Томаса, жутко звякнуло. На землю шлепнулась срубленная по плечо рука, все
еще сжимающая обломок.
грохнуло, рука онемела от удара в самую середину щита. Копье и дротик
разбойников упали на землю. Конь сделал два гигантских прыжка, впереди
была чистая дорога, блеснул ручей...
покачнулся, ощутил, что падает. В последний миг заученно выдернул ноги из
стремян, успел перехватить чужую руку, извернулся и упал на противника
сверху. Томас весил сто девяносто фунтов, с доспехами -- двести пятьдесят:
разбойник охнул, изо рта брызнула кровь. Томас приподнялся, услышал топот
набегающих ног, упал набок, а в грудь оглушенного разбойника с хрустом
вонзилось короткое копье.
надвинувшийся на глаза. Успел услышать частое дыхание, сзади шарахнуло по
голове. Оглушенный, он повернулся, смутно увидел гигантского человека. Тот
размахнулся снова -- широко, страшно. Томас вдруг сообразил, что в руках
не чувствует ни меча, ни надежной тяжести щита. Прыгнул в сторону, но в
голове гудело, в тяжелых доспехах не распрыгаешься -- страшный удар
заморозил плечо, хрустнуло -- то ли кость, то ли булатная пластина.
голове чуть прояснилось, противник Томаса оказался не гигантом, а
оскаленным сарацином -- маленьким, черным и очень злым. В руках у него
вместо острой сабли, бесполезной в бою с покрытым доспехами рыцарем, был
боевой топор с узким, как клюв, лезвием. Он поспешно наступал на Томаса,
не давая прийти в себя, обрушил град поспешных ударов. Томас отодвигался,
закрывался руками, локтями. Голова прояснялась, силы возвращались, но
доспехи трещали под жестокими ударами!
толкнуло. Он взмахнул руками, пытаясь удержаться. Сарацин с воплем прыгнул
вперед, замахнулся, целясь в лицо. Томас поспешно упал на спину, увидел
жуткий блеск железа. Рядом просвистел топор, Томас перехватил на лету,
почувствовал сильный удар, удержал, откатился, под ним звякнуло, пальцы
наткнулись на огромный топор вожака, теперь с коротким древком, как у
молота Тора.
замер от острой боли. Разбойник люто орал, глаза выкатил, брызгал слюной и
все норовил достать острым топором в лицо, где из узкой прорези смотрели
ненавистные ярко-синие глаза, словно безоблачное небо просвечивало сквозь
череп франка.
новый удар. В боку растекалось горячим, от боли перекосило. Он принял
лезвие легкого топора на локоть, сцепил зубы от новой боли, но
одновременно с ударом сарацина обрушил свой топор.
выплеснулось столько, словно в закрашенную закатом лужу бросили огромный
камень.
извивались как змеи, но Томас уже видел своего умного коня. Тот знал,
хозяин не задержится надолго -- торопливо объедал свежие листики с кустов,
щипал траву.
тяжелые, пошел, волоча за собой. Стальной доспех в боку был проломлен, из
трещины сочилась алая струйка. Но еще больше крови, Томас чувствовал,
растекалось под доспехами. Вязаная рубашка промокла, в сапоге хлюпало.
лишь вцепился обеими руками в седло, застыл. Конь фыркнул, повернул
голову, удивленно обнюхал Томаса. В глазах у рыцаря темнело от потери
крови, он с усилием повесил меч на седельный крюк, зацепил щит. Пытался
взобраться в седло, но сил не было. Но, видимо, как-то вскарабкался, ибо в
забытьи видел, как двигались навстречу зеленые ветки, потом темнота
поглотила весь свет.
когда открыл глаза, увидел лишь серую пелену. Шевельнуться не мог,
застонал, с удивлением прислушался к своему слабому сиплому голосу.
увидеть исчезающую мокрую тряпку. Сверху нависло худое изнуренное лицо,
больше похожее на череп, обтянутый сухой кожей. Человек был мертвенно
бледен, крупные скулы выпячивались так резко, что кожа вот-вот прорвется.
Томас ощутил мурашки между лопаток, а череп произнес скрипучим голосом:
тряпку. За спиной паломника на сучьях чешуйчатого дуба висели меч, щит,
кинжал, а доспехи лежали бесформенной грудой. Ветер шевелил волосы на
груди Томаса, и он наконец обнаружил, что лежит на куче веток обнаженным
до пояса. Живот плотно стягивают чистые полосы ткани, на боку под тканью
чувствуются толстые прутья, там жжет, щиплет, печет.
"Спасибо".-- Ты кто?
безжизненный, но могучий.
леденец во рту, исчез. Очнувшись много позже, нашел ту же серую пелену,
догадался стащить мокрую тряпку, но тут же водрузил обратно -- лоб горел,
словно уже колотился им о самый толстый котел у Вельзевула.
валун. Его плащ был под Томасом, и рыцарь содрогнулся от жалости и
отвращения: калика был ужасен худобой. Скелет, обтянутый кожей, кое-как
прикрытый лохмотьями. У костра калика разогрелся, оттуда шел гнусный запах
немытого тела.
страны?
темными, а в зрачках блестели красноватые искры.
в Святой земле, как и ты, ради подвига...
ушибы, кровоподтеки: доспехи хоть и выдержали удары, кроме одного, но
прогнулись под тяжелым разбойничьим топором...
чем-то другом повезет.
терпя режущую боль:
сарацинского подземелья! А до этого каждый день о твою спину ломали все
прутья, что растут на землях от Нила до Евфрата!
сарацинского войска, повергнуть сильнейших, отнять прапор! Подвиг --
спасти принцессу, а похитителя вбить по ноздри в землю...
с задумчивым видом помешивал прутиком багровые угли. Нагнулся, выхватил
что-то похожее на камень-голыш, перебросил с ладони на ладонь:
к этому лесу голодный как волк, мечтал поесть, отдохнуть, полежать вот так
в тени под деревом.
когда сдирал скорлупу. Полдюжины яиц проглотил, почти не распробовал, лишь
когда в желудке приятно потяжелело, спохватился:
святые отшельники, наставники, но калики -- только калики.
сознание, в боку все еще жгло, но острая боль медленно уходила.
достоинства.-- Из-за меня и ты запаздываешь в свои края.
терзайся, ты ничего мне не должен. Ты защитил меня от своры злых псов, я
лишь возвращаю долг.
лицо с печальными глазами. По щекам текли холодные капли, на лоб
опускалась тряпка настолько ледяная, что Томас пытался убрать, но сил не
было. Наконец заснул так крепко, что когда просыпался, оказывался лишь в
другом сне, и так несколько раз, пока наконец не увидел себя под знакомым
дубом.
нарубленных веток, укрытых его плащом. Отшельник сидел в трех шагах перед
догорающим костром, равнодушно смотрел в покрывающиеся серым налетом угли.
Томас ощутил, как в желудке забеспокоилось, задергалось, взвыло.
искорки: