продлиться. Я сам хочу б ы т ь.
взвалил ему на плечи невидимый мешок с камнями. Я сам хочу быть, сказал я
ему, и п о т о м. Потом, после того рубежа, когда мне стукнет семьдесят или
сто, после которого это вот одряхлевшее тело остынет, его за ненадобностью
сожгут или закопают, чтобы не мешалось. Но черт с ним, его не жалко, но я,
Я?
цепочку. Жизнь этого вообще-то заурядного тела теперь бесценна: в нем живу
и осознаю себя я - единственный и неповторимый. Вообще единственный!
том, что моя душа, бессмертная и вечно молодая, живет, пока живет этот
труп. А потом - ничто... Гомер сказал, что листьям в дубравах древесных
подобны сыны человеков, хотя я такое грустное высказывание меньше всего
ожидал от героического Гомера, но, видать, и он однажды открыл для себя
некую страшную истину...
взял еще теплую чашку в обе ладони, выцеживал, как верблюд, оттопыривая
губы, остатки кофе, стараясь не прихватить черной кашицы. Наука - это
реальнее. В прошлом искать может только идиот, откуда там ответы, а вот
наука в самом деле что-то да может. Совсем недавно Эдисон изобрел фонограф,
затем пошли патефоны, магнитофоны, видео, сейчас косяком прет цифровая
запись, что исключает искажения, уже всерьез пошли разговоры о том, что
человека тоже можно будет вскоре записать и передать, скажем, по модему. А
то и вовсе по радиолучу. К примеру, из Москвы в Нью-Йорк. Правда, быстрее
долететь на самолете, такая передача даже при ультраскорости может
растянуться на пару недель, но если на другую планету?
из точки "А" в точку "Б". На самом же деле в точке "А" человек будет
уничтожаться, в точке "Б" воспроизводиться. Для передачи файлов нет
разницы, но здесь дело идет о человеке... Даже для общества нет разницы:
жена и родные отец с матерью не заметят разницы между родным сыном и
продублированным, но ведь убьют МЕНЯ, а передадут только копию! Что мне с
того, что мать родная не отличит? Меня, НАСТОЯЩЕГО, уже не будет...
Понятно, о-о-очень большом. Но ведь будешь храниться не ты, а всего лишь
твоя копия...
был неплохой сад, но болезни взяли свое, они с матерью стали редко покидать
городскую квартиру, а при таком дачнике, как я, одни деревья засохли,
другие замерзли, только две яблоньки выстояли, хоть и одичали: плоды
измельчились, но Лена все равно радуется и гордится "своим" садом.
вслушивался, они говорили по довольно простому сценарию, когда все фразы и
знаки препинания известны и выверены, а конец разговора приближается
издалека, заметный, как Останкинская телебашня.
на кухню, у меня это тоже даже не сценарий, а рефлекс: чуть что стопорится
- надо смолоть кофе, заварить покрепче, в мозгу начинает проясняться уже от
запаха... Иногда еще раньше, едва только представлю, как подношу к губам
полную чашку.
шевельнулись. По комнате побежали солнечные блики. Это не тот календарь,
который у меня был в детстве: крохотный, отрывной, толстенький такой,
напечатанный на скверной бумаге. Теперь почти на том же месте висит
огромный, блестящий, с яркими цветными картинками. Тоже отрывной, но уже по
другому: надо отрывать по месяцу. А можно не отрывать, а просто загибать
листки, предусмотрено...
Первый купил в киоске на Кузнецком. Даже помню, это было осенью. Еще
колебался, не рано ли, до Нового Года три месяца с гаком. Я тогда был в
коричневой куртке... Верно, в коричневой, как сейчас помню и тот киоск, и
хмурую продавщицу, и мужика, что купил газету и авторучку с двумя запасными
стержнями. У него была желтая кожа, родинка возле носа, а на подбородке
красный прыщ с желтой головкой...
ведь помню каждое движение. А вот как покупал второй такой календарь, уже
на год следующий, не помню. В магазине? Нет, не помню. Тоже в киоске?.. В
голове как на поле стадиона после матча.
ночи. Или старости. Я еще не понял, что меня встревожило, но сердце уже
тревожно сжалось. Я не помню, как я покупал календарь! Я не помню... Ничего
не помню за тот год, когда купил тот, второй, календарь!...
Ладони сдавили виски так, что череп затрещал подобно спелому арбузу. Я
помню, как меня, годовалого карапуза, вывели на улицу. Я шатался при каждом
шаге, меня поддерживали огромные теплые руки. Еще помню, как пошел в первый
класс, как садился за парту, хорошо помню свою классную руководительницу,
помню грозного директора... Но совершенно не помню себя во втором классе,
третьем, четвертом!
календарные периоды, когда себя не могу вспомнить? Может быть, меня как-то
изымали?.. Нет, календарно я как раз был, меня кто-то может вспомнить из
других существ, которые не "я", но все равно жутко: если у меня нет
воспоминаний с периода, скажем, десяти лет и до четырнадцати, или же, к
примеру, с совсем близких мне двадцати до двадцати четырех... то
существовал ли я? Или же меня не было?
договорился с собой, что как только перестану что-либо помнить, то я, как
"я" исчезну. Значит, меня не было? Не существовало?
Может быть, квантообразно. Дискретно. Может быть, одновременно с этой
вселенной существует еще одна... которая возникает в какие-то промежутки
времени вместо этой. Наша исчезает, а та появляется. Затем та исчезает, а
наша возникает. А мы ничего не замечаем!.. Две вселенные в одном потоке
времени... Нет, чушь, но страшная чушь...
что я уже знал, кто на том конце провода. В трубке слышалось тяжелое
дыхание, наконец неуверенный голос:
компьютерный анализ мозга... Еще что-то, не запомнил. Говорят, начинает
восстанавливаться. Я как раз сегодня собираюсь навестить...
родителями я ссорился с детства. Но ссорятся многие, однако при нынешней
рождаемости потомственные москвичи в лучшем положении: со стороны дедушек и
бабушек остаются квартиры. Мне досталась неплохая квартира, сам бы на такую
ни в жисть не заработал, переехал сразу же по достижении паспортного
возраста, с родителями почти не общался, обиды еще свежи, раны кровоточат,
себя воспитывайте, без вас проживу...
время лишь однажды посетил мать в больнице: на службе заели упреками, да
вот побывал с отцом на кладбище.
унылым вытянутым лицом. В руке старая авоська, полузабытое в век
пластиковых пакетов приспособление для переноски продуктов. Из крупных
ячеек выглядывают румяные бока сочных яблок.
истолковать и по-другому.
зашевелились волосы на затылке. Отец съежился, так и пошли через просторный
вестибюль. Навстречу провели под руки старушку, с одной стороны
поддерживала дюжая медсестра, с другой - хрупкая девчушка. У девушки глаза
заплаканные, красные, нос распух.
отметился, что-то подписал, нам выдали белые халаты, старые и с желтыми
пятнами.
признак. Хороший.
когда мы поднимались, ступая сразу через две, запах все усиливался, тяжелый
и тошнотворный, угнетал, обволакивал чувством страха и безнадежности.
халате, оглянулась. Затем она неуловимо быстро исчезла, словно
растворилась, еще не дойдя до угла.
- Ее перевели сюда. Я доплатил... Здесь одиночная палата. Без удобств, но
Корнев Павел
Прозоров Александр
Конан-Дойль Артур
Посняков Андрей
Березин Федор
Маккэфри Энн