Юрий Никитин

Труба Иерихона

Часть 1

Глава 1

Через центр города, перекрыв движение, двигались сотни роскошных автомобилей. Все - черные, как холодный космос, все с тонированными стеклами, не отличить по цвету от окраски кузова. Не пяток-другой, когда перевозят главу правительства, и даже не десяток, когда встречают глав государств на исторические совещания по вопросам жизни всего человечества, а именно сотни породистых лимузинов.

Десятки милицейских машин с мигалками неслись через весь город, перекрывали движение. Колонна автомобилей двигалась медленно, скорбно, с достоинством. В центре двигался катафалк, влекомый восьмеркой вороных коней. Сбруя тускло и мрачно поблескивала, огромные черные султаны на конских головах слегка колыхались. Форейторы в высоких черных цилиндрах торжественно и скорбно смотрели поверх машин и сметных людей. В руках перевернутые факелы, символизирующие конец земной жизни достойного человека, которого сопровождают в последний путь, на бледных лицах отрешенность...

Вся Москва затаилась, люди пугливо смотрели с балконов. О похоронах короля местной братвы, которого милиция называла иначе, не по-королевски... да и не только милиция, было объявлено заранее. Все кладбище, где приготовлен роскошный склеп... ему позавидовала бы иная королевская семья, весь вчерашний день и эту ночь высококлассные специалисты проверяли на предмет мин и фугасов. Бомжей, попрошаек, нищих - вымело, как метлой. За них взялась не беспомощная и "самая гуманная в мире", а взялись те, кто считал себя настоящими хозяевами города... Да и страны.

Ровно в полдень в воротах вычищенного и выметенного, как перед визитом президента страны, кладбища показался первый автомобиль. За ним медленно двигался автобус. Автомобиль и автобус свернули на кладбищенскую стоянку. Из автобуса с несвойственной торопливостью для таких солидных и немолодых людей высыпали музыканты в черном.

Холодный ветер колыхал верхушки деревьев. Перекликались встревоженные вороны. Музыканты, стараясь не смотреть друг на друга, торопливо расчехляли инструменты. На лицах некоторая стыдливость, все-таки все из Большого театра, хоть гримируйся, зато в глазах горит решимость отработать непривычно большие деньги.

Разделившись надвое, музыканты встали по обе стороны кладбищенских ворот. Едва показалась траурная процессия, ее встретил рев труб и звон медных тарелок. Машины проезжали медленно, сами похожие на немолодых почтенных джентльменов.

Служители кладбища сидели в будочке, считали зеленые бумажки. Быки в солидных черных костюмах указывали место для парковки: вся стоянка уже освобождена от всяких жигулей и прочего мусора.

Лимузин с вдовой и детьми въехал последним. Двое бодигардов бросились к дверцам. Высокий тучный господин с бульдожьим лицом рявкнул:

- Стоять! Я сам открою.

Он и открыл, поклонился с достоинством. Из темного зева показалась голая нога в красной туфельке, удлинилась. Шеи бодигардов вытянулись, как у жираф. Нога продолжала выдвигаться мучительно медленно, грациозно, исполняя загадочный и очень эротичный танец, двусмысленный и вместе с тем очень откровенный.

Наконец из машины показалась вдова, прекрасная, аристократичная, молодая. Она была в черном платье, плечи оставались обнаженными, демонстрируя безукоризненно чистую молодую кожу.

Тучный господин с поклоном подал ей руку. Она приняла по-царски небрежно, зябко повела плечами:

- Спасибо, дорогой Владлен Исаевич. Какая мерзкая погода!

Господин, которого она назвала Владленом Исаевичем, церемонно поцеловал ее тонкие бледные пальчики.

- Мерзкая, - согласился он. - Синоптики хорошую обещали. Мерзавцы, за что их держат! Иначе бы мы все организовали чин чинарем...

Она сказала капризно:

- Мер города и то на праздник города велел разогнать тучи!

Владлен Исаевич поклонился. В самом деле, недоглядели. Если уж паршивый мэр посыпал тучи не то серебром, не то еще чем-то, но тучи разогнал, ясную погоду обеспечил, то они могли сделать больше, намного больше.

Из машины вылезли мальчик и девочка лет десяти и сети, одетые строго, безукоризненно. Владлен Исаевич согнул руку колечком, но голоплечая вдова широким жестом подгребла детей, и Владлен, все поняв, сказал скорбным голосом, пряча досаду:

- Прошу...

Так и пошли по центральной дороге вглубь кладбища: она с двумя детьми, Владлен Исаевич, претендующий на роль Первого, и еще трое сопящих ненавистью ему в спину донов. Конечно, власть захватит кто-то из них четырех, только в гангстерских фильмах вдова продолжает дело убитого мужа, но такая сочная телка - сам по себе клад, не говоря даже о ее заграничных счетах, хоромах в Подмосковье, особняке в Ницце, собственном отеле во Флориде...

От центральной дороги, вымощенной грубым кладбищенским камнем, влево ответвилась еще одна - выложенная мрамором. А дальше открылся простор: окрестные могилы то ли сравняли с землей, то ли участок в самом центре привилегированного кладбища берегли для самого президента страны, а теперь это местечко перехватили. Сейчас в окружении гор золотого песка темнел четырехугольный провал.

Четверо здоровенных парней, мастера спорта, как каменные надолбы застыли у ямы. На их широких лицах с перебитыми носами было видно старание изобразить скорбь.

Еще четверо бодигардов, не допуская к такому священному обряду простых рабочих кладбища, подошли к роскошному катафалку. Приученные кони стояли неподвижно, похожие на застывшие статуи из черного чугуна. Катафалк медленно и торжественно распахнул чрево. Толпа разом вздохнула, по ней прокатился говорок почтительного изумления.

Гроб с телом покойного поражал прежде всего размерами. Не потому, что покойный был великаном, все помнили маленького сухонького старичка, вора в законе, растерявшего здоровье в бесчисленных лагерях, но гроб выглядел громадным из-за барельефов, массивных золотых ручек, что напоминали усы майского жука. Ко всему еще из-за множества таких же массивных золотых ножек гроб казался сколопендрой неимоверных размеров.

Бодигарды протянули руки к гробу, но Владлен Исаевич, кандидат в Первые, бросил властно:

- Отставить!

Он первым, а за ним и три других вожака своих группировок подошли и сняли гроб. Оркестр заиграл еще печальнее. По толпе прокатился едва слышный говорок. Называли имена этих четверых, самых известных и авторитетных воров в законе.

Вперед выдвинулась оранжевая, блистающая золотым шитьем ряс, золотыми шапками и золотыми посохами группа толстых и массивных как бодигарды людей, но с лишними пудами дурного мяса и жира. Все, как один, в колоколообразных рясах, что вообще делали их похожими на стога прошлогоднего сена.

Вдова поймала быстрый взгляд старшего из этого кодла, митрополита московской патриархии: оценивающий, мгновенно раздевший ее, перевернувший так и эдак, раздвинувший ей ноги до треска в мышцах... Этому даже ее счет в швейцарском банке не нужен, как четырем донам, у него свои банки в Швейцарии.

Она улыбнулась митрополиту одними глазами, едва-едва, и тут же уловила ответное движение век. Вожак церковной группировки пообещал ей крышу и личное покровительство.

Четверо донов с гробом на плечах медленно разворачивались, побагровели от натуги. Возникла неизбежная суматоха, приглашенных набралось слишком много, бодигарды начали теснить толпу, покойнику нельзя загораживать дорогу.

Дорога к золотым горкам песка открылась прямая, народ в черном выстроился по обе стороны. Траурная музыка заиграла громче, жалостливее. Четверо донов, пошатываясь, понесли гроб.

Вдова шла сразу за гробом, скорбная и молчаливая, ослепительно красивая в траурном платье. Черная вуалька на золотых волосах блестела, абсолютно не пряча их роскошный блеск, а нежное лицо было открыто как свежему воздуху, так поцелуям будущего хозяина ее тела.

По ту сторону могилы уже сверкала золотыми рясами еще одна группа в ризах-копнах, с высокими золотыми шапками, золотыми посохами, кадилами и прочими шаманскими вещами. Все, как один, осанистые, с могучими бородищами и широкими бандитско-холеными мордами.

Солнце на миг выглянуло из-за туч. Золотое шитье засияло ослепительным блеском. На пудовых золотых крестах заблестели драгоценные камни. Сверкали золотые пуговицы, длинные искусно выкованные за рубежом посохи. Священнослужители выделялись среди одетой в черное братвы, как африканские жрецы среди голых негров.

Доны на подгибающихся ногах донесли гроб до могилы. Несколько мгновений казалось, что уронят, но бывшие спортсмены сохранили достаточно сил, чтобы собраться, удержать и удержаться самим. Тяжелый черный ящик бухнулся на горку оранжевого песка, примял, а золотые лапы жадно погрузились, зарылись.

Могучий дьякон взмахнул кадилом. Хор певчих за спинами церковной братвы грянул ангельскую песнь. Сам дьякон рявкнул таким могучим низким басом, что автомобили на стоянке вздрогнули и присели в испуге. Старший из попов окропил гроб, вскинул крест и четырежды помахал по сторонам, благословляя пришедших на проводы и одновременно отпуская им грехи нынешние и будущие.

Бодигарды стояли спинами к могиле, удерживая толпу. Эти мелкие вожаки районных и микрорайонных группировок не знают приличий, вот слева по периметру наметилось вздутие, крепкие молодые парни в черных костюмах властно раздвигают стражей...

Вперед к самой могиле вышел такой же крепкий, но уже немолодой мужчина с широким лицом профессионального боксера. На скулах и правой щеке остались следы от старых ран, а нос был расплющен, будто ударом молота.

По толпе прошел шепоток: узнали Кешу Воркутинского, нового вожака межрайонной группы. Он появился из воркутинских лагерей, тут же собрал братву и вступил в борьбу за власть над центром города.

Кеша вскинул руку. Траурный марш послушно оборвался, а митрополит заткнулся, словно свинья с кляпом во рту.

- Дорогие друзья! - сказал Кеша свирепо, словно прорычал. - Сегодня прощаемся с нашим дорогим другом, который так много сделал для всех нас!.. Он умел быть умелым судьей в наших нелегких спорах, умел быть любящим отцом своим детям и, не побоюсь этого слова, всем нам!.. Каким он был прекрасным семьянином, могут подтвердить многие, очень многие... Двери его дома всегда были широко распахнуты для друзей, а такие прекрасные люди имеют многих друзей!.. Причем, в самых разных кругах...

В это же самое время в трех шагах от одной из милицейских машин, что находилась в двух километрах от кладбища, остановился потрепанный жигуленок. Вылез растерянный молодой парень, взлохмаченный, с виновато-заискивающей улыбкой на жалком лице вечно трясущегося интеллигента.

- Ребята, - взмолился он, - второй час кружу!.. Где этот проклятый Козихинский переулок?.. Все посылают в Козицкий, но на фиг мне Козицкий, я там уже три раза был... Мне Козицкий не нужен, мне бы Козихинский в конце-концов бы...

Милиционеры засмеялись, переглянулись. Новые русские, как и все уверенные в себе ребята, задают вопросы, не покидая машины и цедя слова через нижнюю губу с таким трудом, словно делают тебе одолжение, а эти интельки вечно выскакивают, кланяются, чуть ли не приседают, как пугливые или чересчур почтительные китайцы.

Старший патрульный профессионально зорко оглядел окрестности. Тихо, в оставленном жигуленке смутно белеет лицо крашеной блондинки с вытянутым, как у козы, лицом. Одета бедненько, но строго, явно библиотекарша или школьная учительница.

Второй патрульный заржал так, что живот заколыхался, как студень. Старший вытащил из бардачка карту, сказал весело:

- Сколько этих лохов попадается с этим гребаным Козихинским! Раз в месяц я постоянно кому-то да объясняю разницу.

Второй предложил:

- Может, переименовать? Чтобы народ не путался?

- Ну да, так тебе и переименуют... Иди сюда, чудило. Вот твой Козицкий, видишь?.. Извилистый такой, как червяк... А Козицкий на другой стороне вовсе...

Парень подошел ближе, глаза изумленно следили за пальцем. Рот в удивлении приоткрылся:

- Козицкий вижу... А где же Козихинский? Да нет его там... И на карте нету...

Уже и второй милиционер наклонился над картой, оба смотрели, как палец первого пополз по бумаге:

- Да вот же он!

Негромко хлопнуло. На второго брызнуло горячим. Еще не поняв, он вскинул голову, успел увидеть перед глазами черное дуло револьвера. В тот же миг голову разорвала страшная боль. Он почти успел ощутить, как череп разлетается на куски, хотя на самом деле пуля лишь пробила в переносице аккуратную круглую дырочку, которую тут же закупорил кровяной тромб изнутри.

Парень быстро протянул руку вовнутрь, быстро оборвал проводки, лишь тогда выхватил из кармана передатчик:

- Первый, я седьмой! Охрана спит.

- Понял, - донеслось через мембрану. - Приступай ко второй части.

Парень спрятал передатчик вслед за револьвером. Специалист узнал бы в нем ПСС, в просторечии "тишак", шестизарядный, которым пользуются только люди из правительственных структур на плановых операциях. При выстреле слышен только звук удара бойка по капсюлю, да и то, если стоишь не дальше двух шагов.

Одиноко стоявший жигуленок сорвался с места, подкатил. Парень быстро вскочил на сидение рядом с женщиной, у которой лицо, как у козы, тут же вытащил из рюкзачка пистолет-пулемет и опустил под ноги, чтобы не видели из проходящих машин.

Женщина с лицом козы, что медленно приобретало черты пантеры, молча врубила газ. Сзади послышался рев могучей машины. Не оглядываясь, оба уже знали, что из-за угла выдвигается бронетранспортер. Сейчас помчится за ними в сторону кладбища.

И догадывались, что в эту самую минуту по всей Москве снимают таких вот патрульных, из которых только часть переодетые бандиты, а немалая часть в самом деле служит в рядах МВД, а сейчас, так сказать, на подшабашке.

Глава 2

Бронетранспортеры съехались к кладбищу к четырех сторон. Ворот только двое, к северных и южным подогнали так, что прижали створки. Войти или выйти можно только через калитки для пешеходов. По одному. Правда, можно прыгать с бронеранспортеров прямо через ограду.

На обоих бэтээрах хмурые парни направили на выходы рыла крупнокалиберных пулеметов, их пальцы заученно легли на спусковые крючки.

Остальные бронемашины распределились по всему периметру. Кладбищенская ограда высока, но кое-где с той стороны либо горки земли, либо толстые бревна, перескочить через забор сумеет даже попадья.

Майор Олейник вышел из джипа, подбежал рослый омоновец, бросил руку к виску:

- Докладываю, отряд готов...

- Приступаем, - бросил Олейник коротко.

Дюжие парни в бронежилетах и со страшноватого вида пулеметами в руках быстро просачивались через калитки, прыгали через заборы, охватывая территорию кладбища уже изнутри.

Олейник тоже предпочел через забор, выбрав самое гиблое место: толстые деревья, заброшенные могилы с массивными мраморными крестами - танк спрятать можно, широкими плитами, из которых только половина плашмя, а другие торчат, как гребень разъяренной ящерицы. Если кто-то сюда добежит, то выкуривать придется долго...

Под ногами шелестел и мягко прогибался толстый ковер из листьев. По нему можно было бы просчитать, как по годовым кольцам, когда в последний раз здесь убирали. Скорее всего, еще при Советской власти...

За Олейников двигался Мысько, но едва в мозгу Олейника мелькнула мысль, что надо остановиться, Мысько замер едва ли не раньше, чем Олейник раскрыл рот. Идеальный напарник.

- Охранник, - шепнул Олейник.

- Понял, - ответил Мысько.

Олейник скорее догадался, чем услышал щелчок затвора. Понятно, Мысько ловит в прицел снайперской винтовки с глушителем эту первую жертву,

- Говорит "ястреб", - шепнул Олейник одними губами. - Как обстановка?

Из микрофона в ухе послышалось:

- "Седьмой" на исходной позиции.

- "Третий" на исходной...

- "Восьмой" на исходной...

Терпеливо выслушав всех, Олейник поинтересовался:

- Что с охраной?

Снова разноголосица голосов, все подтвердили, что да, стоят эти головотяпы, но смотрят не по периметру, а вытягивают шеи, стараются рассмотреть, как же идут похороны короля преступного мира.

- Дальше - по плану, - велел Олейник.

За его спиной щелкнуло. Далекая фигура охранника, не вздрогнув, начала медленно оседать за могильную плиту.

- Теперь сопли подобрать, - бросил Олейник. - Промедление будет стоить дорого...

Он знал, что по всему периметру в этот момент снайперы умело посылают пули в головы наружной охраны. Но когда охраны много, то кто-то может успеть вскрикнуть, или же его падение заметит случайно обернувшийся из толпы гость.

Справа и слева, зеленые и пятнистые, как гигантские ящеры, омоновцы то и дело припадали к земле, бежали пригибаясь и прячась за деревьями, оградами, могильными плитами и даже крестами.

Наконец открылась огромная очищенная площадь. Олейник быстро присел за последним деревом. Могилы здесь еще остались, но на месте могучих кладбищенских деревьев сверкают свежими срезами пни. Чтоб, видать, не заслоняли будущую усыпальницу, ее выстроят на месте этой могилы. Наверняка уже главный архитектор города и главный скульптор получили срочный заказ...

От прежних старых могил на сотню шагов вокруг осталась чисто выровненная земля, словно ее готовили под памятник Куликовской битвы. Сейчас все это пространство заняла молчаливая и неподвижная толпа. Все в черном, и все, как на подбор, мужчины. Олейник ощутил, как по спине прокатилась липкая волна не то неуверенности, не то вовсе страха. Их слишком много... Не меньше тысячи человек явилось на похороны своего короля!

Он чувствовал дрожь не от того, что придется стрелять, что люди будут падать убитыми. Но все-таки... все-таки это же кладбище! Не храм, но все-таки не место для пролития крови...

Зоркие глаза заприметили на той стороны очищенного пространства, тоже за деревьями, неприметное шевеление. Это "третий" и "шестой", а "девятка" должен быть чуть левее.

Он поискал глазами, долго не находил, пока взгляд не зацепился за край старой могильного плиты, что от старости поросла зеленью... Тьфу, это же не зелень, а "девятка", уже готовая к стрельбе!

Огромная толпа их пока не замечает, все слушают горячие речи ораторов, хвалебную речь митрополита о великом милосердии короля преступного бизнеса, о всепрощении и смирении.

Он вытащил пистолет, передернул затвор. Один из задних словно услышал щелчок, оглянулся. На Олейника в упор взглянули глаза умного и интеллигентного человека. Олейник на долю секунду заколебался, но рассмотрел в том бледном лице нечеловеческую жестокость, что отличает патологических убийц от людей нормальных...

Рука этого интеллигента метнулась под полу пиджака, Олейник успел увидеть вороненый ствол "узи". Пистолет в ответ дернулся трижды. Пистолет у него был без глушителя, но все же абсолютно бесшумный: пороховые газы приводили в действие поршень, тот выталкивал пулю и тут же запирал внутри гильзы пороховые газы, на корне срезая прямо в зародыше звук выстрела. Однако охранника отшвырнуло прямо на черные сгорбленные спины.

Там начали поворачиваться, огромная черная как воронье масса пришла в движение. Тут же их затрясло, послышались крики, визг, ругань. Видно было как из пробитых пулями тел выбрызгиваются красные струйки. В толпе раздались истошные крики, грязный мат, угрозы, брань. Олейник зло оскалил зубы, обозвал себя идиотом. А еще заколебался, придурок...

Гости в черном падали, как скошенные. Многие в падении выхватывали "узи", "ингремы", у некоторых в руках появились гранаты. Омоновцы, не высовываясь из-за могильных плит, поливали толпу смертельным градом. Пули из пистолетов-пулеметов рвали тела, разносили черепа, как не смогли бы простые були из "калаша".

Несколько бандитов ухитрились отпрыгнуть за широкое гранитное надгробье, вели оттуда огонь в три ствола. Олейник без колебаний выстрелил, едва увидел как высунулась чья-то нога. Если стреляют без глушителей, то явно чужие...

Еще пятеро из омоновцев, выбрав удобные позиции, били из скорострельных снайперских винтовок. В толпе глухо грохнуло, полыхнул огонь. Вверх взлетели клочья красного мяса. Явно кто-то из бандитов успел выдернуть чеку из гранаты, даже успел, может быть, замахнуться...

- Не прекращать огонь! - прикрикнул Олейник. - Мысько, чего замолчал?

- Заклинило, - ответил задыхающийся голос. - Щас... щас исправлю...

Несколько сот человек разом бросилась в эту сторону. Олейник привстал, выпустил всю обойму, быстро перезарядил, но толпа, хоть и быстро таяла, но прорвалась через цепь...

- Мать их, перемать! - выкрикнул Мысько зло. - Готово!

Он поднялся во весь рост, но стрелять вдогонку глупо, деревья и высокие надгробные памятники уже скрыли убегающих. А на месте похорон все покрыто черными телами, страшно пламенеют красные лужи, куски мяса, кое-кто воровато отползает, прячется за памятники, заползает в кусты...

- Вперед, - велел Олейник. - Ты знаешь, куда они добегут.

Далеко за их спинами раздался приглушенный треск, словно над крышей прорвался огромный мешок с горохом. Мысько молча двинулся вперед. Снайперская закинута за спину, теперь на широком ремне с плеча свисает пистолет-пулемет "Бизон", очень похожий на родной АКСУ, но без рожка внизу. Вместо рожка в нем шнековый магазин на шестьдесят шесть патронов девятого калибра, которые Мысько умел использовать все экономно и только по назначению. Да, судя по далекому треску, бандиты все же сумели добежать до кладбищенской стоянки, где тесно от их бронированных лимузинов, где в багажниках машин сопровождения есть гранатометы, даже противотанковые есть...

Омоновцы разом выступили из-за деревьев и поднялись из-за надгробий. Все так же неспешным шагом пошли к зияющей яме, стягивая петлю. Никто не оглянулся вслед убегающим: броневые пластины лимузинов, что хороши против "узи" или "калашей", сейчас рвутся, как бумага, под пулями армейских пулеметов. Первыми явно добежали крепкие молодцеватые ребята, быстрые даже в бронежилетах под дорогими черными костюмами, но крупнокалиберные пули, выпущенные со страшной силой, вот прямо в эту минуту разбивают кевлар вдрызг, куски разорванных грудных клеток зашвыривает на деревья...

Мысько шел слева от Олейника, а тот поглядывал, как по всему периметру кладбища к месту побоища стягиваются настороженные фигуры в масках и в камуфляжных костюмах. Иногда Олейник скорее угадывал, чем слышал выстрел, кто-то из раненых гостей вздрагивал и тут же зарывался лицом в землю.

Распростертых фигур попадалось все больше, но Олейник шел прямо к вырытой могиле. Гроба не видать, уже в яме, а между холмиками золотой земли тоже блестит золото: рясы, кресты, золотые причендалы...

Священник, заслышав шаги, пугливо приподнял голову. На щеку прилипла прядь, длинная борода тоже в комьях земли травы. Он начал подниматься, тяжело и отдуваясь, Олейник отступил на шаг, поп на голову выше и раза в три тяжелее.

- Слава Богу, - выдохнул священник. - Я уж думал, другие бандиты!..

Мысько явно заколебался, Олейник сказал сдавленным от ярости голосом:

- Ах, ты православный?.. Тебе такое православие нужно?

Священник затрясся под потоком беззвучно выпущенных пуль, не улетел, как любой бы на его месте. Слоновья туша выдержала десятка два металлических цилиндриков, что разнесли ему грудную крупку, вывернули внутренности, лишь затем покачнулся и рухнул лицом вниз.

Олейник ступил в сторону, чтобы эта гора не подмяла. Мысько, бледный как мел, прошептал:

- В задницу такую православную... Но и мусульманином все равно не стану!

- Твое дело стрелять, - напомнил Олейник.

Он выпустил по пуле в затылки двух крепких парней, что уткнулись мордами в землю, но руки и ноги в положении, когда вскакиваешь одним движением, а оружие словно само прыгает в ладони...

Когда начали падать гости, а затем со всех сторон ударил этот пугающе бесшумный смертоносный пулеметный огонь, адвокат Кураев успел рухнуть, а сверху на него упал кто-то еще. А потом и еще.

Лежать было тяжело, страшно, а тут еще теплые струйки крови потекли сверху. Его вжимало лицом в песок, сухой и чистый, а потом все стало мокрым. Он ощутил на губах вкус крови.

Было страшно и гадко лежать вот так, а ведь он самый известный в Москве адвокат, привык к высшему обществу, хорошей еде и хорошим костюмам. Совсем недавно он прославился тем, что сумел не допустить до суда дело Утесика, который на глазах толпы свидетелей расправился с семьей инженера, который не поклонился его собаке, а вообще слава его началась с процесса, когда он сумел вытащить из тюрьмы самого Ноздреватого, серийного убийцу...

Он как сквозь толстое одеяло слышал страшные крики, душераздирающие вопли. Ему наступили на руку, кто-то снова рухнул сверху, страшно захрипел, начать бить, медленно затихая, ногой в бок.

Песок оседал, теплый и сырой, ставший таким податливым. Издали слышались громкие злые голоса, потом он услышал даже скрип песка под солдатскими сапогами. Люди с таким оружием явно не простые бандиты, тем более - не простая милиция, у них свои правила и законы...

Затем слышались только односложные слова, словно напавшие переговаривались условными командами. Он определил, что офицер приближается в его сторону, только у офицера пистолет, а автоматчики идут молча, уже без выстрелов. Значит... кончилось?

Он медленно зашевелился, осторожно сдвинул с себя труп, этого человека он не помнил, выглянул, как из дзота.

По кладбищу в его сторону шли люди в защитной форме. Они показались чудовищами из фильмов о пришельцах: в масках, с уродливыми фигурами, на которых нацеплены коробки с боеприпасами, словно вся группа заброшена в далекие джунгли.

Изредка кто-то поводил стволом, нажимал спусковую скобу. Кураев с ужасом видел, как трупы подпрыгивают, дергаются. Даже, если в самом деле стреляют для верности в убитых, тела от удара тяжелых пуль сдвигает с места.

В пяти шагах от него приподнялся на колени Омельченко, тоже удачливый адвокат, он вел дела солнцевской группировки. Глаза Омельченко были круглые. Он вскинул руки над головой, пальцы растопырены, закричал истошным голосом:

- Не стреляйте!.. Я адвокат!...

Один из зеленых повел к его сторону стволом пулемета. Голос из-под маски прозвучал глухой:

- Хороший адвокат?

- Лучший, - ответил Омельченко, это брехливое ничтожество, дрожащим голосом. - Самый лучший!

- Это хорошо, - одобрил человек в маске. - Им адвокат понадобится и в аду.

Выстрел из пистолета отбросил Омельченко на гранитную плиту. Когда он сполз, на плите остались пятна крови, расплесканный мозг и кусочки черепной кости. Кураев застыл, эти все ближе, стволы автоматов не пропускают ни одного, выстрелы из-за зловещей бесшумности кажутся особенно страшными.

Он медленно поднялся на колени, положил руки на затылок:

- Я сдаюсь!.. Я юрист покойного. Я знаю все его тайны, могу стать ценным свидетелем...

На него в упор взглянули в прорезь маски суровые молодые глаза. И такой же молодой голос сказал резко:

- Там и станешь.

Кураев в смертельном страхе видел как черный провал дула взглянул прямо в лицо. И успел подумать, что все его виллы, мерседесы, яхта на Кабирах, две маникенщицы, восемнадцатикомнатные апартаменты в самом элитном доме Москвы...

Едва слышно щелкнул боек о капсуль. И все исчезло. Как это кладбище, так и далекий надежный счет в Щвейцарии, о котором не знала даже жена.

Олейник снова сменил обойму. В груди пустота и горечь. Они только что искромсали пулями несколько сот здоровых, сильных мужчин. Половина из них молодые и крепкие, на равных могут драться с его спецназом. Да почти все они совсем недавно обучались у одних и тех же инструкторов...