Чтение 9–й страницы книги ~Армагеддон был вчера~

махнул рукой и принялся за пиво, явно намереваясь с пользой дожидаться моего
возвращения.

Выбравшись на улицу, я запахнул куртку и с наслаждением вдохнул сухой
морозный воздух.

- Садись, - Фол хлопнул себя по... ну, короче, по спине, покрытой
джинсовой попоной, из-под которой валил пар.

Кентавр раньше подвозил меня несколько раз, так что я, нимало не смущаясь,
вмиг устроился поверх попоны и ухватился за горячие мускулистые плечи. Торс
Фола был затянут лишь в футболку с надписью "Халки" (что сие означало - убей,
не знаю). Верхней одежды кенты не носят, да и не нужна она им. Неизвестно,
жарко ли им летом, но зимой они ничуть не мерзнут - это факт. Такие уж они
удались горячие. И вовсе не потому, что в венах у них солярка и шерсть у них
внутри, под кожей, не растет - чушь это, сказки дураков и для дураков.

Фол рванул с места и помчался по улице, забывая притормаживать на
поворотах. Ездят кентавры почти беззвучно, если песен не горланят, и скорость у
них при этом - куда любому служивому на мотоцикле! Короче, кататься на них
верхом - одно удовольствие, только мало кто об этом знает.

Видел я, как они детей человеческих из Дальней Срани на себе катают; да
детишки те не чета обычным центральным чистоплюйчикам... А взрослые даже там не
напрашиваются. В детстве пробовали, потом выросли - все, отрезало. Боятся. Или
стесняются.

А мне - плевать. Друзья мы с Фолом. Я его семь лет назад у подъезда своего
подобрал и не знаю, как в одиночку к себе на третий этаж затащил. Раненый он
был. Жорики в него стреляли: Фол с дружками по молодости витрину расколошматил,
а рядом с витриной банк какой-то был, сигнал оттуда пошел, что кенты банк
грабят, вот служивые не разобрали сгоряча и пальнули вдогонку. Память о Большой
Игрушечной тогда совсем свежей была, не запеклась-заросла, любой шухер -
светопреставление... А жорики - тоже люди. Две недели я Фола выхаживал, вместе
с Натали (она по тем временам еще со мной жила и о ребенке мечтала), чудом
спасли - Натали у меня с медобразованием, а в храм-лечебницу или там к батюшке
мы обращаться боялись.

Свечку Марону-Сирийцу ставил за болящего, если жар долго не спадал, а на
большее духу не хватило. Вот с тех пор я все думаю - может, это Ритка в Фола
стрелял?

Может, и Ритка.

Чего уж теперь...

Доехали мы за пару минут. Фол плавно притормозил у моего подъезда, и я
соскочил на снег.

- Тебя подождать? - спросил Фол.

- Нет, не надо. Не заставляй Ритку долго пить в одиночестве. А я скоро
вернусь. Не уходите без меня, хорошо?

фол кивнул и чуть ли не со свистом умчался, подняв за собой целую метель.

А я, набрав полные ботинки снега и прыгая через ступеньки, вихрем ворвался
в подъезд (только не в свой) и отдышался лишь у обитой ветхим дерматином двери,
за которой и обитал странный человек - псих Ерпалыч.

"Алик, ради Бога... извините за назойливость, но не могли бы вы сейчас
зайти ко мне? Я вас очень прошу..."

Еще спустя пять минут я очень хорошо понял Ритку. Потому что на сотый
призыв хриплого звонка никто в сотый раз не откликнулся.

Я сел на ступеньку, обмахиваясь краем шарфа - и до меня донесся какой-то
приглушенный звук.

Не то стук, не то стон.

Я прислушался - да нет, все тихо... а вот опять повторилось. И еще раз, но
уже совсем еле слышно. Я вскочил, приложил ухо к двери, постоял так с минуту,
но больше ничего не услышал.

Попробовал дверь - крепкая, однако...

Ломать, конечно, не строить, только хорош я буду - явился на ночь глядя,
хозяина дома не застал, так дверь ему сломал... да и не потяну я один эту
штуковину.

За моей спиной раздалось щелканье замка и металлический лязг цепочки. Я
обернулся и увидел приоткрытую дверь соседней квартиры. Из образовавшейся щели
торчал острый старушечий носик. Очень знакомый носик. Только я больше привык
видеть его не торчащим из щели, а склоненным над быстро мелькающими спицами.
Вечный атрибут нашего летнего двора, три старушки с вязаньем на скамеечке, три
Мойры с клубками из нитей жизни... и одна из Мойр была сейчас передо мной.

- Здрасьте, тетя Лотта! - сказал я.

- Алик? - Носик сморщился, принюхиваясь. - Ты один?

- Один я, один, тетя Лотта. - Я говорил добродушно и нарочито весело,
держа руки на виду и пытаясь излучать добропорядочность.

Словно зверька успокаивал.

Дверь на миг захлопнулась и почти сразу же открылась полностью, пропуская
на площадку тетю Лотту - сухонькую бабульку в ситцевом халатике и войлочных
шлепанцах. Руки ее были мокрыми (готовила, должно быть, или стирала), она
держала их на весу, и впрямь напоминая поднявшегося на задние лапки зверька.

- Алик, - еще раз сказала тетя Лотта, и мелкие черты ее морщинистого
личика сложились в удивленно-радостную гримасу. - Ты чего тут шумишь, Алик?
Забыл что-то у Ерпалыча, да? Я знаю, ты утречком сидел у него, небось водку
хлестали, я все знаю, Алик, даром что старая...

- Забыл, тетя Лотта, - я решил не вдаваться в подробности. - Ты не знаешь,
где Ерпалыч?

- Да где ж ему быть, как не дома? Я цельный день, почитай, никуда не
выходила, только мусор выбрасывала - слыхала бы, когда б он дверью хлопал...
Дома он, Алик, дома! Ты позвони-ка еще разок, он откроет...

Я машинально нажал на кнопку звонка. В Ерпалычевой квартире злобно
захрипело, забулькало - и минутой позже что-то упало на пол.

Что-то тяжелое и мягкое.

Во всяком случае, звук был именно такой.

И тогда я принял решение.

- Ты, тетя Лотта, постереги тут, а я мигом. - И я сорвался вниз по
лестнице, перепрыгивая по полпролета, споткнувшись о наружный порожек и кубарем
выкатившись во двор, со всей возможной скоростью несясь по слабо освещенной
улице и жалея только об одном - что я не кентавр.

* * *

На обратном пути я уже не жалел об этом, потому что мчался верхом на Фоле,
второй раз за сегодняшний вечер по одному и тому же маршруту, а следом за нами
раненным в задницу Калидонским вепрем ревел Риткин "Судзуки", надрываясь под
суровым сержантом-жориком и плюя на все ограничения скорости - хорошая машина,
служебная, заговоренная... Мокрый снег сек наши лица, редкие фонари испуганно
шарахались в стороны, всплескивая суматошными тенями - а позади недоуменно
гудела толпа в дверях "Житня", и Илюша Рудяк в меховой безрукавке объяснял
новичкам, что это Алик-писака, значит, нечего зря нервничать и студить
заведение, пошли внутрь, и все пошли, кроме гнедого кентавра с похабной
татуировкой на плече, который все стоял, окутанный метелью, и смотрел нам вслед
со странным выражением лица...

Дверь вынес Фол.

С одного удара.

Только что он скакал впереди всех по лестнице, развернув колеса поперек
туловища и совершая такие немыслимые телодвижения, что бедная тетя Лотта при
виде этого ужаса вжалась в стену, забыв дышать - и вот Фол уже разворачивается
на крошечном пятачке лестничной площадки, чудом не зацепив старушку, и с места
берет крейсерскую скорость, набычившись и вытянув хвост струной.

В дверь он вписывается правым плечом. Раздается дикий треск - и я едва
успеваю подхватить тетю Лотту, а набегающий сзади Ритка зачем-то сует ей под
нос свое синее удостоверение, чем сразу приводит бабку в чувство, похлеще
нашатыря.

- Алик! - благим матом ревет Фол из недр квартиры. - Давай сюда! Со
стариком плохо!..

И я "даю сюда" - поскольку тетя Лотта теперь в состоянии стоять сама. Я
врываюсь в памятную комнату, больно ударяясь коленом о журнальный столик,
блюдечко с одиноким ломтиком сала сваливается на пол и разбивается вдребезги, я
шиплю от боли и вижу опрокинутое плетеное кресло, возле которого лежит
недвижный Ерпалыч.

Мне хорошо видно его лицо. Поэтому сперва мне кажется, будто старик хитро
подмигивает нам. Лишь потом я понимаю, что злая судорога стянула левую половину
лица Ерпалыча - и лицо окаменело в этой нелепой асимметрии клоунской маски.

Ритка отталкивает меня и падает на колени рядом со стариком, прикладывая
пальцы к тощей жилистой шее.

- Жив, - говорит Ритка. - Похоже на инсульт, но - жив. Фол у окна
перестает напряженно всматриваться в темноту и беззвучно подъезжает к
телефонному аппарату, стоящему на тумбочке в углу.

- Звони в "Скорую", - запоздало бросает ему Ритка. Фол поднимает трубку,
перетянутую синей изолентой, чертит знак соединения, долго вслушивается... и
кладет трубку обратно на рычаг.

- Не работает, - зло рычит он и грозит кулачищем в окно, словно там, в
снежном мраке, стоит и ухмыляется кто-то, виновный во всем.

- Я сейчас, я мигом, - слышим мы из коридора, - я от себя позвоню.

Выглянув наружу, я вижу прихожую тети Лотты (дверь ее квартиры распахнута
чуть ли не настежь, и безработная цепочка возмущенно раскачивается); я вижу,
как старушка семенит к телефону, снимает трубку, набирает номер... еще раз...
чертит знак с приговоркой...

И возвращается, виновато помаргивая.

- Шумит там, - оправдывается тетя Лотта. - Шумит и урчит, ровно зверюка, а
гудков нету... Может, я к соседям сбегаю? Сбегать, Алинька? Или заговором
пугнуть?! Детвора со двора до сих пор пристает: как без монетки с автомата
звонить?..

Я молчу. У меня нет никаких причин подозревать Тех в причастности к
инсульту Ерпалыча, но я молчу. Почему-то мне кажется, что в телефонных