Чтение 14–й страницы книги ~Князь Рус~

Бугай преувеличенно свирепо рыкнул, Буська на всякий случай подал коня назад. Рус молчал, вождю надлежит быть матерым и молчаливым, но изнутри рвалось щенячье ликование. Навес в самом деле только от дождя, ворота явно слабые, отсюда видно, городская стена обветшала, бревна расшатались, вон зияют щели. И град тоже падет в их жадные сильные руки, как пали веси. Скоро жадные пальцы скифов будут повергать чужаков оземь, рубить и колоть, а с их жен и дочерей срывать жадными пальцами одежды!

Отсюда, с холма, было видно, как горожане, те же бабы и детишки, месят глину с половой и навозом, таскают ведрами на крыши, где поливают щедро, закрывая соломенные снопы, торчащие концы бревен, дабы горящие стрелы варваров не подожгли дома.

Ему показалось, что суета и бестолковость, когда горожане сталкивались лоб в лоб, тают на глазах, хотя наблюдал за ними всего ничего. Постепенно все начали работать быстро и слаженно, хотя по виду городка не скажешь, что им приходилось сталкиваться с врагами.

-- К бою, -- велел он. -- Посмотрим, что у них за оборона!

-- Пойдем на приступ? -- загорелся Буська.

-- Портки порвешь о колья.

-- Тогда что?

-- Узришь.

-- Но...

Мощное хлопанье крыльев прервало его слова. Все вскинули головы и зачарованно смотрели, как по красному небу снижается небывало огромная, просто несметная стая крупных черных птиц. И только когда пошли к самой земле, Рус понял, что это обыкновенные пестрые утки. Целая стая с оглушительным кряканьем упала в поле, шуршала и кормилась вволю, а чуть погодя шумно захлопали крылья: прилетели толстые жирные гуси. Тяжело бухались в хлеба, и даже Рус видел, что от стены колосьев ничего не останется. Утка трусливо сосет зерно снизу, ходит робкой мышкой, а наглый гусь прет как кабан, топчет, ломает стебли, а зерна вбивает в землю. От стада свиней больше останется, чем от стаи гусей!

-- Боги, -- прошептал он, -- что за богатейший край... И он достался таким никчемам?

Сова подозвал троих на быстрых конях, велел вязать хворост в вязанки, забрасывать ров. Так делалось везде, по этим же вязанкам можно подняться и до верха тына, а там перебраться вовнутрь града. На Руса он не оглядывался, распоряжался уверенно, уже зная, что молодой князь не самолюбивый дурак, умный наказ не отменит, а только поблагодарит за подсказку.

Бугай все посматривал на гусей. По лбу пролегли морщины.

-- Не пойму, -- сказал он озадаченно. -- У них гуси за богов, что ли? Для кого оставили этот клочок поля с хлебами?

-- Может быть, -- предположила Моряна, -- обманка? И гуси, и кабаны сюда прут, дабы полакомиться, а тут их уже ждут. Ленивый народ! Задницы не хочет потрудить, побегать за зверем по лесу. Сидит и ждет, когда кабан подойдет к нему сам!

-- Подлый народ, -- решил Бугай. -- Не знает благородной охоты? Истребим всех. Даже в колыбелях.

Когда скифы делали вид, что идут на приступ, на тыне сразу поднялись человеческие фигуры. Рус с удивлением увидел множество женщин. Они тоже черпали кипящую смолу из медных котлов, выплескивали на врага. За струями кипящей смолы, жидкой как вода, оставались хвосты удушливого черного дыма. Видно было, как тлеют угли, ибо между бревнами тына зияют щели, через них тоже можно было бить стрелами в нападающих.. Ежели бы иудеи умели метать стрелы!

Он вздрогнул, покрылся пупырышками страха. Раздался странный звук, еще не узнанный, но уже страшный: потрескивание сотен тугих луков. И тут же, заглушив все, пронесся свист, которого он никогда не слышал и, возможно, не услышит: жуткий и вместе с тем сладостный, от которого замерло сердце и одновременно вскипела кровь -- коротко и звонко запели сотни тугих тетив, выбрасывая стрелы. И тут же частые щелчки жил о кожаные рукавицы, что тоже слились в странный звук, заставляющий шерсть подняться на загривке и одновременно вскипятить кровь.

Он видел, как на стенах, где открыто стояли люди с камнями в руках, будто пронесся ветер, сметая сухие листья. Люди падали по эту сторону и по ту, кое-кто повис, свесив головы и руки, кто-то метался по стене, пронзенный стрелами, еще не понимая, что поражен насмерть, кричал, падал...

Рус, не веря такому ошеломительному успеху, взмахнул рукой, приказывая наложить стрелы снова. На стене начали появляться новые люди, растерянные и ошалелые, снова заскрипели тугие луки, запели стрелы. Рус услышал частые щелчки, но стреляли уже не разом, били выборочно, ибо защитников на стенах почти не осталось.

-- Сейчас бы в самом деле на приступ! -- крикнул Сова.

Рус с сожалением смерил на глаз высоту тына:

-- Мало вязанок набросали... Вряд ли с ходу одолеем. А терять людей не хочу.

-- Они не воины! -- сказал Сова с презрительным облегчением. -- Кто ж знал, что здесь не люди, а бестолковые куры?

-- Не воины, -- согласился Рус счастливо. Он тоже чувствовал презрительную жалость к дуракам, что так открыто стояли на стене. -- Что за племя непуганых дураков?

-- Иудеи, -- бросил Сова с еще большим презрением. -- Тупой народ!

-- Тупой как валенок, -- согласился Рус. -- Но мы не знаем, что они там наготовили по дурости за стенами. Сами пусть ноги ломают, туда им и дорога, а нам каждый скиф дорог.

Сова усмехнулся самым краешком губ. Хотя волхв и велел новый народ именовать народом Руса, русами, но сам Рус мнется, называет по-старинке.

-- Жаль, -- сказал он, -- солнце не задержать...

-- Можем ворваться ночью, -- предложил Рус горячо. -- Хворостом забросаем до темноты, наши умельцы собьют даже лестницы. Через стену перелезем, а там только до ворот пробиться!

Сова сказал сожалеюще:

-- Нельзя.

-- Почему?

-- Ночной бой опасен.

Рус оскорбленно вскинулся:

-- Почему это? Им не опасен, а нам опасен?

-- Резня опасна всем, но в своем доме и стены помогают. Я уже молчу, что иудеев там как червей в могиле. Куда и бежать в потемках...

-- Подожжем дома! -- бросил Рус запальчиво.

-- А когда вокруг огонь, дым, все бегают и вопят, то даже местные теряют дорогу. Родных звезд в дыму и огне не узреть! Женщины и дети будут швырять из окон камни и горшки, и -- поверь! -- от этой дряни наших героев погибнет больше, чем от мечей.

Багровый шар уже наполовину погрузился за темный край. Небо было кроваво-красным, словно кровь избиваемых иудеев забрызгала небосвод, но скоро эта кровь стечет, все померкнет, и наступит долгая ночь, а за ночь даже самые никчемные сумеют хоть как-то да укрепить слабые места.

-- Будем ночью готовить хворост, -- сказал он зло. -- Чтобы утром сразу!.. Едва забрезжит рассвет!

Сова сдвинул плечами:

-- Мужчины, конечно, не кони... но им бы тоже перевести дух. А женщины и дети много ли хвороста в потемках соберут? Ладно, я погляжу, что удастся сделать.

Рус зло проводил взглядом его мускулистую спину. Сова не спорит, но бывший, а теперь и нынешний воевода, хотя его никто им не назначал, себе на уме. И, похоже, оставив ему княжескую власть, воинскую мощь все больше забирает в свои руки. А что есть князь без поддержки мечей?

Воинский стан разбили хоть не близко, но на виду у града. Со стен явно со страхом наблюдают за кострами, а их Рус велел жечь и ложные, пусть враг страшится численности. Повозки с женщинами и детьми остались далеко позади, придут только утром, тогда костров будет много больше.

Он огляделся, лег прямо на землю. Хотел положить под голову толстое полено, но недостойно мужчины так разнеживаться, и, уже засыпая, подозвал Буську:

-- Я малость сосну. Чуть что -- буди. И вот еще что... Подстрели-ка мне зайца. Больно зайчатины захотелось.

Буська запротестовал:

-- Да где я возьму зайца среди стана? А отлучаться далеко ты сам не велел!

Рус рыкнул:

-- Тебе князь велит аль не князь? Выполняй, дурень.

Смутно чувствовал, как с ног стаскивают сапоги, потом был мрак, а очнулся освеженный, бодрый, полный сил. В глаза светил полумесяц, желтый, как лицо мертвеца, но звезды уже исчезли на светлеющем сером небе. С востока по небосводу разливался нежный алый румянец.

Он лежал в багровом кольце огня. На миг метнулся страх, но из-за пламенных стен звучали мощные уверенные голоса, и мускулы расслабились. Он украдкой перевел дыхание. Пусть никто из зрящих не заметит, что князь едва не пустил лужу от страха.

Да, огонь хоть и победно рвется до небес, быстро и яростно выстреливает ввысь молниями искр, но костры отстоят один от другого на пять -- десять шагов. Да и то полыхают только по краю стана. А в самой середке вытоптанного поля вповалку лежат крупные мужские тела, кого где застала ночь. Иные прижались друг к другу, сохраняя тепло, другие разметались во сне: чуют тепло костров. Воздух чист и сух, без привычной утренней влаги, тумана, сырости.

Голодную слюну ощутил раньше, чем ноздрей коснулся запах жареного мяса. Повернул голову:

-- Ого, чем там пахнет?

Среди стана горел только один костер. Буська сидел на корточках, поворачивал вертел над красными углями. Рус ощутил идущий от них сильный сухой жар. Запах жареного мяса стал сильнее, он уже ощутил, как захрустит румяная корочка, потечет сладкий сок, и в животе тоскливо взвыл желудок.

-- Молодец! -- похвалил Рус. -- Говорил же, все можно сделать! Долго за ним бегал?

Буська отмахнулся:

-- Вовсе нет. Вышел, смотрю -- заяц яму роет. Ну, ихний заяц, иудейский! А потом еще и присел, раскорячился. Я прицелился, спустил тетиву... С одной стрелы насквозь, даже мяукнуть не успел.

-- Забор?

-- Заяц, -- обиделся Буська. -- Разве забор может мяукать?

-- Да ты так рассказываешь, -- засмеялся Рус покровительственно. -- Тащи своего зайца.

Он рвал зубами еще горячее мясо, брызжущее кровью и соком, довольно скверное, но мужчины не перебирают, а с каждым проглоченным куском в тело вливалась свирепая сила. Наконец отшвырнул кость.

-- Подать коня!

Голос был хриплый, яростный, дрожал от нетерпения. Буська бегом привел Ракшана, уже оседланного и с палицей на седельном крюке. У костра телохранители спешно вскакивали в седла.

Ракшан пошел боком, глаза дикие, пытался грызть удила... Рус послал его в галоп, сзади прогремели копыта коней стражи. Вихрем вылетели за пределы стана. Он слышал, как перекликивались вартовые, из леса выводили коней, дружина вскакивала в седла.

Впереди из травы поднимались воины. Недоверчивый Сова везде растыкал засады. Сам бы он наверняка напал бы на стан ночью, того же ждал и от иудеев. Они не напали, и он лишь хмурился и, ожидая новой каверзы, не спал сам и не давал спать другим.

Буська первым выметнулся на опушку, но тут как кнутом стегнул злой голос князя:

-- Стоять, щенок! С коня!

Буська кубарем скатился на землю. Рус, зло раздувая ноздри, проводил его взглядом, пока мальчишка не скрылся с конем в зарослях. Кивнул, вдвоем с Совой уже пешие высунулись из кустов.

Небо посветлело, град рельефно выступал на светлеющем небе. Воздух был чист и свеж, Рус ясно видел стену, где заделали все щели, а ров... оттуда вытащили все вязанки! Воды стало побольше, к тому же наверняка за ночь в дно натыкали острых кольев, набросали борон зубьями вверх. Над стеной всюду надстроили дощатые помосты, кое-где спешно заканчивают приколачивать, почти везде стоят котлы, явно с горячей смолой, там же в горшках полыхают огни. За деревянными щитами, укрытием от стрел скифов, суетятся человеческие фигурки.

-- Баб много, -- определил Сова. -- Значит, мужики готовятся встретить нас у ворот. Да и в тесных переулках. Их там как в муравейнике.

-- Проклятие на их головы, -- вырвалось у Руса. -- Когда успели?

-- Когда мы плясали да бахвалились, -- напомнил Сова. -- А они работали. Всю ночь. Теперь же взяли в руки топоры и копья. Ну что? Пойдем на приступ? Или еще побросаем в ров хвороста?

Его лицо было слишком неподвижным, даже веки опустил, чтобы Рус не увидел насмешливый блеск. Ветер слегка шевелил длинный клок волос, Сова их забрасывал за левое ухо. Рус сказал со злостью:

-- Сам знаешь, сейчас на приступ -- половину людей положить. А мне каждый дорог. Нас мало.

Сова кивнул:

-- Тогда велю, чтобы забрасывали ров. Другие пусть рассыплются по окрестностям. Там за рекой еще пять весей, как сказали пленные. Надо их тоже... Окружим град, чтобы даже мышь не выскользнула.

-- Да, согласен, -- ответил Рус. Подумал с досадой, что Сова распоряжается сам, а делает вид, что это он, Рус, отдает ему такие разумные наказы. -- Я останусь здесь. Посмотрю, что и как.

Сова попятился, ветви за ним неслышно сомкнулись. Даже на веси хочет напасть внезапно, понял Рус. Хотя весть о страшных скифах уже наверняка прокатилась везде, но в тех дальних весях их могут не ждать еще так скоро...

Небесный купол окрасился нежно-розовым. Крохотное облачко не успело убежать, вспыхнуло, подожженное огненной стрелой, запылало красным огнем. Небосвод заалел сильнее.

Буська подполз, по князь грозен, хоть и молод, и Буська держался подальше от карающей длани. За деревьями фыркали кони, стражи переговаривались негромко, словно их могли услышать на стенах града.

Рус всматривался до бабочек в глазах. Народу на стенах вдвое в сравнении с вчерашним. Но теперь стрелами мало кого сшибешь, деревянные заслоны хоть хлипкие, но железными клювами не пробить.

Буська прошептал:

-- Ворота открылись... Может, ворваться?

Глаза его горели возбуждением. Рус вспомнил, как этот мальчишка завалил двух противников, а потом раскроил одному череп и, подражая взрослым, быстро сожрал мозг врага. Из него выйдет добрый воин, ежели по горячности не сгинет раньше.

-- Они без оружия, -- указал он -- Едут открыто.

-- В нашу сторону!

-- Верно. Значит, хотят говорить с нами.

Глаза Буськи вспыхнули счастьем и вместе с тем разочарованием.

-- Хотят сдаться?

-- Вряд ли.

-- Предложат сдаться нам?

Рус ощутил, как губы дрогнули в улыбке. Сказал строже:

-- У тебя на уме ничего нет, кроме драки? Тогда никогда воином не станешь...

Буська поспешно умолк, но краем глаза Рус замечал в лице мальчишки недоумение. А что же, читалось на нем, должно быть на уме у воина, кроме драки, сладкого боя, смертельной схватки, как поется в песнях?

Трое всадников, что выехали из ворот, медленно продвигались в сторону захваченных весей. Навстречу еще несло дымом, кони испуганно прядали ушами, дрожали, даже пытались повернуть назад. Обычные рабочие лошади, даже не похоже, что приучены ходить под седлом. Словно бы этот народ вовсе верхом не ездит!

-- Стой здесь, -- велел Рус. -- И пусть никто не высовывается! Я поеду навстречу.

-- Можно с тобой?

-- Замри, -- велел он. -- Я не хочу, чтобы видели кого-то еще.

Конь ответил призывным ржанием, мотнул головой, уговаривая из темной холодной рощи выбраться на осеннее солнышко. Рус чмокнул коня в нежные губы, седло под ним скрипнуло, а конь шатнулся, взглянул уже с укором. Хозяин любил запрыгивать с разбега, забывая, что сам весит как добрый конь.

Выехавшие из крепости остановились, завидев вылетевшего из леса всадника. Рус помахал им обеими руками, показывая, что невооружен, и всадники медленно пустили коней навстречу. Один постепенно выдвигался вперед, двое почтительно отставали.

Рус из-за стука своего сердца не слышал грохота копыт. Все трое мелкокостные, трудно привыкнуть, в лицах ни следа воинственности, а передний с виду вовсе не то волхв, не то лекарь. Глава 21

Человек на передней лошади, тихой и смирной, весь был в седой бороде, роскошной и необъятной. Она серебряными волнами падала на грудь и достигала пояса. А так как и длинные волосы так же мощно ниспадали на плечи, то все это сливалось, и видно было только темное от солнца лицо в обрамлении белых волос, да еще седые кустистые брови, настолько густые и лохматые, что торчали как крохотные копья.

Его старческое лицо носило отпечаток мудрости, но не святости. Он показался Русу много повидавшим и пережившим, во многом разочарованным, но упорно идущим к своей цели.

Рус заставил себя сидеть недвижимо, лицо держал надменным. Конечно, первым должен здороваться и поклониться младший, но с другой стороны -- первым кланяется тот, кто слабее.

Старик поднял руку в приветствии. Рус вскинул руку тоже, но следил, чтобы не слишком поспешно и не выше, чем старик.

-- Приветствую могучего воина, -- сказал старик медленно. Он подбирал слова с трудом, но говорил ясно, отчетливо. -- Меня зовут Аарон, я первосвященник... вы можете звать меня войтом этого народа. Кто вы? И почему напали на наши мирные веси?

Рус ответил холодно, с достойной победителя надменностью:

-- Мы зовемся ски... русами. А напали по праву сильного.

Старик, которого звали еще смешнее, чем Нахима, вслушался, глаза настороженно следили за губами варвара. Русу почудилась в глазах войта -- наверное, все-таки волхв -- кроме глубокого отвращения, еще и далеко не старческая злоба. За его спиной двое стариков чуть помоложе неотрывно смотрели на Руса. Он чувствовал их ненавидящие и боязливые взоры.

-- Да, -- согласился Аарон, -- с этим правом приходится считаться... Чего вы хотите?.. И, чтобы разговор наш был теплее, прими от нас этот дар.

Второй старик с готовностью выдвинулся, подал Аарону обеими руками странный котел из необычного металла. Днище котла было заострено, а края с одной стороны длиннее. Аарон торжественно протянул его Русу.

Рус смотрел настороженно, западня могла таиться в любом виде.

-- Что это?

-- Шолом, -- объяснил Аарон высокопарно. -- Это означает мир, безопасность, защиту на моем языке. Эта шапка из железа особой работы... О нее ломаются любые мечи. Мы называем такое железо харалугом, булатом.

Рус принял железную вещь, повертел в руках. Значит, это не котел, а род доспеха... Он ощущал кончиками пальцев невероятную крепость этой вещи. Намного прочнее даже черной бронзы, даже странно, что местные так просто расстаются. Значит, очень сильно боятся.

-- Шолом, -- повторил он высокомерно. -- Что ж, благодарствую. За такой шолом надо отвечать шоломом. Зуб за зуб, око за око, а за добро, значит, добром. Даже за столь малое. Ты спрашивал, что мы хотим? Мы изволили восхотеть эти земли. Мы берем их.

Старик поклонился:

-- Да-да, я вижу, что говорю с великим воином. Право сильного неоспоримо. Что перед ним справедливость? Но даже отважные воители не хотят терять своих воинов там, где могут получить свое без крови.

Рус захохотал. Он чувствовал собственную мощь, и скованность быстро покидала его могучее тело. Он выпрямился, широкая грудь подалась вперед.

-- Без крови? Это не путь мужчин.

Аарон смотрел внимательно:

-- Но это путь вождей.

Рус хотел возражать, в мечтах уже стоптал их конем и жег проклятый град, наслаждаясь ревом пожара, криками обезумевших от страха людей, лязгом топоров, но вспомнил неторопливого Чеха, прикусил язык, а затем бросил зло:

-- Что предлагаешь? Говори, но только быстро.

-- Мы дадим вам еду, -- сказал Аарон. -- Мы дадим зерно и сено для коней. Мы дадим новые повозки взамен ваших старых, чтобы вы могли продолжить свой путь дальше.

Рус указал на небо:

-- Взгляни. С сегодняшнего утра задули северные ветры. Это боги подают знак, что пора останавливаться. Иначе морозы и снег застигнут нас в пути. Тогда погибнем все.

Аарон сказал нерешительно:

-- Мы могли бы снабдить все ваше племя теплой одеждой. Только скажи, сколько вас, чтобы мы собрали на каждого...

Рус раздвинул губы в злой усмешке:

-- Ты мог бы и просто спросить нас, сколько у нас воинов. Отвечаю: достаточно, чтобы с огнем и мечом пройти через все ваши земли.

Он поманил рукой. Из зарослей выметнулся Буська, конь под ним несся как стрела. Трое иудеев даже подали коней назад, но Буська остановился подле Руса так резко, что конь поднялся на дыбы и замолотил по воздуху копытами.

-- Этот мальчик, -- сказал Рус, -- сразил в бою троих ваших взрослых мужчин. А каждый наш воин стоит десяти ваших, если не больше... Буська, быстро приведи сюда пленника, который говорит на нашем языке!

Буська умчался, и они ожидали уже молча. Трое повесили головы в тягостном молчании, а Рус восседал гордо, чувствовал свою власть над их жизнями. Когда привели Нахима, Рус повел дланью:

-- Этот пленник одет лучше других. И умен. Наверное, он для вас ценнее других. Я дарю его вам. Это мой шолом от меня.

Он снял петлю с его шеи, и Нахим, еще не веря, нерешительно шагнул к своим. Аарон поклонился.

-- Ты не только великий, но и благородный вождь.

-- Скажи, -- спросил Рус внезапно, -- откуда ты знаешь наш язык? В этих весях отыскался только один.

Аарон развел руками:

-- Твои воины все время что-то кричат... Мы привели на стены всех ученых людей, всех мудрецов. И отыскали тех, кто знал ваш язык.

Рус удивился:

-- Значит, мы с вами когда-то уже встречались?

-- Нет, -- прошептал Аарон. -- Нет-нет!

Рус заметил, что старик стал такого цвета, как его борода. В глазах заметался страх, даже ужас, и только усилием изнутри держался на месте, часто клянялся. А когда Рус отмахнулся, с облегчением попятился.

Когда Рус повернул коня и поехал к своим, он долго чувствовал на спине его потрясенный взор.

Нахима посадили на круп коня Аарона, так вдвоем и вернулись к воротам. На стенах толпился народ. Еще издали донеслись горестный плач и стенания. Люди вздымали руки к небесам, лица орошались слезами. Ворота открыли поспешно, там толпился народ с топорами, рогатинами, кольями.

Едва трое миновали ворота, створки с грохотом захлопнули. Слышно было, как спеша и не попадая в железные скобы, задвигают огромные деревянные засовы. Коней подхватили под уздцы, бегом повели к дому ребе Соломона.