Чтение 61–й страницы книги ~Стоунхендж~

-- Еще не говорил.

Олег заметно помрачнел. Томас встревожился:

-- Не захотят отпускать?

-- Понимаешь, такого еще не было, чтобы кто-то покидал град Китеж.
Вообще-то тайный град открывается лишь избранным. Гм, с твоей-то рожей...

-- А что не так? -- не понял Томас.

-- Да так... Не похож ты на тех, кто навеки решил уйти из этого
мира...

-- Таких много, -- заметил Томас. -- Монастыри растут, как грибы.
Увечных душ больше, чем увечных тел.

-- Там еще ряд условий. Человек должен быть чист душой, непорочен...
словом, замечателен во всех отношениях! Теперь понимаешь, почему старцы
едва не попадали, когда увидели тебя.

Томас огрызнулся, но выглядел польщенным:

-- Это когда тебя узрели!.. А я просто ангел, овечка. Впрочем, в
каждой обороне рано или поздно возникает щелочка. Так и в стенах этого
незримого града... После нашего ухода ее найдут и законопатят.

-- Да уж после нашего ухода здесь все проверят и перепроверят. Еще
одна-две такие овечки, -- и от пречистого града ничего не останется. А то
и пойдут гулящие девки, пьянки, игра в карты с дьяволом во славу
Господа... Думаю, это еще не все, что ты умеешь?

Рыцарь с достоинством выпрямился.

-- Сэр калика! Твои языческие инсвинуации... до такой степени, до
такой... что я просто и не знаю!

Язычник гнусно скалил зубы. Вид был хитрый. Он, как заметил Томас,
быстро приходил в себя после любой беды, а в завтрашний день, хоть и
называл себя вперед глядящим волхвом, не особенно заглядывал.

Вечером, так здесь это называлось, хотя Томас не уловил разницы с
утром, они предстали перед вуйком. Так именовали здесь то ли князя, то ли
волхва, то ли и то и другое разом. Палата была низкая, по углам стояли две
широкие печи, а на полатях лежали ребятишки, боязливо разглядывали
пришельцев из другого мира. У двери сидели еще трое стариков, все
благостные и тихие. От них струился чистый ровный свет. Белые головы,
бороды, белая одежда, только лица темные, как кора дерева, но и та чуть
побелела за тысячи лет без солнца. В одном из них Томас узнал деда Панаса,
к коленям которого припадал калика. Дед Панас смотрел на внука с тревогой
и любовью.

-- Так как же вы попали сюда? -- спросил вуйко.

Это был едва ли не самый древний из старцев, но это был дуб, который
выстаивал под грозами и молниями, один среди поля принимал удары бурь,
засухи, лютые морозы, и заботливо растил под своими широкими ветвями
молодняк...

Белая, как снег, борода его была короче, чем у троих, что встречали
Томаса и калику, глубоко посаженные глаза смотрели не по-старчески живо и
оценивающе. Это был вождь, который умел решать и все еще решал. И у него
был голос человека, который знал, на каком свете он находится.

Томас видел, как калика тяжко вздохнул:

-- Не знаю... Этим вы займетесь, когда мы уйдем. Нас другое
тревожит... Как уйти так, чтобы эти степняки, обложившие наверняка озеро
со всех сторон, не взяли нас еще мокренькими?

Вуйко подумал, поинтересовался:

-- Вы все еще намерены уйти из нашего благословенного града?

-- Кто-то заслужил отдых, -- ответил Олег, -- а кому-то еще надо
заработать.

-- Вы знаете хоть, куда попали?

Томас невольно двинул плечами, он не знал и боялся дознаваться -- на
христианский рай не больно похоже, а за то, что побывал здесь... может
быть, это чистилище?... как бы не пришлось на том свете горячую сковороду
лизать.

Калика сумрачно кивнул.

-- Знаю.

-- Что знаешь? -- допытывался вуйко.

-- Может быть, лучше не говорить? -- предложил Олег.

Белые, как иней, брови вуйко поползли вверх.

-- Почему?

-- Ну... я могу сказать правду.

Старцы, что прислушивались к каждому слову, загомонили между собой.
Томас ощутил, как начал накаляться воздух. На калику поглядывали с
неодобрением.

-- Говори, -- пригласил вуйко недобрым голосом.

-- Вы те, кто когда-то были сильны и отважны... На ваших плечах
держалось столько, что вы наконец не смогли нести тяжесть все матереющего
мира. И вы ушли... ушли в это тихое обиталище, тихую обитель. Там,
наверху, бушуют войны, мрут, как мухи люди, исчезают целые народы, но что
вам до этого? Сюда не капает их кровь, сюда не падают всепрожигающие слезы
сирот, сюда не слышно крика истязаемых женщин...

Лица всех троих темнели. Томас видел нарастающий гнев в глазах вуйко.
Дед Панас сделал предостерегающий жест, но калика не замечал, сам
напрягся, как струна на боевом луке.

-- Я знаю, знаю!.. Отсюда выхода нет? Ошибаетесь!

Вуйко сделал глубокий вдох, смиряя гнев, вспомнил, что он не
драчливый воин с верхней земли.

-- Да?

-- Один мой друг, Мрак, говорил, что из самого безвыходного положения
есть по крайней мере два выхода...

Вуйко насторожился.

-- Мрак?.. Об этом герое мне рассказывал дед. А тому -- его дед,
который однажды видел Мрака.

Олег покосился на Томаса, сказал просто:

-- Ты мог бы многое узнать у деда Панаса. Он тоже видел Мрака, а тот
с друзьями походил по свету. И бывать им доводилось глубже, чем дно
мелководного озера с жабами и лягушками.

Панас приблизился к вуйко, шепнул пару слов. Тот застыл, потом
перевел изумленный взгляд, в котором была тревога и недоверие, на
смиренного калику, в котором сейчас как раз смирения не было, а только
печаль и глубокое сочувствие.

-- Ты... из Первых?

Олег покачал головой.

-- Я из тех, кто все еще не уходит. Ни в подводный град, ни в
подземный, ни в пьянство, ни даже в разгул и хмельных баб. Как и этот
молодой рыцарь, что тоже тащит на своих плечах тяжесть, которую мог бы не
тащить. Он богат и знатен, мог бы лежать на печи... если у англов есть
печи, пить и таскать дворовых девок на сеновал... Нет, вуйко, никто ни
слова упрека. Вы сделали все, что могли, а могли очень много. Теперь вы
ушли из нашего мира...

-- Мир грязен и жесток, -- сказал вуйко горячо.

-- Мир... Ладно, не стоит о том, каков мир. Уйдя из мира, вы
придумали себе оправдание. А ведь вы не нуждаетесь в оправдании! Вы герои,
которые всю жизнь, а она была не короткой, дрались за Правду. А теперь вы
отдыхаете...

Голос вуйко прогремел, как гром:

-- Мы не отдыхаем! Мы живем праведно, живем по-настоящему!.. А весь
остальной мир, погрязший в грехе и разврате, утонувший в крови, должен
быть уничтожен богами!.. Только мы, единственные избранные, выйдем на
очищенную землю, и воцарятся вечный мир и счастье!

В зале нарастал радостный гул. Глаза сверкали фанатичным огнем.
Старцы вздымали костлявые руки, потрясали кулаками.

Олег вздохнул, повернулся к двери.

-- Ну, мы пошли?

Вуйко вперил в него глаза, что налились кровью.

-- Куда?

-- Очищать землю от мерзостей.

-- Вы... ничтожные... ставите себя наравне с богами?

Олег печально развел руками.

-- Боги поручили эту землю нам, людям. Можно всю жизнь надеяться, что
явятся боги и уберут за нами горы навоза, грязи и мусора, но если будем
этого ждать всерьез, то нам и нашим внукам придется жить в этом навозе. И
в конце концов либо жрать его, либо захлебнуться в нем.

Вуйко молчал долго. Тишина была мертвой, даже запахи свежей древесины
исчезли. Дед Панас подавал калике какие-то знаки. Наконец вуйко поднял
голову.

-- Ждите в своей комнате. К утру мы решим вашу... участь.

Томас вздрогнул, когда сильная рука выдернула его из сна.

-- Что?.. Яра нашлась?

-- Какая, к дьяволу Яра, -- сказал грубый голос с досадой. --
Вставай, разлежался!

Томас сел, протер кулаками глаза. От бревен струился все тот же свет,
здесь день не отличить от ночи, но спать хотелось немилосердно. Калика,
одетый и с посохом в руках, смотрел на него сердито и требовательно.

-- Куда в тебя столько сна влезает?

-- Не больше трех часов за двое суток! -- поклялся Томас с чувством.

-- Ого, это ж можно лопнуть.

Томас быстро оделся, влез в железо, а калика затянул ремни сзади на
его доспехе. Томас нахлобучил шлем, быстрым взглядом отыскал перевязь. Меч
стоял в углу, ножны тускло поблескивали. Рукоять горела, просилась в
ладонь.

Калика был хмур, лицо побледнело и вытянулось. Он выглядел так, будто
не ложился вовсе.