Чтение 19–й страницы книги ~Ингвар и Ольха~

Он подбежала к единственному окну, которое не загораживали ни стол, ни сундуки. Далеко внизу во дворе продолжалась веселая суета. Таскали мешки, из подвалов выкатывали бочки, тащили окорока, кувшины. Но ее острый взгляд отыскал и трех стражей. Они держались в тени под навесами, но выбрали такие места, что откуда не выйди, попадешься на глазам двум, не меньше. Да за воротами может быть еще кто-то. Ингвар не даст себя одурачить снова на том же месте.

А в коридоре нет стражей, подумала она со страхом, потому что так легче придти к ней ночью... или даже не обязательно ночью взять ее силой. Ее криков не услышат, а если и услышат, отвернутся. Кто решится перечить всесильному хозяину?

Молодая смешливая девка прибежала сказать, что ужин готов, гостью ждут в нижней палате. Гостью, повторила про себя Ольха с горечью. Пес великого князя придумал, как поиздеваться? Как еще не привез связанную, с петлей на шее!

В сопровождении девки спустилась по широкой лестнице. Перила были из старого дуба, отполированы до блеска, перекладины умело и старательно украшены головами грифов, драконов. Посреди лестницы с самого верха до низа опускается красный ковер.

Она чувствовала как ее ноги ступают по мягкому, будто по лесному мху. Ощущение было непривычным. Да, трусила, а от трусости еще больше выпрямлялась, шла надменно и гордо, хотя сердце трепетало как у зайца.

В обеденной палате за столом сидело трое мужчин. Она видела, как они оборвали разговор и уставились как подростки. Двое незнакомцев были матерыми воинами, крепкими и жилистыми. Только когда Ольха спустилась ниже, и свет перестал ее слепить, она с удивлением и радостью узнала Асмунда и Рудого.

-- Ингвар, -- проревел Асмунд берложьим голосом, -- ты что ж, кабан лесной, не сказал, что привез такую красоту?

Рудый смотрел с прежним восторгом, но что-то ощутил в ее походке, сдержанности, и во взгляде воеводы появилось вопросительное выражение.

Красоту, сказала Ольха про себя сердито. Только и того, что помылась в Киеве. Да еще волосы расчесала. А в сундуки и заглядывать не стала, она в плену, а не в гостях!

Ингвар сказал торопливо:

-- Асмунд, Рудый, снами будет обедать Ольха Древлянская.

Асмунд, седой медведь, встал, сделал приветственный жест:

-- Я всегда, когда хочу хорошо поесть, заезжаю к Ингвару. Но впервые вижу такое... Как ты решился привезти сюда женщину?

Ингвар ответить не успел, вмешался Рудый:

-- Ты же слышал, взята у древлян. Остальное понимай сам.

Он тоже встал, поклонился. Ингвар зыркнул на одного, другого, нехотя воздел себя, упираясь обеими руками в крышку стола. Чтобы как-то объяснить свой жест, для него дикий, буркнул нехотя:

-- Она княгиня... Олег отдаст ее в жены здесь.

-- Тебе?

Ингвар дернулся:

-- Рехнулся? Ты же знаешь, что такое для меня женитьба.

-- А кому?

-- Кто захочет взять.

Рудый не сводил с него острых глаз. Асмунд поглядывал тоже испытующе, хмыкал. Ольха села за стол, и мужчины опустились на лавки. Ингвар сделал это так поспешно, будто его ударили сзади под колени.

Им прислуживали двое расторопных парней. Все трое мужчин ели быстро, хватая мясо руками и разрывая на части. Зелени, как заметила Ольха, не было вовсе, ели как простые дружинники. Рудый, он выглядел расторопнее своего медведистого приятеля, посматривал на нее вопросительно, что-то прикидывал.

-- Мы старые приятели Ингвара, -- объяснил он. -- Асмунд и я знали его еще в те времена, когда он скакал на палочке и рубил крапиву. Не скажу, что у него вкусно кормят, но у нас вовсе хоть шаром покати. Так что не удивляйся, если мы и завтра... У нас с Асмундом память слабая: где поужинаем, там и позавтракать норовим!

Он раскатисто засмеялся. Ингвар взглянул с удивлением. Асмунд ел молча, сопел от удовольствия, а когда заговорил, то даже Рудый вскинул от удивления брови:

-- А что приходить завтра?.. Тут и заночуем. Чтоб не уходить далеко от стола.

Ольга перестала есть, вслушивалась Что-то происходило, но не могла уловить сути. Ингвар вообще подпрыгнул, смотрит на Асмунда с подозрением. Но Асмунд ей нравился. Он напоминал огромного медведя, но вид у него был добродушный, двигался с ленцой, хотя чувствовались в нем огромная мощь и здоровье. Сколько Ольга не встречала таких людей, они все становились ее друзьями.

Если Асмунд медведь, то Рудый походит на барса -- гибкого, стремительного, легко приходящего в ярость, способного прыгнуть неожиданно, из засады. Однако он пока что никак не выказал ей своей неприязни или симпатии. Или выказал? Тем, что пообещал придти завтракать?

Он смутно помнила, что случилось после ужина. Рука стала тяжелой, а пальцы едва не роняли ложку. Мужчины -что-то говорили между собой, потом явилась Зверята, помогла добраться в ее комнату.

Еще Ольха помнила, что ей помогли снять платье. Дальше она провалилась в такой глубокий сон, что вряд ли проснулась бы, даже если бы в ее комнату вломился хозяин кремля.

И спала без задних ног ночь, все утро, а пробудилась от яркого света. Солнечный лучик проник сквозь окошко и щекотал ей губы, нос, веки. Ольха попыталась закрываться руками, но сон не шел, усталость из тела выветрилась. Еще не открывая глаз, она вдруг вспомнила, где находится, счастливая улыбка замерла на ее губах.

Ее пальцы судорожно пробежали по телу. Голая! Как есть голая, с нее сняли все до ниточки.

Открыла глаза, в ужасе обвела взглядом комнату. Ее платье висит на стене. Замирая от ужаса, вдруг кто войдет, она вскочила, прокралась на цыпочках, торопливо оделась. Лишь когда застегнула последнюю заколку, обнаружила, что задерживает дыхание.

С шумом выдохнула, едва не лопнула, огляделась уже спокойнее. В комнате все как было вчера вечером. Только теперь рассмотрела странную постель. Роскошную, нелепую, с крышей на высоких шестах из темного дерева, кучей подушек и подушечек, грудой одеял... Немудрено, что спала как убитая.

Бесцельно побродила по комнате, вышла. В коридоре пусто, тихо, лишь снизу доносятся голоса.

Тревожно осматриваясь по сторонам, все же замечая роскошные светильники на стенах, она неслышно прошла на поверх ниже, потом еще. Никто ее не встретил, зато уловила запахи кухни. Сбежала по лестнице еще, толкнула дверь.

Кухня была огромная, как палата, в двух очагах горел огонь. На одном стоял большой котел, там нагревалась вода, третий очаг только разгорелся. На кухне Зверята гоняла поваров из угла в угол.

Ольха постояла, пока Зверята заметила ее, робко улыбнулась. Зверята всплеснула руками:

-- Проснулась? А воевода велел не будить до обеда! Сказал, что у тебя был очень тяжелый день.

-- Он так сказал? -- не поверила она. -- Наверное, перепутал со своим конем. Или своей собакой...

-- У него нет собаки, -- сказала Зверята.

-- Тогда с лестницы упал головой о камень... Иначе, почему вдруг стал такой добрый... Это будет борщ?

-- Щи.

Ольха скривилась. Как можно готовить щи, когда здесь есть все для настоящего борща?

Зверята наблюдала за ее лицом. Внезапно улыбнулась понимающе:

-- По работе нашей женской истосковалась?

-- Да не так, чтоб уж очень.

-- Одно не понимаю, -- сказала Зверята, -- откуда знаешь, что такое борщ? Его ж занесли русы! А у нас у всех только щи...

-- Кто-то занес и к нам. Хорошее перенимается быстро. И свое, порой, теснит.

Зверята взглянула остро, набрала в грудь воздуха, собираясь что-то сказать, но смолчала. Только проводила пленницу долгим взглядом.

Перед обедом со двора донеся конский топот. Ольха торопливо выглянула в окно. В открытые ворота въехали в сопровождении дружинников трое воевод: Ингвар, Асмунд и Рудый. Кони роняли пену, к седлам у каждого были приторочены убитые зайцы, косули, а позади Асмунда на коне лежал, свесив ноги, упитанный кабан.

-- Поохотиться успели, -- сказала Зверята с некоторым осуждением. -- Асмунду и Рудому что, а хозяину не стоило бы... Он чуть шелохнется, рану растревожит, опять кровь идет... Надеюсь, он сидел под деревом, наблюдал за их потехой.

Ольха даже из окна видела, что Ингвар бледен, едва держится. Ему помогли слезть на землю, он натужно улыбался. Отроки забрали коня, а Ингвар пошел к колодцу. Он на ходу отряхивал пыль, а Рудый сам повел своего сопящего лохматого зверя в конюшню. Явно хочет проверить, чем кормят и какой водой поят.

Асмунд вытащил бадью воды, неожиданно опрокинул ее на Ингвара. Захохотал гулко, когда тот от неожиданности отпрянул, едва не перевалился через деревянный сруб в колодец:

-- Чем не славянская баня?

-- Пошел к бесу, -- огрызнулся Ингвар. -- Теперь вся грязь прилипла? Отряхнуть не успел.

-- Привыкай! Здесь так моются.

-- Дурачье, -- отмахнулся Ингвар. -- Я, во всяком случае, никогда в жизни не пойду в их дурацкие бани!

Он стащил рубашку, и Ольха ощутила, что не может оторваться от подглядывания, хотя мать учила, что приличные девушки так не делают. Рядом с Асмундом Ингвар кажется вообще тонким, как лоза. Правда, в плечах не уступит Асмунду, но его широкий пояс с металлическими бляхами подошел бы и ей... во всяком случае, не свалился бы через бедра. Мышцы на спине играют, особенно рельефные под мокрой кожей. Отсюда видны два широких косых шрама, белесые и глубокие, они идут через хребет, едва не повредив...

Она вздохнула. Слева на боку видны края неглубокой, но длинной раны. И остатки засохшей крови, словно рана кровоточила совсем недавно. Острие ее меча тогда скользнуло по ребру, рана не смертельная, но он едва не умер от потери крови. Не хотел, видите ли, чтобы великий князь увидел, что ранила его лучшего воеводу! Боялся, что поднимут на смех, или же... боялся за нее?

Не видела, что Зверята взглянула раз-другой в ее сторону, хотела что-то сказать, но, судя по ее лицу, передумала. Однако в глазах появилось новое выражение.

К столу сошлись угрюмые, сосредоточенные. Ингвар был бледен, под глазами повисли темные круги. Асмунд задумчиво покачивал головой, глаза были отсутствующие. Рудый покусывал ус.

Зверята мановением руки послала поварят вдоль стола. Перед воеводами появились глубокие миски с парующим борщем, посреди стола поставили блюдо с жареным гусем.

Асмунд первым запустил ложку в борщ, хлебнул, обжигаясь:

-- А-а-ах!.. Все нутро обожгло. Но зато я был прав.

-- В чем? -- не понял Ингвар. -- Считаешь, не стоит строить оборонительный вал за Черниговым?

-- Какой вал, когда такой борщ! Я прав, что остался ночевать. Такого борща с детства не ел. Да где том с детства, вообще не пробовал. Спасибо, Зверята!

Ингвар зачерпнул, подул, ноздри хищного носа задергались. Бросил быстрый взгляд:

-- Да, Зверята, ты превзошла себя. Если и на вкус, как на запах...

Зверята кивнула победоносно:

-- Проверь.

Ингвар тоже ощутил, что борщ оказался необыкновенным, хмурая ключница никогда так не готовила. Кивнул благосклонно, довольный, что угодила его друзьям:

-- И завтра так сможешь? Или это получилось случайно?

Зверята наморщила лоб:

-- Не знаю, не знаю... Может завтра будет что-то новенькое. Если, конечно, милая Ольха задержится до завтра.

Ингвар вскинул брови:

-- Ты что, стараешься для нее?

Рудый захохотал, все понял мгновенно, хитрость и сообразительность -- сестры, а Зверята притворно удивилась:

-- Нет, это она старалась для вас. Не знаю, стоило ли? Вы все жрете как три кабана, не разбираетесь. И гуся она готовила. Мне кажется, очень даже неплохо.

Асмунд хлебал, обжигаясь, но уже посматривал на коричневый холмик, в котором торчал нож. Пахло умопомрачительно, сладкий сок выступил из-под крылышек, а румяная корочка готовилась сладко захрустеть на зубах, открывая нежное сочное мясо.

-- Эх, ты, -- сказал он Ингвару укоризненно, -- такого повара отдавать... Ольха, если припечет, то иди за меня! Если, конечно, и в замужестве будешь готовить не хуже.

Ингвар сидел с натянутой улыбкой, смотрел напряженно. Видно было, что слова воевод обрадовали, мол, пленница смирилась, старается угодить, боится немилости, то что-то и тревожило. Рудый первым закончил с борщем, вылизал миску, тут же поспешно отломил гусиную лапу. Корочка с хрустом треснула, запах пошел по всей палате. С запахом мяса смешивались пряные травы, острые даже на нюх.

Асмунд сглотнул слюну, взмолился:

-- Погодь, палач! Не дразни.

-- Не торопись, не торопись, -- успокоил его Рудый благожелательно. Он вонзил зубы в сочное мясо, зажмурился от наслаждения. -- А то несварение, то да се...

-- Какое несварение? -- удивился Асмунд. -- Такой борщ мертвого вылечит!

Рудый ел, посмеиваясь, а Ольхе сказал очень серьезным топом:

-- Если ничего лучше не придумаешь, чем за этого увальня, то иди за меня. Я баб не бью, работой не морю. За мной будешь как за каменной стеной.

Улыбка Ингвара стала еще напряженнее. Ольха посматривала украдкой, слова воевод тешили, каждой женщине приятно, когда ее стряпню хвалят, но Ингвар, конечно же, не рад. Он хочет насладиться властью, отомстить за рану. А когда великий князь велит отдать ее в жены, то постарается, чтобы худшему из всех, а не этим двух сильным и красивым воеводам.

Рудый попросил:

-- Ольха, радость моя, подай мне хлеб.

-- И мне, -- попросил Асмунд.

Ольха протянула им тарелку обеими руками, берите вволю, подняла глаза на Ингвара:

-- Тебе, воевода?

Он кивнул, глаза уводил в сторону. Она тоже смотрела в сторону, потому их руки нечаянно соприкоснулись. Оба так дернулись в стороны, словно обожглись, что она задела свою миску, а он выронил ломоть хлеба, к счастью, не в борщ. Поймал поспешно, потемнел, услышав смех Рудого. Чего-то в смехе самого хитрого воеводы Олега было больше, чем простой смех над их неловкостью.

Как он меня ненавидит, сказала она про себя. Но и я, это главное, ненавижу этого кровавого пса великого князя. Он уничтожает вольности племен. Он хочет покорить мой народ и одеть гнусное ярмо рабства. Он увез меня, княгиню, пленницей. Даже не на казнь, что было бы понятно, а на гораздо худшее...

Что ж, сказала она себе. Пусть у меня нет своего кинжала, но есть много способов наложить на себя руки. Я это сделаю. Но я не слабая трепещущая лань, что покорна чужой воле. Я постараюсь взять с собой и обидчика. А боги рассудят, кому у кого быть в рабстве там, в другой жизни! Глава 25

Когда на столе остались только обглоданные косточки, мужчины уже неспешно потягивали из серебряных кубков редкое вино. В палату заглядывало ясное солнышко, во дворе голосисто кричал петух.

Асмунд пил, причмокивая, наслаждался вином, покоем, и вообще жизнью. Рудый почти не притрагивался к кубку, больше щелкал орехи, а вином лишь изредка запивал. Ингвар не притрагивался ни к вину, ни к орехам. Зачем-то сгибал и разгибал ложку, пока не сломал. Тут же взялся за другую.

Асмунд поинтересовался:

-- Значит, тобой решено крепить союз племен... Что ж, обычное дело. А когда тебя выдадут замуж?

Ольха ответила сдержанно:

-- Не знаю. Ваш князь сказал только, что хочет отдать меня, как можно быстрее. Так же жаждет ваш друг.

Асмунд поперхнулся вином. Повернулся к Ингвару:

-- Вот этот?

-- Князь стряхнул меня ему на руки, -- объяснила Ольха с лицемерным сочувствием. -- Пока меня кто-то не возьмет, он отвечает за меня.

Асмунд шумно почесал в затылке.

-- Почему не стряхнул мне?

Рудый выплюнул, морщась, гнилой орех:

-- Потому что он -- Вещий! Не тужи, Ольха. Я думаю, что из тех, кто видел тебя на пиру, сегодня на трезвую голову уже половина осаждает великого князя. Просят тебя в жены.

Асмунд удивился:

-- А вторая половина? Вряд ли найдется хоть один...

-- Вторая просто не верит, что это было наяву. Всем нам такие только снятся! Особенно такими вот летними ночами, когда наешься жареного мяса со жгучими пряностями.

Он посмотрел на ее сразу потемневшее лицо, оглянулся на Ингвара. У того лицо было как вырезанное из камня. Старого темного камня.

-- Меня это не радует, -- ответила она подавленно.

-- Почему? Только потому, что мы -- русы?

-- У нас женщин не выдают как скот.

-- Гм... Я слышал, что у вас тоже мужчины берут столько жен, сколько хотят. Даже по десять-двадцать!

Она пожала плечами, поправила:

-- Не мужчины берут, а женщины идут. По своей воле! Мои три подруги, они сестры, пошли за витяза Вырвидуба. Не захотели расставаться, а любили его все трое... Но у нас, лесных людей, чаще как у оленей или лебедей: пара -- на всю вечность.

Рудый смотрел то на нее, то на Ингвара. Всегда задорное и плутоватое лицо воеводы стало печальным.

-- На всю вечность, -- сказал он задумчиво и мечтательно, -- как в песнях... Все к этому стремимся. А кто находит? Все женимся на чужих женах... э-э... предназначенных богом для кого-то другого. Может быть, моя единственная в дальней стране? Но как найти даже ту страну, их тысячи... Жизни не хватит обойти. И женщины выходят за чужих, ибо их молодости не хватит найти своего, единственного. А уж у княгинь, да и у князей, выбора вовсе нет. Замуж выходят и женятся для дела. Укрепления союза племен, выгодных договоров, присоединения земель...

Она отвела взор. Рудый прав, беспощадно прав. И в ее племени свобода выбора только у простолюдинов. Князья сочетаются браком, сообразуясь с необходимостью древлян.

Хмурый гридень собрал на поднос грязную посуду, повернулся уходить. Ольха подхватила со стола и ловко поставила на самый верх подноса пустой кувшин. Гридень удалился на полусогнутых, кувшин угрожающе раскачивался.

На широком лице Асмунда появилась широкая улыбка:

-- Ты двигаешься, как Ингвар... А Ингвар -- лучший боец на всей Новой Руси. Конечно, не считая нас с Рудым. Это верно, что у вас женщины дерутся наравне с мужчинами?

-- Дай мне меч, -- предложила Ольха с вызовом, -- и ты увидишь.

-- Ну да, -- продолжал рассуждать Асмунд, -- если ты княгиня, то тебя учили лучшие умельцы. Тебе бы еще силенки, как у Ингвара. Я бы не знал, на кого поставить!.. Но это стоило бы посмотреть.

Ингвар потрогал левую сторону груди, поморщился:

-- Иди ты... Еще и силенки ей!

Снова к своему удивлению она ощутила чувство вины. Он слишком стойко переносит боль, а на ней еще не помстился. А рана должна ныть, хотя теперь заживает быстро. А когда он напрягается, то края раны расходятся... Если не кровь, то сукровица еще сочится. Кровь прилила к ее щекам, когда вспомнила с какой силой он притянул ее к своей груди, широкой и твердой.

Асмунд все еще в раздумьи покачивал головой, наконец сказал убежденно:

-- Если святой отшельник... то бишь, великий князь, пошлет меня к древлянам -- откажусь! Я не смогу драться с бабами. У меня рука не поднимется.

Рудый засмеялся;

-- Да знаю-знаю, что у тебя поднимется! Но я, честно говоря, тоже лучше бы увильнул. Не знаю, как с ними драться. Совестно. Это наш орел Ингвар везде орел!

-- Летает хорошо, -- заметил Асмунд одобрительно. Он оглянулся на Ольху. -- Только садиться не умеет.

Рудый тоже посмотрел на Ольху:

-- Да, Ингвар -- орел. Который деревья клюет.

Она вспыхнула, не понимая их шуток, но чувствуя, что грубые:

-- Кто такой святой отшельник?

Асмунд сказал серьезно:

-- Когда мы впервые встретили великого князя Олега... вернее, он нас встретил, он не был ни великим, ни князем. Просто отшельником из пещеры. Но частые войны меж соседями мешали его разговорам с богами. Столько крови пролилось в его уединенном месте, что он, нарушая клятву отшельничества, взял меч и поклялся принести мир в эти земли. А враги, что издевались над ним, слишком поздно поняли, что отшельниками не рождаются!.. Кем он был, это тайна для всех, но я кладу голову, что о нем поют кощюнники. Но кто ведает, под какими именами его воспевают?

-- Под какими кличками жил, воевал, странствовал, -- сказал Рудый задумчиво.

-- Любил, -- вырвалось у нее непроизвольно. Смутилась под их вопрошающими взглядами. Показалось вдруг, что такой человек не мог не любить. Наверное, несчастливо, слишком печальный у него лик, а во взоре тоска. Много горя видывал?

-- Может быть, даже любил, -- согласился Асмунд. -- От князя всего можно ожидать.

-- От человека, который стал нашим князем, -- поправил Рудый.

По его тону Ольха поняла, что воевода считает таинственного Олега больше, чем князем. Но что может быть больше?

После обеда она пошла в свою комнату. Не стала дожидаться, что изволит изречь ее тюремщик. Надо будет и вдогонку гаркнет. Или гарканет. Но нет, смолчал. Или, что вернее, не захотел при друзьях раскрываться. Похоже, что-то им не сказал или утаил. Конечно, чтобы не выглядеть глупо. Все-таки два раза убегала, а в третий раз хоть убежать не смогла, но ранила так, как не смог даже бедный Ясень.

Боги, сказала она себе смятенно. Крыло ведь не приехал, или его не взяли. А повязку надо менять, иначе заведется грязь, рана воспалится. Плох или хорош Крыло как волхв-лекарь, но повязку бы сменил, а то и лечебные травы приложил бы... А теперь что?