глубже брать, там по-разному, а здесь всегда так. Я думал, тебе Ерпалыч
рассказывал... ты ж с ним вроде бы душа в душу...
Иероним Павлович, интересующий всех, от исчезников до следователей из
прокуратуры, не рассказывал. Разве что про Икара Дедалыча, да еще письмо свое
дурацкое подсунул, которое только по сортирам читать! Ты не волнуйся, приятель,
я с тебя слезать не стану, ни за какие коврижки, я за тебя руками-ногами
держаться буду, зубами поломанными вцеплюсь, не отдерешь, потому что очень уж
мне эта Выворотка не нравится, где люди плавают снулыми рыбами, где навсегда
Последний День перед Большой Игрушечной, а если глубже - так по-разному, тихо
тут, как на кладбище, люди тут смурные, если люди они вообще, мне здесь никак,
невозможно мне здесь, уж лучше к полковнику с Михайлой в петлицах или в
психушку...
складчато-приземистую коляску с упитанным младенцем, равнодушно прошла сквозь
нас - и меня на мгновенье захлестнуло старческое спокойствие: ребенок сыт и
спит, дочка дома обед готовит, и холодец застыл, и кардиограмма тьфу-тьфу-тьфу,
зря молоденькая врачиха волновалась, а зятек на работе, хоть и дуролом он,
зятек-то, а зарплатишку ему выплатили, купим Машке комбинезончик зимний,
присмотрела уже, да, купим... и ко всему этому букету примешивался парной
аромат молочной дремы, безмятежности, урчания в толстеньком Машкином животике.
гражданинчик в куцем костюме-тройке и с галстуком неописуемой расцветки. Жабьи
глазки плешивца расширились, в них промелькнул жадный голод, точь-в-точь как у
нашего маленького и серенького при запахе Фимкиной ветчины; гражданинчик
затоптался, поводя носом-картошкой, и решительно двинулся напрямик, с каждым
шагом все больше погружаясь в землю - Святогор-богатырь, когда его мать сыра
земля носить отказалась. Фол едва не наехал на верхнюю половину гражданинчика,
с которой потеками рыхлой грязи полз его замечательный костюмчик, облепляя
плешивца слизью, смазкой, будто гигантский фаллос, и когда на пути оказался
канализационный люк - гражданинчик мордой врезался в чугунный край, люк
подпрыгнул, глухо чавкнув, и тротуар на миг вспучился, словно огромный червь
углубился и пропал в темных тоннелях.
Алька, мы уже около Окружной... сейчас выбираться будем, ты только потерпи,
немного осталось...
зимнюю куртку, и пот бороздит мой лоб липкими струйками.
обросшую шевелюрой дикого винограда, за минуту до зимы, поджидающей нас на той
стороне пушистым изголодавшимся зверем, за минуту до обыденности я
поворачиваюсь, и на углу бесплотных улиц неожиданно отчетливо вижу... Пашку.
краской будки телефона-автомата - вместо того чтобы процветать на островке близ
побережья Южной Каролины в окружении акул капитализма - и оглядывается по
сторонам. Оглядывается плохо, хищно, поворачиваясь всем телом, движения Пашки
обманчиво-медлительные, как у большой рыбины, и еще у него что-то с руками,
только я не могу разглядеть, что именно: предплечья уродливо толстые,
лоснящиеся и как-то нелепо срезанные на конце, похожие на культи, обрубки эти
все время шевелятся, подрагивают меленько, поблескивают жемчужной россыпью...
спеша перейти через дорогу, забежать в подъезд или на худой конец
стеночкой-стеночкой и во дворик... не нравится им Пашка, пахнет от него
неправильно, или прописка у него нездешняя, или еще что...
в мозгу, - приникнем, как раньше, к притонам и храмам, к шалеющим странам,
забытым и странным, и к тупо идущим на бойню баранам... пора нам!.."
улице проносится свора белоснежных псов с человеческими мордами, в холке
достигающих груди взрослого детины.
скрываются за будкой; и больше я ничего не вижу, ничего не слышу.
пианино; да еще знакомый с детства голос пробует на вкус полузабытые слова:
бросила Папа уже знакомую мне фразу, заворочавшись совсем по-детски. Словно это
была какая-то другая, не та Папа, которая с гнедым Пирром перекрывала объезд
преследующим нас архарам, да так, что "жуку" пришлось мотать напрямую через
Хренову Гать.
святой, украдкой спустившейся с полотен Эль Греко нюхнуть марафету, было
написано: "Врешь ты все, Алька!.."
сигаретиной.
мяты и самогона, но жить после него хотелось, а двигаться не получалось.
Строгий узкий пиджак в крупную клетку, крахмальная манишка цвета первого снега,
кожаная селедка галстука заколота золотой булавкой, фианитовые запонки на
манжетах - и снизу кокетливо вывернутые колеса, а сверху короткая
набрио-линенная стрижка и мужская шляпа с кантом. Однажды мне довелось видеть,
как ослепительная Папочка обижала кентавра-грубияна, посмевшего вслух
усомниться в правильности Папиной сексуальной ориентации, обижала долго и
сильно, вплотную приближаясь к членовредительству; а потом приехал Фол и от
души пособил. Кажется, Фол был неравнодушен к Папочке. Кажется, Фолу хотелось
проверить - что там, под пиджаком, манишкой и так далее? Бьется ли там сердце и
в чем оно, так сказать, бьется? Я не исключаю, что мой бравый приятель уже
успел это проверить и теперь ему хотелось еще.
сон доносился голос то ли Фола, то ли Папы, путаясь в дремной вате. - Живете и
сами не замечаете...
в паркет, вертелся в снежном смерче побоища у машин, несся верхом на Фоле - и
понимал, что сплю.
ледяной горе, оседлав скользкую картонку. Смешно! - еще совсем недавно главной
проблемой были отношения с козлом-редактором... что там еще?.. Ну, Натали почти
забылась, это не в счет, отец почти не пишет, а дозвониться на его необитаемый
остров совершенно невозможно... чепуха.
необустроенно, начнете вы хлебать чаек-горлодер по подвалам Дальней Срани...
кстати, что ж это мы в подвале?.. А-а, на первом этаже вайдосит многодетное
семейство лопуха-электрика, на втором молодожены неутомимо кряхтят от любви, и
не было бы нам с Фолом и Папочкой покоя ни светлым днем, ни темной ночью. А в
подвале хорошо, печечка дымит-кочегарится, лампочка под потолком подмигивает
нервным тиком, не нравится лампочке напряженьице, ох, и мне не нравится, что
сплю я и вижу, как лампочка моргает...
лучшему другу с двухколесной точки зрения Папы, отнюдь не все выложил в
письмишке-то! Не верю я тебе, Ерпалыч, ни на понюшку табаку не верю: что ж ты,
хрен старый, кучу времени со мной на бегу общался, а тут вдруг
разоткровенничался? Знать, шибко нужен я тебе стал... всем стал нужен:
жанре насчет "мифологической реальности", сле-довательше Эре для задушевных
бесед, полковнику-архару для... вот этому точно что для.
великая! И ежу ясно, что не в Олеге Авраамовиче дело, я к интересу этому
всеобщему лишь краем приписан, как мой дражайший братец Пашка к Выворотке
ихней...
нам... откройте..."
Посняков Андрей
Конан-Дойль Артур
Корнев Павел
Лукин Евгений
Афанасьев Роман
Шилова Юлия