Чтение 19–й страницы книги ~Княжеский пир~

-- Я разорву тебя, дикарь в человеческой одежде!

На трибунах одобрительно заорали, захлопали, там сидели нанятые кричать за любого победителя турнира, к ним присоединились еще с десяток зрителей, которым хотелось перемен. Збыслав уже третий год получает лавровый венок, пора другому. Для них неважно было, рус получит, грек или араб, в Царьграде все царьградцы, всадник на белом коне словно чувствовал, что не враги, вежливо приложил руку к сердцу.

С северной части трибуны раздался хохот, что прокатился постепенно по всем рядам. Огромный Сигкурл даже в дорогих доспехах выглядел дикарем, могучим и злобным, в то время как богатырь Славянского квартала больше походил на статую языческого бога, что остались с древних времен, разве что весь в железе, но лицо открытое, чистое, бледное, в то время как у Сигкурла мясистое, налитое кровью, багровое, испещренное шрамами...

-- Я растопчу тебя как медузу.

Збыслав снова смолчал. Возможно, все еще не знал, что такое медуза. Лицо его было бледным, глаза отсутствующими. Прежде прямые плечи слегка согнулись, будто под неведомой тяжестью. Сигкурл тяжело проскакал на своем быкообразном коне полный круг, пронесся в трех шагах, бросив язвительно:

-- Я насажу тебя на копье, как жука на булавку!

Збыслав проронил сухими губами:

-- Я еду, еду -- не свищу.

Сигкурл сделал третий круг, конь под ним словно только сейчас разогрелся, потряхивал гривой, глаза разгорелись, по сторонам смотрел дико, со злобой. Когда Сигкурл остановил его на южном конце арены, конь яростно бил копытом, вздымая целые тучи песка с комьями твердой земли. Это вызвало новые восторженные вопли.

На трибуне владыка обернулся к Игнатию:

-- Что он сказал? Я слышал, ты можешь читать по губам!

Молодой священник виновато развел руками:

-- Видимо, я плохо знаю их язык. Я еду-еду, не свищу... Что бы это значило?

-- Я еду, еду -- не свищу?

-- Да. Он так и сказал...

Снизу раздались звонкие звуки фанфар. Двобойцы двинулись друг другу навстречу как две горы. Сигкурл оказался на середине раньше русского богатыря, даже заехал явно намеренно на его половину. Было видно, как вскинул руки в приветствии, губы шевелились, улыбался, но только Збыслав услышал злобный шепот:

-- Я убью тебя, блоха!.. Я потом отыщу твою невесту, использую, отдам ее своим слугам, а затем выброшу собакам.

-- Я еду, еду, -- напомнил Збыслав, но и без того в застывшей груди стало вовсе холодно. Вряд ли позволят бесчинствовать в Русском квартале, там еще остались богатыри, но все же не хотелось бы, чтобы женщинам и детям что-то хотя бы угрожало.

-- Я убью тебя! -- повторил Сигкурл.

-- Я еду, -- напомнил Збыслав.

Он опустил булатную личину, оставив открытым только подбородок. Сквозь прорезь шлема глаза блеснули как синие кристаллы северного льда. Глаза Сигкурла в прорези личины были темные, как зерна гагата. Фанфары протрубили снова, двобойцы разъехались каждый на свою сторону. На трибунах затихли.

Замерший в радостном нетерпении князь церкви услышал, как за спиной возится Игнатий, бормочет озабоченно:

-- Я еду, еду... гм... Мне кажется, где-то я уже слышал...

А на арене кони ринулись друг другу навстречу, и опять Сигкурл оказался на середине раньше, чем конь Збыслава сделал первые три прыжка. Они сшиблись на половине Збыслава. На трибунах видели, как пошатнулся русский богатырь. Удар Сигкурла был настолько силен, что обломки копий взвились высоко над ареной, а пара щепок залетела в верхние ряды зрителей. Там сразу вспыхнула драка.

Сигкурл проскочил до барьера, развернулся, но конь все же ударился о деревянный забор, больно придавив ногу в стремени. Выругавшись, Сигкурл тут же пришпорил коня и понесся на ошеломленного ударом противника, в руке теперь жарко рассыпал золотые искры огромный топор.

На трибуне Василий сказал заинтересованно:

-- До чего же силен этот северянин!.. Если бы не его ночная гостья, то не знаю, не знаю...

Владыка бросил острый взор. Архимандрит не упустил возможности показать, что он знает все до мелочей. Как-никак, именно он патронирует всю нечисть...

-- Ему просто повезло, -- откликнулся он, глаза не отрывались от арены. -- Сигкурл уже проткнул бы его насквозь. Если бы не доспехи...

-- Да, что за железные руды в их болотах?

Богатыри сшиблись, опять на северной половине. Слышно было как Сигкурл осыпает северянина страшными ударами, тот безуспешно закрывался щитом, глухо стучало дерево, щепки разлетались красные, будто уже окрашенные кровью.

На трибунах орали, свистели, топали ногами. Многие вскочили, бросали в воздух шапки снова и снова. В ложах для благородных владыка и архимандрит обменялись удивленными взглядами. До чего же сильны эти русские медведи...

Внезапно раздался общий вздох, затем пролетел по всему амфитеатру вопль, полный восторга, в котором потонули крики разочарования. Сигкурл навис над северянином, у того от щита осталась одна рукоять, русский герой отшвырнул, теперь пытался парировать удары лишь мечом, но тяжелый топор пробивал защиту, раз за разом задевал то плечо, то шлем. Железо звенело так, что вздрагивали даже на самых дальних скамьях.

Северянин шатался, но удары Сигкурла все еще не могли поразить его насмерть. Наконец он пошатнулся настолько, что рухнул, едва успел освободить ногу из стремени. Испуганный конь отскочил. Сигкурл с торжествующим ревом погнал коня на спешенного противника, над головой угрожающе вскинул страшный топор.

Рухнув на песок, северянин несколько раз перекатился, всякий раз захватывая целые пригоршни золотого песка. На трибунах орали и свистели. Длинный меч остался на месте падения, а конь Сигкурла перескочил через сверкающее лезвие, топор обрушился на ошеломленного противника, что только-только начал подниматься с колен...

Снова вопль на трибунах, ибо северянин, словно очнувшись, внезапно метнулся вперед, лезвие топора прошло за его спиной, все же зацепив кончиком латы. Конь Сигкурла заржал, вздыбился, а в следующее мгновение отпрыгнул уже с опустевшим седлом, ибо Збыслав так и не выпустил из рук ногу ошеломленного Сигкурла.

Конь остался на месте, Збыслав потащил Сигкурла, не давая подняться. У того в руке все еще был зажал огромный топор. Збыслав пинком вышиб из руки:

-- Ну, что скажешь теперь?

-- Я убью...

-- Сопли сперва утри, -- посоветовал Збыслав.

Он выпустил ногу, Сигкурл тут же вскочил, огромный и пышущий яростью. Кулаки его сжались так, что скрип железных рукавиц услышали по всему амфитеатру. В полной тиши он прокричал люто:

-- Теперь ты труп. Я больше люблю убивать голыми руками!

Збыслав ответил:

-- Какой же русич не любит кулачного боя?

Кулак Сигкурла со страшной силой метнулся вперед. В последний миг Збыслав чуть отклонил голову, но железная рукавица так звонко чиркнула по шлему, что на трибунах после молчания вырвался вопль изумления, почему северянин еще стоит на ногах?

Тут же второй удар, третий. Сигкурл бил быстро и сильно. Збыслав слегка покачивался, подставлял локти, плечи. Звон стоял непрерывный, будто сотни кузнецов одновременно во всю силу били по наковальням. На трибунах после недоумевающего молчания начал нарастать ропот изумления. Перешел в восторженные вопли. Северянин стоял несокрушимо, лишь покачивался, как молодое дерево под ударами сильного ветра, но с места не сходил.

Сигкурл прохрипел ненавидяще:

-- Я все равно убью...

Он опустил руки, грудь его вздымалась тяжело. Из-под шлема текли мутные струйки пота, а сиплое дыхание слышали даже за барьером.

Збыслав проговорил:

-- Я мог бы задавить тебя, чтобы услышать хруст твоих костей. Чтобы ты лопнул в моих объятиях как бычий пузырь, наполненный дурной кровью... Но испачкаюсь, да и скажут: медведь!.. Ни сноровки, ни выучки, только русская сила... Так что получи!

Все видели, как северянин наконец-то выбросил вперед кулак. Движение было молниеносное, следом был стук, лязг, отвратительный скрип сминаемого железа. Северянин отвернулся и медленно побрел к коню, по дороге подобрав свой меч, а за его спиной Сигкурл покачнулся и медленно осел на колени, затем повалился набок. Передняя часть шлема была вмята вовнутрь, словно в нее угодили тараном, которым выбивают ворота крепостей. Из всех щелей текли густые темно-красные струйки.

Владыка угрюмо молчал. А молодой священник вдруг хлестко припечатал ладонь по лбу:

-- Понял!

-- Что? -- спросил владыка сухо.

-- Что он говорил! Ну, еду-еду...

-- Что же? -- спросил владыка отстранено, глаза не отрывались от ликования на арене, куда уже, прорвав цепь охраны, выбежали почитатели северянина, а еще те, кто поставил на него деньги.

- Я еду-еду, не свищу... так он сказал? А дальше: а как наеду -- не спущу!

- Странная речь, - процедил владыка сквозь зубы. - Странный язык.

- Это значит, - охотно перевел на понятный язык угодливый священник, - вобью в землю по уши, сдеру шкуру, размажу по стенам...

- Довольно! - рявкнул владыка таким страшным голосом, что на три ряда впереди послетали шапки, а один из сенаторов узнал знакомый голос атамана, и начал вертеть головой, пытаясь увидеть того, с кем ни одного толстосума зарезали в молодости.

Справа от них, тоже в третьем ряду, сидела бледная Росинка. Лицо было измученное, а исцарапанные и в ссадинах руки прятала в скла дках платья. Но улыбалась счастливо, глаза ее с любовью и надеждой следили за каждым движением молодого витязя.

Не зря она позавчера ночью подстерегла ту змею цареградскую, а когда та на кладбище укрылась под могильной плитой, то голыми руками раскопала гроб, сорвала крышку. Тыкать ножом бесполезно, знала от стариков, потому поступила как любая ревнивая баба из их села: вытесала осиновый кол и с наслаждением вонзила в белоснежную грудь этой паскуде! Как вскрикнула, как задергалась, как в бессильной ненависти скребла тонкими пальцами гибельную осину... А потом глаза закрылись, дернулась пару раз и стала в смерти такой несчастной и уродливой, что на минутку даже жалко стало...

А то, что милый бледен и печален, ибо та змея не приходит уже две ночи, так это пройдет, как проходит сладкий, но все же темный сон, под лучами утреннего солнышка!

Глава 30

Владыка в ярости повернулся к Игнатию. Тот явно отчаянно завидовал рапанам и мидиям, что могут съежиться и спрятаться под толстыми раковинами, ежился так, что посерел и сморщился, как лесное яблоко в яростном лесном пожаре.

-- Не сейчас, -- сказал владыка негромко. Он чувствовал на себе устремленные взгляды из соседних парадных лож, с усилием выдавил милостивую улыбку, все-таки уже душой занимается, а не режет кошельки, как было... впрочем, это было давно. -- Вернемся, ты ответишь за все...

Священника трясло. В Царьграде много подземных пыточных подвалов, не все принадлежат базилевсу и городским стражам. Каждый сановник томит и терзает хотя бы пару своих недругов, схваченных тайно. А у князя церкви они обширные, а орудий там немало...

-- Ваше преосвященство, -- взмолился он, -- но сперва я вам доложу о том северном варваре... Мы было потеряли след, потому что он днем отсыпался, а ночью выходил на промысел... А ночи сейчас как раз безлунные! Но сейчас не ускользнет, не ускользнет!

Владыка стиснул челюсти. С варваром шло как нельзя лучше. Он сдуру, ослепленный роскошью города, сумел под самым носом городской стражи снять с городских ворот щит, как он думал, их легендарного героя прошлых поколений Олега Вещего. Тут уже он сам, владыка, удержал руку наемных убийц, что уже окружили постоялый двор, где остановился варвар. Самое время проводить его с почестями и в полной безопасности до их варварских земель, пусть там думают, что щит настоящий. Если вздумают явиться под стены Царьграда с войском, то в нужный момент он сам, владыка, явит миру подлинный шит, что царьградцев воодушевит, а среди варваров посеет панику... Но проклятый дурак перед самым отплытием вмешался в драку, бросился выручать совершенно незнакомого человека... Поступок, абсурдный с точки зрения цивилизованного человека, но для варвара он обернулся если не удачей... какая удача в том, что теперь наверняка голову сложит? -- то тем, что узнал правду о щитах.

Конечно, их порубят на куски, во дворце не стража, а львы в людской шкуре, а воинов больше, чем в легионах на границе, но мудрый не пренебрегает никакой возможностью уничтожить врага еще на дальних подходах!

Он процедил, едва двигая губами:

-- Где он?

-- Я все выяснил, ваше преосвященство.

-- Где? -- бросил тот раздраженно.

-- По слухам, в Славянском квартале. Но туда вход нам затруднен... Особенно, после неудачи на турнире...

-- Оставь, -- поморщился владыка, лицо передернуло судорогой. -- Говори о деле.

-- Наши осведомители донесли, что этот варвар условился с одной из местных женщин о встрече. Она его ждет завтра к обеду.

Владыка вскинул брови:

-- Ого! Это неплохо. Выслать туда засаду.

-- Уже распорядился.

-- Кто?

Священник поклонился еще ниже, сказал сладким смиреннейшим голосом, в котором даже самое опытное ухо не уловило бы скрытой угрозы:

-- Красный Нож, ваше преосвященство.

Владыка застыл с открытым ртом. На скулах заиграли желваки, кулаки стиснулись до скрипа. Красный Нож был его младшим напарником, когда он, будущий владыка, собирался подыскать менее опасное занятие. Не то, что надоело грабить по мелочи, хотя и это было важно, а то, что в самом деле душа потребовала чего-то огромного, великого. Он чувствовал в себе мощь, и вот теперь правит душами империи. На самом деле его власть даже выше, чем у императора, но пока что не сумел, не сумел вырваться из-под железной пяты, как это удалось его коллегам во второй столице империи, Риме... Даже это ничтожество чувствует над ним власть, ибо разнюхал о его прошлом. Для развращенного Рима плевать кем был раньше, там раскаявшаяся блудница в самом деле ценится выше дуры, что сохранила девственность лишь потому, что никто на нее не покусился, а здесь нравы не то, что чище, а не прошли перерождения в огне и муках...

-- Продолжай, -- обронил он сдержанно.

-- Красный Нож и четверо его подручных, -- сказал священник все так же смиренно. На этот раз владыка уловит тщательно упрятанное злое торжество. -- Ну, Черторыл, Анбал, еще два отпетых... Они не знают осечек. А оба варвара ничего не подозревают... Их можно будет подождать, схоронившись за шторами. А потом разом перехватить глотки прежде, чем те успеют моргнуть.

Владыка наклонил голову. Красный Нож еще не стар. Даже с одиночку он мог зарезать с десяток героев, а если с ним еще и Мокрый Нож... Но в этом случае пусть людей окажется больше, чем их не хватит.

-- Добро, -- сказал он. -- Что за женщина?

Игнатий поклонился:

-- К нашему удивлению, она из высокого сословия. И состоятельна. Недавно овдовела, мужем был сенатор Рогикус, владелец поместий на юге... Чем ее заинтересовал этот северянин -- неизвестно, но мы уверены, что явится со своим хозяином. У них, варваров, странные взаимоотношения. Раб и хозяин могут быть почти друзьями, вместе пьют и едят одно и то же.

Владыка просил напряженно:

-- Как ее имя?

-- Синтина.

Он с нечеловеческим трудом удержал лицо бесстрастным, хотя волна горячей крови ударила в голову, окрашивая мысли в кровавые тона. Та самая Синтина, которая с презрением отвергла... Но не раскопал ли этот проныра нечто больше... Похоже, за его маской простодушного простака скрывается сволочь редкостная и пронырливая... Если не кончит на дне Золотого Залива, то выбьется в иерархи церкви.

-- Благородное имя, -- произнес он как можно бесстрастнее. -- Ты уверен, что эти двое... явятся вместе?

-- Абсолютно! -- поклялся Игнатий. -- У этих варваров странные обычаи. Чтоб хозяин и раб ели из одной миски?

-- Удвой награду за их головы, -- бросил владыка с неожиданной для помощника страстностью. -- Пусть Красный Нож старается, как никогда.

В корчме, которую Рагдай называл то таверной, то шинком, воздух был тяжелым от запахов прогорклого сала, жареного лука. Дым плавал сизыми волнами, из-под столов пахло псиной и мочой. Рагдай и Залешанин неспешно трапезовали, а солнце за окном опускалось очень уж неспешно, все-таки Царьград, даже дни длиннее, а ночи короче...

Залешанин пошарил по карманам, вытащил серебряную монетку:

-- Последняя... Ладно, если вернемся, то что-нибудь нам да кинут на лапу. Мне серебряную гривну, а тебе, как благородному, дадут две... Аль золотую?

Рагдай сказал мечтательно:

-- Зачем богатства?.. Меня ждет самое большое сокровище...

Он замолчал, лишь сладко улыбался. Залешанин смутно догадывался, но спросил для верности:

-- Баба?

-- Эх ты, -- ответил витязь беззлобно. -- Ничего ты в жизни не знаешь...

-- Ну да!

-- Если не любил -- не знаешь, -- сказал витязь убежденно. -- Если не любил -- вовсе слеп. Меня ждет лучшая женщина на всем белом свете. Ждет уже... Это ж сколько она ждет? Но это моя последняя работа... Когда вернемся, я сразу же поведу ее к столбу Велеса. Мы уже обручены с нею несколько лет! Волхвы повяжут наши руки рушниками, и я отведу ее в свой дом.

-- Ого, у тебя есть дом?

-- Будет. Деньги уже собрал. Сразу же сыграем свадьбу. Дело в том, что...

Он замялся, бросил короткий взгляд на Залешанина, потом на коней, словно собирался перевести разговор на них, но Залешанин быстро спросил:

-- Ну-ну, кроме нас только звезды. Говори, мы с тобой уже сроднились.

Витязь ерзал, никогда Залешанин не видел его таким смущенным, сказал с еще большим смущением:

-- Понимаешь, волхвы нагадали...

-- Думаешь, врут?

-- Не знаю. Уж больно много напророчили! А я не больно доверчив. Сам знаешь, в нашей жизни лучше быть слишком подозрительным, чем поверить иной раз там, где надо остеречься.

Залешанин спросил:

-- Так что же тебе нагадали?

-- Да так... Сказали, что в первую же брачную ночь мы зачнем двух близнецов, которые великие подвиги совершат еще в младенчестве... А от них пойдет род великих воителей, мудрецов... Чудно, я сразу засомневался. Разве могут быть воители и мудрецы в одном роду? Я думаю, либо то, либо другое...

Залешанин пожал плечами:

-- Когда-то же должно случиться?

-- Думаешь, случится на мне?

Залешанин окинул его хмурым взглядом:

-- Почему нет? Если только у бога теленка не спер... А так ты не последний на свете дурак, если честно. А что силой не обижен, тоже видно. Ты платил волхвам?

-- Нет, -- ответил Рагдай встревожено. -- А что?

-- Если бы платил, -- рассудил Залешанин, -- то нагадали бы то, что тебе хочется. А так просто они правду сказали... Черт, как время тянется! Так и будем сидеть до ночи?

-- Сегодня последняя, -- ответил Рагдай, он все еще счастливо улыбался. -- Если добудем щит, то утром уже будем в дороге. Так что терпи.

Залешанин хлопнул себя по лбу:

-- Кстати... Я тут обещал зайти к одной. Девка -- ягодка! Да что там ягодка -- ягодица! Зайдем, перекусим, водицы попьем... Надеюсь, у нее есть не только водица. С виду бойкая такая, живая...

Рагдай с сомнением оглядел Залешанина с головы до ног. Прост и незатейлив, как сапоги, в которых ходит, но так же крепок и надежен. Возможно, какая из свободных и независимых обратила свое внимание на крепкого как молодой дуб, варвара. Такие в толпе худосочных царьградцев видны за версту...

-- Точно пригласила?

-- Точно! -- поклялся Залешанин.

-- На какое время?

Залешанин задумался, почесал в затылке:

-- Как-то вылетело из головы. Утром?.. Вроде бы не утром... Ага, к обеду. Время было обеденное, когда мы встретились, она видела, что я не прочь перекусить... а перекусить я был готов рукоять боевого топора...

Рагдай посмотрел на красное солнце, что уже опускалось за крыши домов, покачал головой. Русича издали видно по повадкам.

Черторыл начал постанывать после двух-трех часов сидения за портьерой, потом принялся шевелиться, устраиваясь поудобнее. К вечеру вовсе заскулил, но старший цыкнул, и он испуганно замер. За голову этого варвара из Гипербореи им заплатили как за убийство сенатора, заплатили вперед, и старшой не потерпит, чтобы что-то сорвалось.

За другими портьерами было тихо. Опытные Анбал и Марчан умели затаиваться часами, рядом будет олень пастись, едва не наступая им на уши, не заметит, даже дыхание умеют пускать так, что все запахи уходят в землю. За сутки до дела не едят ни жареного лука, ни чеснока, до которого так охочи все жители их восточных земель.

К вечеру сам старшой, опытный убийца-наемник по имени Красный Нож, ощутил, как затекли ноги, а тело начинает терять гибкость. Правда, их здесь пятеро, варвар не успеет и рта открыть, но вон шевелится портьера и в том месте, где прячется в согнутом положении как хищный зверь перед прыжком, Злыдон, умелый со всеми видами оружия, но сам предпочитающий удавку.

Из-за окон доносились голоса, стук колес, иногда издали раздавался звон железа, приближался, слышался тяжелый шаг городской стражи, потом и они удалялись в другую сторону, снова напряженный слух ловит все шорохи, звуки, голоса гуляк, уличных торговцев.

Когда начало темнеть, из-за ближней портьеры донесся свистящий шепот:

-- Красный!.. У меня спина затекла.

-- Злыдон, -- ответил Красный Нож негромко, -- потерпи еще чуть. Что ты хочешь от варвара? Вдруг у них там обедать садятся с заходом солнца?

Из-за портьеры донеслось злобное:

-- Дикари.

-- Что делать... Потерпи.

Темнело мучительно медленно. В помещении тьма сгустилась, наконец, настолько, что глаза перестали различать предметы. Из темноты донеслось тревожное:

-- Красный! А если он с улицы не увидит света? Подумает, что девка его обманула. И вовсе не зайдет?

-- Дьявол и его прихвостни, -- выругался Красный Нож.

Спотыкаясь в темноте, он почти на ощупь пробрался к чулану. Засов застрял, в темноте сбил палец до крови, пока отодвинул. Из темноты раздался испуганный женский голос: