушек? А они требуют... в их программе действий, когда захватят власть -- завоевание Кавказа, завоевание Бессарабии, завоевание среднеазиатских стран, завоевания, завоевания... Что много крови прольется, это не пугает меня, она все время льется, но я не верю, что штыками и пушками можно что-то сделать доброе или хотя бы полезное!

-- Они честные люди,-- сказал Булгарин, ощетинившись.

-- Э, батенька... У меня денщик -- честнейший парняга. Но спросите у него, что надо сделать, чтобы всем в мире стало жить хорошо? Такое предложит... А эти молодые и честные недалеко от него ушли. Уступи им власть -- весь мир утонет в крови! Нет уж, я вижу путь лишь в просвещении и улучшении нравов. И принятии новых законов. Как все люди равны перед богом, так же должны быть равны и перед законом. Чтобы во всем мире могли сказать: "Есть еще судьи в России!"

Булгарин горько усмехнулся. Могущественнейший прусский король как-то на охоте потоптал посевы на краю поля одного мельника. Мельник подал на него в суд. Суд рассмотрел дело, выслушал свидетелей и присудил короля к крупному штрафу. Как король не пытался отвертеться, но штраф с него взыскали, а короля принудили признать свою вину. С того дня по всему миру пошло крылатое: "Есть еще судьи в Берлине!"... Но надо быть безумцем, чтобы подать в суд на российского императора!

-- Да-да,-- сказал Засядько, читая его мысли по глазам,-- Россия останется страной бесправия до тех пор, пока самый последний простолюдин не сможет подавать в суд на первое лицо страны... и побеждать в суде, ежели прав! А ты можешь мне сказать, что так будет при этих черных полковниках, что рвутся к власти? И что диктатор России, такой титул у них предусмотрен для Пестеля, не ввергнет Россию в еще большее рабство? Только еще более страшное -- военное? И вся Россия не станет страной военных лагерей?

Булгарин молчал, понурившись. Наконец сказал потускневшим голосом:

-- Нет, этого сказать не могу. Но сердцем я с ними.

Засядько пожал плечами, улыбнулся. Единственный раз за всю жизнь он позволил сердцу взять верх над разумом. Но то был особый случай. А управление государством сродни управлению артиллерийскому делу: меньше чувств -- больше точных расчетов.

Так что, дорогой мой, никаких особенных надежд я не связываю с этими молодыми офицерами. В чем-то будет лучше, если им еще повезет, а в чем-то наверняка хуже...

-- Вы пессимист, Александр Дмитриевич. А по мне хоть монархия, хоть республика, хоть черти с рогами -- лишь бы Польша была свободна! Премного благодарен вам, Александр Дмитриевич, за утешительную новость. Теперь ночь спать не придется, в облаках витать буду.

-- Только и остается, что витать в облаках,-- заметил Засядько горько.-- Не очень верю в успех. Слишком много среди этих заговорщиков... поэтов. Спорят и пишут бумаги, когда нужно действовать. Не секрет, что еще в тысяча восемьсот шестнадцатом году они основали "Союз спасения", который просуществовал два года, а потом переродился в "Союз благоденствия". Еще через год переформировался в две организации: "Южное общество" и "Северное общество". И вот уже, который год болтают, пишут бумаги, спорят...

-- Откуда вы все знаете? -- ужаснулся Булгарин.

-- "Южное Общество" находится как раз в Малороссии, на моей родине. Именно во 2-й армии, генералом которой я являюсь. Там я проходил службу, там остались мои помощники, туда я должен явиться в случае объявления войны. Мне известен каждый шаг в моей армии... А вот откуда вы знаете?

Булгарин в замешательстве опустил голову.

-- Можете не сочинять ответ,-- сказал Засядько спокойно.-- Я знаю, что ваши лучшие друзья -- Рылеев, Грибоедов и прочие заговорщики. Они печатаются в вашем журнале, вы сотрудничаете в "Полярной звезде". Читал. Но не слишком ли много людей знает об их собраниях? К тому же постоянные споры, разногласия, раскол... Чудо, что государь император еще их терпит! Ему время от времени докладывают о них, но он лишь отмахивается. А Милорадович, его на днях назначили генерал-губернатором столицы, вообще велел: "Оставьте их в покое! Пусть спорят, сочиняют и читают друг другу свои дрянные стихи".

-- Вы не собираетесь примкнуть? -- спросил Булгарин осторожно.

-- Нет! -- ответил Засядько резко.-- Ни в коем случае. У них свои заботы, у меня свои...

Через несколько минут, когда Булгарин взглянул на часы и стал поспешно прощаться, Засядько будто между прочим заметил:

-- Под моим началом -- артиллерийская бригада и карабинерский полк. За мной они пойдут в огонь и воду.

Он многозначительно посмотрел на озадаченного Булгарина и добавил строго:

-- Но это я так: к слову. Для осведомленности.

Уже на улице Булгарин ломал голову: что хотел сказать этим отважный генерал? Да, у него одного достаточно сил, чтобы захватить власть и сместить императора.

Но на чьей стороне он окажется?

В воскресенье он с Олей поехал в театр. Весь Петербург давно ожидал приезда знаменитого тенора Андароччи, о его необыкновенном голосе говорили с восторгом уже с прошлого сезона. Все знаменитости Франции и Италии, так уж повелось, сразу же приезжали в Петербург и Москву, именно в богатой России они делали наибольшие сборы.

В Петербурге переняли дурную моду приходить в театр после первого акта, а то и после первого действия, но на этот раз зал был полон еще перед началом.

Оля с восторгом рассматривала зал в лорнет. Зрение у нее было совсем не дворянское, орлица позавидует, но ей нравилась изящная вещица, изделие французских умельцев-ювелиров. Александр подарил, чтобы у нее было время для нужной паузы в разговоре, когда нужно спешно собраться с мыслями. У мужчин для этого служат табакерки с нюхательным табаком, трубки для курения, когда вроде бы занят набиванием табака или возжиганием, а на самом деле лихорадочно шаришь в пустой голове в поисках удачного ответа.

Ложи блистали расшитыми золотом камзолами и мундирами. Вельможи и сановники, генералы и родовитые князья, знатнейшие дамы, графини, баронессы, княгини, все в роскошнейших платьях, невообразимые прически, драгоценности, жемчужные колье, золотые серьги с бриллиантами, алмазные диадемы в затейливо убранных волосах, рубиновые ожерелья...

И над всем собранием, даже в партере витает дух богатства и благополучия. Генералы и сановники, с голубыми и алыми лентами через плечо, неторопливо раскланиваются, занимают места, готовятся с удовольствием внимать знаменитому певцу в добротном спектакле. Но по-настоящему знаменитым любой певец становится, лишь завоевав сердца взыскательных россиян в столице, ибо те видели-перевидели известнейших певцов и музыкантов.

Внезапно зал зашевелился, по нему пронесся вздох. Генерал-полицеймейстер быстро отдал распоряжения помощникам, так же быстро прокатился по ковровой дорожке навстречу Александру I. Тот вел супругу, за ними двигалась свита блистающих драгоценностями придворных дам.

Они вошли в свою ложу, государыня села впереди с придворными дамами, позади встали приглашенные в их ложу. Засядько рассмотрел князей Трубецкого и Заболоцкого, а также двух иностранных послов. Александр I, обвел безучастным взором зал, заприметил Засядько, кивнул.

Засядько ответил на поклон, а когда Оля прошептала что-то восхищенное, пробормотал:

-- Глупенькая, он не меня заметил... Весь зал давно уже таращит глаза на тебя!

-- Я что-то не так одела? -- испугалась она.

-- Ты выглядишь как цветок среди чертополоха.

-- Ну, скажешь еще,-- шепнула она, а щеки ее залились девичьим румянцем.

Он смотрел с любовью и нежностью. Это удивительное свойство краснеть так мгновенно и отчаянно, всегда приводило его в восторг. И в то же время она была смелой, отважной, не сидела, сложа руки. А встретив наглеца, не тушевалась, а, прямо глядя в глаза, давала резкий отпор.

В самом деле, едва они появились, на них были устремлены многие взоры. О нем знали как о лихом воителе, ставшим администратором, мол, пользуется безграничным доверием государя, с ним надо держать ухо востро, а она сразу же по приезде завоевала славу одной из красивейших женщин столицы, если не красивейшей, и это мнение света за эти годы не померкло ни на один день. Каждую весну на балу у губернатора вспыхивала то одна, то другая звездочка, но проходил год, и вот уже щечки поблекли, взгляд потускнел, а девичья грация неуловимо быстро сменяется нездоровой полнотой, к которой особенно склонны русские женщины. Ольга Засядько, как все видели, оставалась вечно юной царевной...

Тенор в самом деле был не плох. Молод, красив, только уверенности в нем еще не чувствовалось, но это Засядько отнес скорее к достоинствам. Пока человек не уверен в себе, он работает вдвое больше.

Зал восемь раз вызывал певца на бис, восторженные зрители бросали на сцену цветы. Тот раскланивался, посылал отзывчивым слушателям воздушные поцелуи. Засядько ясно видел в темных как маслины глазах неподдельное счастье. Если уж признал Петербург, богатый и взыскательный, то признает и остальной мир!

-- Спасибо,-- сказала Оля горячо.-- Ты удивительный! Хоть и редко вывозишь меня в театр, но всегда так удачно!

-- Это тебе спасибо,-- ответил он искренне.-- Ни жалоб, ни стенаний на то, что держу затворницей...

-- Это ты держишь? -- возмутилась она.-- Какая самоуверенность!