Чтение 18–й страницы книги ~Князь Рус~

-- Они точно... ушли?

Он выбрался наверх, уложил ребенка на землю, лишь тогда протянул ей руку и ответил:

-- Они не ушли.

Он поймал ее пальцы вовремя. Генда, бледная и дрожащая, повисла, как схваченный за шиворот котенок. Перец вытащил с усилием, ушибленная спина вдруг заныла, будто спинной столб подрубили изнутри. Генда ахнула, ее расширенные глаза не могли оторваться от жуткого зрелища. В воздухе кружили хлопья пепла, пахло гарью, горелым мясом. Перец взял ее лицо в ладони, повернул в другую сторону:

-- Не надо тебе на нее смотреть.

-- Это Исхиль, да? -- прошептала она.

-- То, что осталось. Сперва вороны, а ночью... Волки сразу поняли, что пришло их время.

Слезы брызнули из ее черных глаз как свежие роднички:

-- Это везде?

-- Там, где я был, да.

Она медленно поворачивала голову, вдруг вздрогнула, вцепилась в него обеими руками. Он еще не знал, что она видела, но догадывался. В той стороне -- воинский стан скифов.

-- Генда, -- сказал он настойчиво, она дрожала, он крепко прижал ее к груди, -- нам надо выжить. Соберись с силами. Ну же, держись. Ты просто помни, что нам нужно уцелеть. А потом проберемся в Новый Иерусалим. Он еще держится.

Она дрожала, не в силах оторвать лицо от его груди.

-- Они убьют нас?

-- Не знаю... Похоже, их руки устали колоть и резать. Или напились крови до одури, а съеденные сердца и печень лезут обратно. Когда передохнут, снова озвереют, а мы пока что попробуем ускользнуть.

Он снова взял мальчишку на руки. Генда с бледным лицом шла сзади, хваталась за его пояс. Глаза ее были устремлены вдаль, под ноги не смотрела, а слезы бежали безостановочно по закопченному лицу.

Пепел поднимался при каждом шаге. Почерневшие трупы страшно вздымали к небу скрюченные пожаром руки. С обгорелых пальцев слезло мясо, жутко белели оголенные фаланги. На одной угрожающе вздетой к небу руке сидел нахохленный воробей. Когда Перец и Генда шли совсем рядом, не взлетел, зато проводил их недружелюбным взглядом. Похоже, при пожаре сгорело и его гнездо в соломенной стрехе.

Перец шел с тягостным ощущением близкой беды. Слишком хорошо все получалось, он уже трижды натыкался на скифов, всякий раз каким-то чудом уцелевал, но враг рода человеческого не стерпит такого везения долго...

Стук копыт прогремел неожиданно. Перец едва успел вздернуть голову, как перед ним выросли, будто два огнедышащих дракона, два исполинских храпящих коня. Сердце его оборвалось. Он услышал, как сзади тихонько вскрикнула Генда.

Два огромных всадника рассматривали их с насмешливым пренебрежением. В звериных шкурах, с жутко бритыми головами, где странно свисают оранжевые, как расплавленное золото, чубы, яростные нечеловеческие глаза -- синие как небо, блестящие на солнце валуны разнесенных в стороны плечей.

Руки Переца обреченно опустились. Мальчишка встал босыми ножками на землю, крохотные кулачки терли глаза. Один из всадников прогремел мощно:

-- Глянь, Шатун! Живые.

Земля дрогнула от тяжелого, как грех, голоса. Второй грохочуще рассмеялся:

-- Надолго ли?

Он неспешно потащил из перевязи топор такой длины, что Перец невольно повел головой, провожая взглядом от рукояти до кончика тяжелого лезвия. Сзади шумно дрожала Генда.

Топор покинул перевязь, Перец застыл, мысленно умоляя Яхве простить его прегрешения и принять в лоно Авраамово. Генда выдвинулась и встала рядом. Перец закрыл глаза, он чувствовал ее хрупкое плечо. Генда уже не дрожала. Судя по всему, она выпрямилась тоже.

С закрытыми глазами он услышал голос скифа:

-- Ящер меня забери... Кто это?

Второй голос прорычал с сомнением:

-- Наверное, все же человек... А может, и не человек.

-- Ящер... Нет, великий Род! Какие глаза... В них ночь, а в ночи -- звезды...

Перец открыл глаза. Скиф с топором в огромной руке слегка наклонился вперед, всматривался, в синих глазах было великое изумление. Брови были высоко вздернуты, лицо стало совсем ошарашенным. Он был молод, совсем мальчишка, но огромный, как медведь, широкий в плечах, с выпуклыми пластинами груди. Плечи его блестели на солнце, края безрукавки из волчьей шкуры не сходились на груди.

Генда не двигалась, в ее лице почему-то совсем не было страха. Или испугалась так, что уже ничего не чувствовала, или же, как скорее поверил Перец, от смертельной усталости и безразличия к своей судьбе.

Тяжело гупнуло. Скиф уже стоял рядом с конем, положив широкую ладонь на седло. Его нечеловеческие глаза не отрывались от закопченного лица Генды, где слезы проложили по щекам широкие дорожки. Конь фыркнул ему в ухо, скиф как завороженный качнулся вперед. Его правая рука замедленно пошла вверх.

-- Генда, -- голос Переца дрогнул, -- не двигайся.

Скиф сделал шаг вперед, рука все еще поднималась ладонью вперед. К ужасу Переца, Генда протянула руку, ее узкая ладонь легла на широкую, как весло, ладонь свирепого варвара. Пальцы скифа шелохнулись и накрыли ее ладошку. Он неотрывно смотрел в ее глаза, но теперь и Генда смотрела снизу вверх в грозное лицо варвара. Его синие глаза были полны изумления.

Конь под вторым варваром нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Варвар насмешливо смотрел на юного друга, перед которым хрупкая Генда казалась совсем ребенком. Перец вздрогнул, когда он проревел что-то хриплым пропитым голосом. Юный скиф и Генда стояли друг против друга, их взгляды сомкнулись, и Перец со страхом видел, что у них нет силы разорвать странный узел.

-- Генда, -- сказал Перец в страхе. -- Ты под чарами?

-- Шатун, -- рыкнул второй варвар почти одновременно с ним, -- этот народ наверняка силен в колдовстве! Когда силы мало, то изощряются в подлости.

Юный варвар бережно, почти не касаясь, обнял Генду за плечи. Они медленно пошли, шагая удивительно слаженно, в сторону далеких стен Нового Иерусалима. Варвар в седле удивленно свистнул, его друг даже не замечает ни его, ни своего коня, нехотя повернул жеребца.

Перец, забытый всеми, поколебавшись, повел мальчишку следом. Глава 26

Неожиданно второй день войны за долину принес неприятность. Малый отряд, ведомый Лещом, увлекся преследованием бегущих иудеев, попал в западню. Кони падали, проваливаясь в тайные ямы, всадники летели через головы. Их били по головам дубинами, камнями. Опомниться не успели, как уже связали.

Сова рычал от ярости, к нему боялись приближаться. А вскоре из города выехал с поднятыми руками Соломон, приблизился бесстрашно. Он был все в той же черной одежде, черной шляпе и выглядел как старый упырь из преисподней.

-- Что ты хочешь, старик? -- спросил Рус мрачно. -- Если приехал выведывать, где что лежит, то по чисту полю да быстрые кони размечут твои жалкие кости.

Соломон слегка побледнел, и Рус понял, что угадал верно. Но Соломон одолел страх, тут же улыбнулся почти дружески:

-- Что ты, величайший из вождей! Я приехал по важному для тебя самого делу. Сегодня трое твоих могучих воинов попали в руки людей моего слабого народа. Они целы... ну, для героев пара легких ран не в счет. И здоровы.

-- Что ты будешь с ними делать? -- прорычал Рус. -- Жертву?

Соломон взмахнул дланями:

-- Как можно? Мы своему богу приносим в жертву барана.

-- Ну, раз они попались в ловушку, то и есть бараны. Но что хочешь ты, старый лис?

-- У тебя, величайший из всех величайших, сейчас в плену наши люди. Мы видели со стен, как их повели. Мы предлагаем обменять их на этих троих великих воинов.

Рус открыл было рот, собираясь тут же согласиться, но вклинился Сова:

-- Какие такие великие? Эти вороны, что попались в западню? Да они и дров не стоят, на которых их поджаришь!

Соломон развел руками, смотрел на Руса:

-- Величайшему из вождей надлежит быть милосердным. Хотя бы к своим людям.

-- Почему?

-- Ну, это выгодно, -- объяснил Соломон. -- Если твои воины будут видеть, что ты для их спасения делаешь все, то за тобой пойдут в огонь и воду. Если вождь не бросает даже провинившихся, то эти провинившиеся собственной кровью смывают позор.

Рус нахмурился. Старик был жестоко прав. Что-то в его словах настораживало, но пока не мог понять что. Старик постоянно его опережает, и все с сочувствием, улыбкой. И даже сейчас получается, что этот старик больше печется о его племени, чем он, князь Рус, потомок великого Скифа!

От слабости, подумал, едва не рыча от злости. Кто не способен молодецким ударом развалить противника от плеча до пояса, тот силен на всякие хитрости, умности!

-- В твоих словах есть зерно, -- признал он нехотя. -- Я готов выкупить своих людей. Но каких ты хочешь за них?

Соломон всплеснул руками:

-- Всех, конечно. Неужели твои доблестные воины не стоят намного больше, чем мои жалкие соплеменники, которые ни воевать, ни красть скот не умеют? Да один твой воин стоит больше, чем все наше племя! Потому я и прошу отдать лишь этих сорок женщин и тридцать мужчин, хотя твои воины стоят намного больше.

Рус, слушая его речь, выпрямился, развел плечи и самодовольно улыбался. Другие воины тоже горделиво похохатывали, выпячивали грудь, напрягали мышцы.

Сова скептически хмыкал. Рус оглянулся на него, нахмурился:

-- Договорились. Приводите вон к тому камню. Он как раз посередине от нашего стана и вашего града.

-- Когда?

-- Завтра, когда солнце коснется виднокрая, -- решил Рус.

Он и раньше, еще когда шел с братьями, возвращался поздно, вваливался в шатер и почти падал. Ис стаскивала с него сапоги и одежду, разминала могучие мышцы спины, топталась босыми ногами, там же на полу Рус и засыпал. Ис молча и печально любовалась его красивым мужественным лицом. Во сне оно теряло жесткость, даже жестокость, становилось почти детским. Брови подергивались, и рот слегка приоткрывался, придавая ему удивленное и чуть обиженное выражение.

Но как ни коротка летняя ночь, даже осенняя, но Рус вскакивал раньше, чем начинал алеть рассвет. Ис ни разу не успевала заметить перехода от сна к бодрствованию. Только что спит глубоко, расслабленно, в следующее мгновение вскакивает одним прыжком -- свежий, полный сил, со вздутыми мышцами, что просто кричат от жажды схватки, улыбающийся, с ясным лицом, с блистающими как молния ровными белыми зубами.

Она не успела отстраниться, его рука мелькнула неуловимо быстро, захватила ее за шею. Ис пикнуть не успела, как оказалась под его горячим и твердым телом. Он жадно поцеловал ее, упиваясь сладостью губ, сказал нежно:

-- Ис, я люблю тебя. Ты так и не засыпала?

-- Еще отосплюсь, -- ответила она. Ее глаза смеялись. -- С тобой я научилась спать вполглаза. Рус, я хочу съездить в град иудеев.

Он насторожился. В груди полыхнул гнев, сказал сдавленным голосом:

-- Зачем?

-- Не знаю. Меня туда тянет. Все-таки они говорят на моем языке.

Он загнал обратно злые слова, сказал негромко:

-- Ис, я понимаю твою скорбь. Ты не можешь смириться, что боги позволили уничтожить твое племя. Ты пытаешься в этом жалком подобии людей увидеть нечто родственное... Но ты взгляни на себя! Таких женщин больше нет на свете. А здесь племя жалкое и слабое!

Она возразила, все же польщенная:

-- Рус, здесь очень много красивых женщин! Даже очень красивых.

-- Да? -- удивился он. -- Мне они не попадались.

-- Рус, ты просто чудо.

-- Ты сама чудо-юдо!

Он уже оделся, влез в перевязь. Ис с удовольствием смотрела на исполинский меч за его плечом. Это было мужественно и красиво. Уже вдогонку крикнула:

-- Я все равно побываю в их граде!

Рус придержал полог, туда пахнуло холодом, запахами степных трав, конским потом и ароматом легкого дымка костра.

-- Ты хочешь со мной поссориться?

-- Нет, -- ответила она, -- но когда взойдет солнце, я оседлаю себе коня.

Он покачал головой. Жалкий мокрый цыпленок в логове льва быстро превратился в львицу.

Когда Ис пошла к коновязи, там уже ждал Буська с рыжей кобылой Молнией. Алое заспанное солнышко ласково трогало сбрую, покрытую золотыми и серебряными бляшками. Красная как жар попона была расшита золотыми нитями, седло вкусно пахло новенькой кожей.

Молния радостно заржала. Молоденькая и быстрая, она совсем не походила на огромного коня Руса, могучего и с толстыми ногами жеребца Ракшана. Ее ноги были длинные и сухие, обтянутые выпирающими сухожилиями, а шея длинная и гибкая, изогнутая дугой, как у лебедя.

-- Князь велел, -- сообщил Буська. Он был еще заспанный, шмыгал носом. -- Поехать с тобой?

-- Я найду дорогу, -- ответила она. -- Но спасибо, что предложил.

-- Не за что, -- ответил он по-взрослому.

Он подставил ей колено, но Ис, засмеявшись, вдела ногу в стремя и одним взмахом взлетела в седло. Из Буськи вырастет воин не только отважный в бою, что важно для воеводы, но и внимательный к женщинам, что не меньше важно для вождя.

Молния призывно ржала, подергала повод. Ис чуть наклонилась вперед, и кобыла, ощутив желание всадницы, рванулась с места как взлетающая птица. Прогрохотали копыта, волосы Ис трепало ветром, они были похожи на черное пламя.

Буська восторженно смотрел вслед жене князя. Рыжий конь, похожий на пламя костра, сама всадница, словно слетевшая с небес или поднявшаяся из преисподней... Как красиво!

Она неслась сквозь холодный воздух, разогрелась от скачки, щеки пылали. Темная стена Нового Иерусалима приближалась, между остриями кольев заметила настороженно следящее за ней множество глаз. Над воротами приподнялись хмурые мужчины. Ее удивили безмерные уныние и обреченность на их лицах. Если скифы хвастались, что даже под пытками поют свои гордые песни, то души этих людей словно бы сломались при одной только мысли о брани, звоне оружия и брызжущей крови.

Страж наверху ворот вскрикнул пугливо сорванным голосом:

-- Что нужно воину скифов?

Он спросил на своем языке, и едва не упал со стены, когда Ис ответила на его же наречии:

-- Ребе Соломона.

-- Ко...го? -- переспросил мужчина. Он со страхом и непониманием смотрел на ее иссиня-черные волосы. Ис оставила их свободно падать на спину, лишь на голове перехватила широким золотым обручем. Сапфир, любимый камень, блестел над переносицей загадочно и странно.

-- Ребе Соломона, -- повторила Ис. Она чувствовала прилив щенячьей радости. -- И пошевеливайся, лентяй!

Возле мужчины появились еще двое. Один крикнул:

-- Кто хочет его видеть?

-- Исфирь, -- ответила она гордо. -- Царица скифская.

На стене одни застыли словно громом пораженные, другие заметались, сшибая друг друга с ног, роняя оружие, щиты. Мелькнули чьи-то ноги, послышался испуганный крик. По ту сторону стены глухо бухнуло.

Уже все свесились со стены, смотрели вытаращенными глазами. Рты были распахнуты так, что семьи мышей могли бы разместить по выводку. Ис заметила, что взгляды суетливо перебегают с барсовой шкуры, которую раньше все видели на плечах Руса, на ее лицо и распущенные волосы. Золотой обруч рассыпал на солнце колючие искры, а сапфир в середине лба горел вызывающе ярко и страшно.

Со стены закричали:

-- Ох, Яхве, яви нам свою милость!.. Сейчас откроем!.. Да пошевеливайтесь, пошевеливайтесь!

В их голосах было столько страха и надежды, что улыбка погасла на ее губах. Молния беспокойно переступала, била в нетерпении копытом. Когда ворота приоткрыли, из-за створок выглянули потрясенные лица. Взглянув на гордую всадницу, они пугливо посматривали за ее спину. Далекая темная роща с появлением стремительных скифов стала пугающе близкой.

Молния процокала копытами через ворота, надменно отпихнув грудью стражей. За нею глухо лязгнуло, едва не прищемив роскошный хвост. Народ суетливо выглядывал из окон, дверей, прятался, словно она одним взглядом испепелит их дотла, но, привлеченные ее необычным обликом, как завороженные выползали, стояли под стенами.

Ее сердце защемило, настолько все похоже на селение ее племени. Тесно, дома суетливо лепятся один к другому, переулочки узкие, извилистые, их легко защищать, удобно ходить друг к другу в гости.

Почти сердясь, почему эти уцелели, а ее племя истреблено, она выехала на майдан. Осеннее солнце блистало на сбруе, грело плечи. Выпрямившись, звучно крикнула:

-- Мне нужен ребе Соломон!

От ее звучного голоса ближние шарахнулись, а по толпе словно повеяло холодным ветром. Бог мой, сказала она себе пораженно, неужели я так свыклась с людьми Руса, что и веду себя как скифская царица -- властная и надменная? Даже голос у меня теперь подобен крику.

Не успела додумать до конца, народ уже разбегался, из дальнего конца майдана к ней спешили люди, одетые богаче, и она снова услышала свой властный и даже жестокий голос:

-- Где же он?.. Или мне его поторопить?

Что со мной, подумала уже сердито. Или с этого седла иначе и говорить нельзя?

Одетые в черное горожане приблизились, поклонились. Передний, старый и с белой бородой до пояса, сказал учтиво:

-- Мы приветствуем в своем граде... царицу скифов. Нам уже сказали, что ты прибудешь, только мы не очень поверили.

-- Кто сказал? -- спросила она, насторожившись.

-- Приезжали двое. Прокричали, что ежели тебе не будет оказан достойный прием, то всех пленников разрубят на куски и оставят непогребенными на корм собакам.

Второй добавил с поклоном:

-- Только не сказали, что нас посетит сама царица.

В его голосе было лукавство, предостережение и скрытая угроза. Третий толкнул его локтем, сказал громче и с подъемом:

-- И не сказали, что красотой царица скифов сравнима разве что с царицей Савской!

Буська успел, подумала она с сердитой благодарностью. А то и сам Рус распорядился. Мог, чтобы поверили, пару пленников в самом деле заранее разрубить на глазах этих несчастных и разбросать под стенами.

Она спрыгнула с коня. В их глазах мелькнуло удивление, и она поняла, что даже это кажется им чудом. Только варвары умеют вспрыгивать на коня с земли, а цивилизованные народы, как она слышала в своем племени, взбираются на коней с особых седальных камней или с табуреток!

Один торопливо подхватил повод, Ис бросила ему прямо в лицо, сама горделиво проследовала за старшим. Он, постоянно кланяясь, почтительно указывал ей путь, снова кланялся, предупредительно разгонял прохожих.

Узкая улочка вывела к богатому дому, где еще с порога во все стороны прыскали детвора, молодняк, испуганные женщины и суетливые парни. На втором поверхе снова кланялись, коротким коридором повели, но когда были на середине, двери в конце распахнулись. На пороге стоял приземистый старик в темной одежде и темной шляпе, которого она видела тогда с Русом. Он смотрел вопросительно:

-- Что случилось? Что за шум?

Взгляд его упал на Ис. Она замедлила шаг, давая возможность оглядеть с головы до ног, а провожатые торопливо сообщили:

-- Ребе Соломон, это скифская царица! Она возжелала увидеть тебя.

Соломон выглядел не менее остолбенелым, чем стражи на стенах. Но совладал с собой быстрее, слегка поклонился, сделал приглашающий жест:

-- Заходи, дитя мое. Пришел ли с тобой кто-нибудь, кто может переводить твои прекрасные слова на наш бедный язык?

-- Ребе, -- сказала Ис, отвечая в иудейской манере вопросом на вопрос, -- разве мало человека в моем сердце? Он умеет и слушать и говорить. К тому же ты знаешь, что я не забыла родной язык.

Снова его седые брови взлетели вверх. В глазах была радость, удовольствие. Развел руками:

-- Я спросил на случай, вдруг ты приехала не одна?

-- Вдруг меня не отпустят одну? -- спросила она. -- Вдруг мне не доверяют?

Он уклонился от ответа, с улыбкой указал на распахнутую дверь:

-- Почтишь ли ты посещением мою скромную обитель?

-- Почему нет? -- ответила Ис. -- Ты же видел мою!

Она вошла первой, а Соломон вдвинулся следом и закрыл за собой дверь. Она слышала, как он что-то велел другим вполголоса, но когда обернулась, он уже шел к ней от закрытой двери, улыбаясь тепло и немного грустно.

-- Садись в это кресло, дитя, -- пригласил он. -- В нем любила сидеть моя жена Циля... А потом сидела дочь Мойра.

Ис осторожно опустилась на сиденье. Кресло выглядело ветхим. Спросила из вежливости:

-- С ними все в порядке?

-- Жену бог взял еще сорок лет тому, дочь -- пять, -- ответил он. -- Скажи мне, какого роду-племени ты? Откуда знаешь наш язык? В тот раз я расспросить не успел да и не мог... И почему всегда отвечаешь вопросом на вопрос?

Она улыбнулась детскому нетерпению седого старца.

-- Я знаю этот язык, потому что это мой язык. Мы жили в долине реки Желтая. Так мы ее назвали, потому что в день, когда мы туда добрались, она несла желтый песок...