Чтение 100–й страницы книги ~Святой Грааль~

Он нагреб сучьев в запас, стараясь постоянно держать себя занятым, не
давая черной тоске вернуться, вонзить острые когти в душу. Образуется, все
образуется. Возможно, калика потому так часто повторяет эти слова, что
неведомая рыцарю тоска грызет и его, такого невозмутимого с виду? Целиком
погруженного в свои мысли? Или не целиком? Авось образуется и для него...

Уха остыла, когда кусты затрещали, послышались тяжелые шаги. Калика
двигался медленно, волочил ноги. Томас ощутил укол совести: калика устал
не меньше, но отправился на разведку!

Олег пообедал рассеянно, хотя не забыл удивиться странному умению
рыцаря. Мол, если бы не угораздило родиться бедолаге рыцарем, мог бы при
удаче быть хорошим поваром. Он дохлебал уху, обсосал крупные косточки, но
глаза рассеянно блуждали, он часто хватался за обереги, вытягивал шею,
нюхал, как гончая, воздух.

Томас встревожился, потянулся к мечу: калика внезапно ухватил лук,
натянул на рог тетиву, придирчиво потрогал натянутую жилу толстым ногтем,
лишь потом забросил колчан со стрелами за спину, повел плечами, устраивая
оперенные концы точно под левым плечом...

-- Останься, -- велел он хмуро.-- Идут туры.

-- Не понравилась уха? -- пробормотал Томас.-- Видел дрофу, жирные
перепела кричат, захлебываются... Зачем громадный тур?

-- Кому-то тур вместо перепелки, -- ответил Олег загадочным тоном.--
А то и вовсе вроде мухи.

Он вылез из расщелины, прошел мимо ручья, встал за деревом.
Неподалеку из низкого кустарника вынырнула крупная дрофа, в сотне шагов
провела выводок располневшая куропатка, на всякий случай сразу волоча
крыло, но калика не повел глазом.

Крылья носа подергивались, он даже приложил ухо к земле, поднялся
довольный, показал Томасу большой палец.

Земля начала подрагивать, донесся нарастающий гул. Вдали поднялось
желтое облако пыли, медленно увеличивалось. Впереди облака темнела
полоска. Вскоре Томас различил отдельных животных. Стадо туров неслось
сплошной лавиной, словно спасались от чего-то страшного.

Олег наложил тяжелую стрелу на тетиву, выждал. Затем, когда Томасу
казалось, что еще слишком рано, он словно всем телом бросил вперед стрелу.
Жильная тетива со звоном щелкнула по кожаной рукавице, а правая рука уже
наложила вторую стрелу, рванула тетиву на себя, страшно сгибая лук
колесом.

Стрелы со свистом шли в воздухе -- тяжелые, убойные, догоняющие одна
другую. Томас смотрел восхищенно, еще никогда калика не стрелял так быстро
и так мощно, вернее, не доводилось видеть.

Первая стрела по самое оперение вошла в грудь крупного молодого тура,
другие страшно и точно поражали молодняк, откормленных бычков. Томас
выхватил меч, в боевом азарте ринулся к стаду. Туры пронеслись мимо, на
земле осталось десятка два животных. Томас быстро дорезал раненых,
повернул к калике возбужденное сияющее лицо:

-- Никогда не видел такой великолепной охоты!

-- Стрелы кончились, -- ответил Олег с досадой.

-- А то перебил бы стадо?.. Не ожидал такого азарта!

-- Сэр Томас, -- сказал калика, -- могу попросить об одолжении?
Помоги содрать шкуры. Хорошо бы вообще отделить мясо от костей.

Томас отшвырнул окровавленный меч, с удовольствием занялся истинно
мужским делом, которого не понять женщинам и монахам. Умело сдирал шкуры,
выпарывал сердца и печень туров, что дают крепость рук и силу духа, бросал
на расстеленную шкуру. Олег спешно срезал мясо, заворачивал в еще
кровоточащие шкуры, уволакивал в глубокую расщелину. Томас не сушил голову
над замыслами калики, целиком отдался забаве королей, словно перенесся в
благословенную Британию.

Олег выбрал два куска мяса, покарабкался на гору. Томас проводил
рассеянным взглядом: высоко имеется широкий каменный уступ, над ним
громадная черная дыра, словно запасной выход для агафирсов со всем их
скарбом, стадами, телегами и табунами. Если калика хочет заглянуть в ту
нору, рискует остаться без нежной вырезки, что подрумянивается на углях,
распространяя, как цветок, одуряющие ароматы. Только от сладкого цветка
дуреют шмели и бабочки, а от такого запаха в состоянии одуреть даже
благородный рыцарь, прошедший Крым и Рим, видавший поповскую грушу, хотя
до сего времени не знает, что калика находит в ней диковинного.

Он глотал голодную слюну, терпеливо ждал возвращения калики. Тот
вернулся нескоро, усталый и с поцарапанными локтями, торопливо завернул в
свежесодранную шкуру еще пару крупных ломтей, умчался. Томас сердито
плюнул, пообедал в гордом одиночестве. На этот раз калики не было так
долго, что Томас встревожился и, чтобы как-то сократить ожидание, лег,
положив голову на меч, заснул.

Проснулся, ахнул: солнце уже до половины опустилось за виднокрай.
Возле затухающего костра возился калика, дул на угли, подбрасывал веточки.

-- Спи, спи, -- успокоил он рыцаря.-- Утро вечера мудренее.

-- Что утро? -- пробурчал Томас с досадой.-- Бог даст день, черт даст
печали.

-- Печали? Но еще и коня.

-- Кто? -- переспросил Томас.-- Бог или черт?

Калика поставил на костер котел с водой, присел, кряхтя:

-- Я не силен в христианской мифологии. Считай, что мои боги пошлют
коня. Когда-то были и твоими...

Он потемнел лицом: теперь и на его Отчизну силой оружия принесли
чужую веру и чужих богов, а русские храмы сожгли, разрушили! Волхвам же
вовсе рубили головы, четвертовали, сажали живыми на кол, утверждая учение
Христа.

-- Спи, сэр Томас, -- не приказал, а попросил он тихим голосом,
словно горло сжала чужая сильная рука.-- Спи...

Странно, Томас сразу заснул, наверстывая упущенное. Когда снова
открыл глаза, был рассвет, солнце зажгло огненными стрелами облака, край
неба золотился, готовясь вспыхнуть. Калика сидел у костра на том же месте,
в той же скорбной позе. Увидев или угадав, что Томас проснулся, медленно
поднялся на ноги. Томас отчетливо услышал хруст застывших суставов:

-- Поднимайся, доблестный рыцарь! Вижу великое будущее англов.
Вытаскивай мясо...

Громовой рев прервал его слова. С крутой горы сорвалась небольшая
лавина, камни понеслись вниз, круша кусты и деревца. Томасу показалось,
что из темной дыры пахнуло облачко сизого дыма.

Олег испуганно всплеснул руками, бегом бросился вверх по крутому
косогору. За его спиной прыгал тяжелый меч на неплотно затянутой перевязи.
Томас содрогнулся, выдернул свой меч из ножен, расставил ноги шире и стал
ждать, ухватив рукоять обеими руками.

Калика почти докарабкался до норы, когда в темноте полыхнуло красным,
мелькнула страшная зеленая и очень когтистая лапа размером с бревно,
покрытая толстыми пластинами чешуи...

Когти заскрежетали по камню, оставляя глубокие царапины, следом из
пещеры высунулась серо-зеленая скала, как показалось Томасу, но вдруг
скала раскололась, ноги Томаса задрожали: из пещеры вылезал дракон! Сэр
Говен, судя по песням менестрелей, однажды сразил дракона размером с
боевого коня, но этот в десятки раз крупнее! Еще не выполз и до половины,
а уже с длинный сарай, на спине покрытый костяными плитами, что на боках
переходили в толстую чешую, каждая чешуйка с рыцарский щит. Голова дракона
с туловище быка, а в пасти легко поместилась бы коза с двумя козлятами!

Дракон распахнул зев, красный как адова печь, зубы как кинжалы,
ревнул уныло. Томас, выронив меч, ухватился за шлем, чтобы не снесло
страшным потоком воздуха. Ноздри зверя выгибались, словно собачьи будки,
из дыр шел не то дым, не то пар. Глаза дракона, как два опрокинутые вверх
дном котла: выпуклые, огромные, немигающие. Брюхо терлось о камни,
скрежетало, будто тащили египетскую пирамиду, спина задевала свод, на
костяные плиты сыпались камешки, земляная труха. Лапы зверя напоминали
лягушачьи или ящерицы, если можно вообразить ящерицу ростом с холм.

Зверь остановился, мотнул огромной мордой, щурясь от яркого солнца.
Солнечные лучи преломились в выпуклых глазах, затянутых прозрачной
кожистой пленкой, зверь ревнул снова, начал пятиться, втягивая голову в
плечи. Дряблая шея в выцветших, потертых костяных щитках пошла толстыми
складками.

Глава 16

Томас, дрожа всем телом, громко читал молитву Пресвятой Деве,
защитнице и заступнице отважных воинов, умолял загнать дракона обратно, с
таким огромным зверем не справился бы даже Ланселот вместе с остальными
рыцарями Круглого Стола... Внезапно оборвал молитву, зло выругался,
помянув недобрым словом всех святых, их матерей, детей и родственников:
калика вскарабкался на карниз, подхватил скомканную шкуру, бегом несся к
зверю!

Томас заорал, призывая глупого язычника не лезть в пасть своему
звериному богу, Христос отменил жертвоприношения, став сам последней
жертвой, потому не дури, стой, подожди... Если бы добрый конь да длинное
копье, подумал со злостью, можно было бы ринуться на дракона: убить не
убить, а погиб бы с честью, а теперь остается лишь сложить голову рядом с
язычником...

Дракон распахнул пасть, похожую на погреб, требовательно ревнул. Олег
с разбегу зашвырнул в нее шкуру. Дракон со стуком, от которого дрогнула
почва, захлопнул челюсти, задвигал, перетирая мясо вместе со шкурой, как
огромными мельничьими жерновами.

Олег тяжело дышал, когда Томас вскарабкался к нему на карниз,
обернулся, обрадовался:

-- Сэр Томас?.. Как кстати! А почему мясо не захватил? Неси,
пожалуйста, только побольше.