Чтение 71–й страницы книги ~Семеро тайных~

все такой же горячий, а от песков веет сухим жаром, как из
открытых дверей кузницы. Похоже, ему на голову вылили половину
родника, а в небе образовалось не одно облако из кипящей на нем
воды.

У костра сидели пятеро. Все сухощавые, как один, жара и
сухие ветры вытопили жир до последней капли, черные, как
обгоревшие головешки, с длинными ногами, придававшими всем
печальный вид. Олега встретили сдержанными кивками.

Он сел на свободное место. Сбоку появилась рука с
небольшим кувшином. Прохладная жидкость приятно обожгла горло,
он чувствовал, как оживает гортань, пищевод, в животе разлился
приятный холодок.

-- Спасибо, -- сказал он дрогнувшим голосом. -- В самом
деле спасибо... Вы спасли меня не только от смерти... но, может
быть, и от чего-то... худшего.

Он чувствовал, что говорит путано, но хозяин каравана
спокойно кивнул:

-- Да, для настоящих людей нет ничего хуже смерти, а для
настоящих мужчин... есть много такого, что страшнее и гаже.

-- Спасибо, -- прошептал Олег, в горле стоял ком, он
глотал и не смог проглотить. -- Спасибо... Меня предали те,
кому верил, меня бросили на смерть те, для кого сделал все, что
от меня требовали... И сейчас меня спасли те, для кого я должен
принести беду...

Его слушали внимательно. Олег чувствовал на себе
осторожные ощупывающие взоры. Хозяин сказал со вздохом:

-- Ты молод, но говоришь достойно и мудро, как человек,
проживший долгую жизнь и познавший добро и зло. Тем более нам
горько, что беда должна прийти от тебя, ибо это значило бы, что
если ты достоин и чист, то мы -- недостойны и погрязли...

Второй, подумав, сказал медленно:

-- Или же ты -- ложный пророк. Тому дано будет говорить
настолько близко к правде, что люди пойдут за ним, а он уведет
с дороги Истины...

Олег помотал головой, сказал поспешно:

-- Нет-нет, в пророки я не гожусь. Ни рылом не вышел, ни
годами. Мне только перевести дух, понять... почему я других
считал дураками, а сам дурак куда больше... и тогда, может
быть, я смогу сдвинуться хоть в какую-то сторону.

Как он понял чуть позже, это был не караван, а целое
племя. Народ, как они назвали себя с достоинством. Он с
удивлением и завистью смотрел на этих бедных и одетых в тряпки
людей, что, в отличие от его родного племени, постоянно
двигаются через весь белый свет. Если невры не выходили из
Леса, да не просто Леса, а из своего пятнышка, именуемого
Светлолесьем, ни шагу в сторону Чернолесья, Темного Леса, Чужой
Стороны за Ручьем, то эти остаются на месте лишь для короткого
отдыха, ужинают под звездным небом, спорят и доискиваются,
почему небо куполом, а не плоское, куда уходит солнце на ночь,
сколько джиннов поместится на кончике волоска верблюда, нимало
не заботясь, что можно бы остановиться в какой-нибудь цветущей
долине, еще не заселенной, поставить добротные домики, разбить
сады и огороды, копать, сеять, собирать, чинить, шить,
тачать...

Правда, тогда уже некогда будет посмотреть на небо. Будут
жить богаче, зажиточнее, но о смысле бытия уже думать не будут,
а больше о том, как отелится корова, не ударят ли заморозки по
яблоням, пора отвести козу к соседскому козлу, прополоть
огород, поставить курятник на столбы, а то лиса повадилась
таскать цыплят...

Нет, сказал себе почти вслух и понял, что наткнулся на
одно из правил, что останутся в нем если не навсегда, то очень
надолго, для них, может быть, и хорошо бы осесть на землю, как
все, но для рода человеческого это будет потеря. Пусть народы
идут разными путями! Они тоже ищут истину. А чем больше нас
пойдет ее искать...

Он попытался предложить им золото, драгоценности, трудно
ли натаскать для таких людей, но старейшины племени качали
головами, благодарили, снова качали, да он и сам видел, что не
примут ценности другого мира. Не из гордости, а просто куда
ценнее выяснить, был ли пупок у первого человека, -- у первой
женщины, понятно, был, но стерся, -- сколько же все-таки
джиннов уместится на кончике волоска верблюда и сможет ли
всемогущий Творец создать такой камень, который не в состоянии
поднять?

-- Спасибо, -- сказал он с неловкостью. -- Я возвращу вам
долг так, как вы хотите. Я все понял!

Потом они видели, как этот человек, стоя на вершине
золотого бархана, вскинул к небу руки, песок закружило, взвился
страшный вихрь, здесь именуемый самумом, старики тут же
заговорили, что все же пески дают приют злому духу, но самум
унесся, забрав с собой весь бархан, а на его месте обнажилась
голая земля, где тут же появилось и начало расплываться мокрое
пятно.

-- Если это злой дух, -- сказал старейшина в затруднении,
-- то зачем ему было открывать новый родник?

Крупные красные, как алая заря, облака висят все на том же
небе, яркие птицы в саду с золотыми яблоками верещат во все
луженые глотки, в ушах трещит, по дорожкам, посыпанным золотым
песком, прыгают заморские зверьки.

Деревья расступились, открылось ровное зеленое поле, а на
той стороне высился блистающий дворец из белого камня,
настолько чистый, что казался игрушкой, вытесанной из одного
куска белоснежного мрамора.

Едва Олег вышел на поле, дорожки, странно, нет, как от
дворца понеслись всадники. В руках блеснули узкие длинные
клинки. Олег не остановился, хотя сердце екнуло, а ноги стали
ватными. Ни один не станет рубить безоружного одинокого
человека раньше, чем узнает, кто он и зачем идет. А в его
случае, как еще и попал в сад, куда комар не мог пролететь
незамеченным... но все-таки ноги с каждым шагом тяжелее, а
спина сама начинает горбиться, будто так нарастает черепаший
панцирь.

Всадники, их пятеро, взяли его в кольцо. Двое держали в
руках луки. Один вскричал гневно:

-- Что за невежа осмелился...

Второй толкнул его под локоть, что-то горячо зашептал.
Всадник смотрел вытаращенными глазами, потом поспешно спрыгнул
и уже на земле поклонился:

-- Прости, не признали друга нашего правителя... будущего
правителя... князя Колоксая!

Олег сдержанно кивнул, не признаваться же, какое
неслыханное облегчение ощутил, когда мечи опустились обратно в
ножны. Похоже, Колоксай все еще не заменил местную стражу
своими людьми, что удивительно.

-- Ведите, -- велел он коротко. И добавил: -- Надеюсь, он
в добром здравии.

Он чувствовал неслыханное облегчение. Оставляя Колоксая
одного, шел на риск, ибо Миш явно не смирится с участью,
захочет избавиться от непрошеного жениха и мужа. Будь он рядом,
уберег бы, но оставив Колоксая одного...

И только смутное предчувствие, что Колоксай выживет, что
свадьбе быть, заставило его пойти на сделку с царицей.

Старший дружинник сам подал своего коня, сам повел в
поводу. Остальные почтительно держались по бокам и чуточку
позади. Кони фыркали, настороженно прядали ушами, чувствуя
некоторое напряжение. Даже стук копыт по дороге показался Олегу
недобрым. Старший сказал услужливо:

-- Князь велел, что буде ты, великий герой, объ-явишься в
его краях, немедленно просить к нему, соскучился, дескать!

-- Я пришел, -- сообщил Олег. -- Почему зовете царя
князем?

Старший опасливо посмотрел на всадников, те смотрели вдаль
и делали вид, что родились глухими.

-- Он царь в своей стране, -- ответил старший, приглушив
голос. -- Но здесь... пока что князь, да и то по милости нашей
хозяйки. Подготовка к свадьбе закончена, завтра все свершится,
вот тогда-то... возможно, он и будет зваться царем.