ноздрями: в середке ножками кверху жареные птички, на краю ломоть мяса.
Воин молча оставил поднос на столике, удалился. Щелкнул засов.
прошипела:
побелели. В молчании вернулась, возлегла, судорожно схватила самое румяное
яблоко. Олег наблюдал, как грызла, сок брызгал, она не замечала.
Раздраженно швырнула в него огрызком, цапнула другое, отшвырнула. В руке
появился хлыст, она снова спрыгнула с ложа.
задергались, внезапно коротко взмахнула плетью. Олег зажмурился, охраняя
глаза. Спину ожгло как огнем, он сцепил зубы. Как это маги могут не
чувствовать боли, ежели возжелают?
жестокие, дикие. Олег отвел глаза, ощутил страх. Зверь, он уже встречал
таких в Лесу, среди Степей, даже в Горах.
дернулся, наклонил голову. Плеть рассекла кожу, кровь капала на пол.
Воздух свистел, тело обжигало болью.
дуб. Удары прекратились. Он открыл глаза, сбросил капли крови, что
затекали из рассеченной брови.
плетью дрожала, желтые глаза, ранее узкие как щелочки, распахнулись во всю
ширь.
перевернулся на бок, скривился. Ее сапожки были на уровне его лица. Он
медленно поднялся на колени, на мгновение задержался, переводя дух,
услышал ее вздох облегчения, так же медленно встал во весь рост.
бляшками пояс он мог бы надеть на бицепсы. Она невольно отступила, не в
страхе -- это было написано на ее лице, -- а чтобы посмотреть ему в лицо.
Все равно приходилось задирать голову и едва не подпрыгивать.
хлыст переложила в левую руку. Острые зубки снова вонзились в яблоко. Она
часто отводила взгляд, словно брезговала видеть его обезображенное ударом
хлыста лицо, но тут же снова поднимала глаза, не в силах оторваться от
странных зеленых глаз, явно колдовских, потому что нет на свете людей с
зеленоватыми глазами, она это твердо знала.
худую. В детстве, видать, кормили плохо. Может быть, даже болит у нее
что-нибудь. У баб всегда болит то одно, то другое. А раз в месяц они
особенно злые. Видать, он попал как раз в такой день.
ложе, сказал вялым, сиплым голосом:
голое место, что впрямь стыдно -- одна трава, побывал в Горах, теперь
примчался в Пески. А спешил для того, чтобы ты изломала о меня хлыст и
поимела до жуткой насильственной смерти.
зверя.
меч.
неловко, но Лиска лежала, даже возлежала, хотя возлежать при оружии было
еще неудобнее.
выколоть глаза.
не побаливают? Я волхв, знаю, почему собаки к весне бесятся. Скотину даже
лечить могу. Диких лечил! Тоже твари, иные даже очень твари. Я их люблю,
они счастливее нас, людей.
завтрашнем дне не думают. Ты вон знаешь, что завтра тебя будет мучить
совесть, хорошо бы заела насмерть, а звери разве мучаются? Возьми лису,
которая хитрейшая из зверей, или ту же змею, что навроде мудрейшая из
тварей! Разве заглядывают в день завтрашний? Или хотя бы на час вперед?
Жизнь их стала бы черной как сажа. Лиса взвыла бы от тоски и утопла, а
змея повесилась бы, хотя как змее повеситься, не могу себе представить...
А ты? Тебе должно быть виднее.
Наконец опомнилась.
умных... и непонятных речей. Ты зришь в самую суть.
ранить, а я и лечить. Ежели что надо, только скажи. Я добрый, правда.
Полечу. На людей кидаться перестанешь. И от людей тебе, соответственно,
появится хоть какое-то, но все-таки уваженьице. Глядишь, и замуж возьмут.
Не прынцы, правда, но и калеки тоже люди, верно?
взъерошенной, со сверкающими глазами.
мужи!
успокаивающе:
принял, сутки заикался. Зато не пел, правда. А тут по этой чертовой
жаре... В здравом уме кто станет на человека кидаться с плетью?
пылающего камина пробежали по лезвию. Ее улыбка была такой же острой и
холодной.
голодным псам?
заподозрили. Чудно, что все еще не упал, оцепенев от ужаса. Отупел от
удара дубиной?
-- Стыдно признаться, но я в самом деле еще голой женщины не видывал. То
учеба, то скитания, то интересное что-то, а в жизни ведь все интереснее,
чем эти бабы, верно? Вот ты не баба, меня поймешь. Ты зверюка лютая, воин
бесстрашный! В тебе нет ничего женского, вон какая отважная и злая!
угрюмого стража. Лиска повелительным жестом отправила обратно, повернулась
к пленнику:
час... нет, в последние смертные минуты думаешь о грязных утехах!
цветы им рвут, ни за что заморских птах бьют, все заради перьев, дурные
песни для них слагают... Я уж лучше бы с козой. Громобой после женитьбы
даже пел: кабы знал, кабы знал -- на козе б женился! Утром встал, пое...
гм... поцеловал, молока б напился! Но в нашем селе коз нету. А в вашем?
доят! Доят и ничего больше!
разгоряченное тело. Он дышал медленно, почти вогнал себя в сон. Перед
внутренним взором проплывали верхние поверхи, комнаты слуг, кухня, затем
пошли тайные залы, куда Гольш не разрешал заходить лесным людям.
площадку была распахнута, оттуда сияло синее небо. Агимас переворачивал
столы, расшвыривал свертки с книгами, лишь пучки трав мял, нюхал,
некоторые даже лизал, но почти все вышвыривал через зияющий дверной проем,
а ветер услужливо уносил.
Агимас. Он наверху, а тех носит по башне. Я высмотрел, куда отнесли твою
секиру и золотой Меч. Мою дверь охраняют двое, как и твою. На ступеньке из
подвала сидят еще двое. Им видно всех шестерых...
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Березин Федор
Фазиль Искандер
Лондон Джек
Сертаков Виталий