Чтение 16–й страницы книги ~Восставшие из рая~

А балконе-карнизе той стены, что располагалась справа от меня, стояли
три Страничника. Белые-белые. Аж глазам больно.

Внизу под ними, прямо на земле, были расстелены простыни. Тоже
белые-белые. Квадратом. Шагов по пятьдесят на каждую сторону.

А на всей этой немыслимой белизне в своеобразном порядке стояли
паломники. Босые. Обувь аккуратно выстроилась у стены Ларя - наверное,
чтоб не пачкать белые простыни, которые почему-то не пропитывались грязью,
что была под ними.

И одежды на паломниках были черные-черные.

Это мне поначалу так показалось, но, приглядевшись, я увидел, что
одеяния паломников скорее темно-синие. Или иссиня-черные.

Короче, чернильный цвет. Траур у них, что ли?..

- Ронг арр нофрет-са пату йонхмор-ри тсатха! - провозгласил
центральный Страничник, а два боковых соответственно ударили в гонг и
звякнули в серебряный колокольчик; и воздух над паломниками завибрировал.

Я ничего не понял. И, в общем, не удивился этому.

- Мосза зарх-ан кемта фриаш-шор!

Гонг.

Колокольчик.

И эхо. Смутный отклик, исходящий от толпы паломников. Отклик,
заставивший вздрогнуть какие-то очень глубокие струны во мне - да и то,
по-моему, не мои, а Вилиссы.

Что-то будили эти слова в осколке Дара, в кровоточащем куске чужой
души, случайно попавшем в меня и неотвязно напоминавшем о себе.

И затрепетала паутина моих видений.

- Арр абу-лоури мостейн ю-суи!..

Толпа содрогнулась. Каждый звук, произнесенный Белым Страничником,
нашел в плотной людской массе своего человека - личного, лишь ему
предназначенного! - и интонации Страничника удивительно совпали
эмоционально с поведением паломников.

Один рухнул на колени. Другой вскинул руки к небу. Третий завыл и
рванул рубаху на груди. Четвертый...

И когда глубокий баритон Страничника возвысился от восклицательного
порыва - все заревели в экстатическом восторге, и это было потрясающе и
противно одновременно, потому что слюни текли из разинутого рта упрямого
промысловика Аха, и его дочери-половинки Меноры, и многих, многих
других...

Черные люди на белых простынях. Чернильные люди на белых простынях. И
белые рясы над чернильными людьми на белых простынях. И красный Книжный
Ларь над белыми рясами над чернильными людьми на белых простынях.

И серое небо над нами всеми.

Я чуть не закричал, но успел зажать себе рот. Умница Болботун воткнул
мне в ногу, чуть повыше щиколотки, какую-то ужасно острую занозу - и я был
благодарен запечнику за отрезвляющую боль. Мне уже тоже хотелось туда, к
ним - стать черным знаком на белоснежной странице, найти свое
предназначенное место... и видеть то, что видели они, что отражалось в
стеклянных от счастья глазах.

Болботун довольно заухал и потянул меня за штанину.

Мы обошли частокол, выйдя к тыльной стороне Ларя, где никого не было;
Болботун юркнул в щель, я со скрежетом зубовным просочился насквозь - и
мы, оглядевшись, вошли в Книжный Ларь.

Дверца там обнаружилась. Маленькая такая, неприметная, покоробленная
вся...

Снаружи доносились вопли Страничника.

Гонг.

Колокольчик.

И мелькало в глазах черное на белом... черное на белом... буквы на
страницах... запекшаяся кровь на мертвой плоти...

Того, кто не задумывается о далеких трудностях,

поджидают близкие неприятности.

Конфуций

...вниз, вниз, ступенька, вторая, двадцать вторая... налево, еще раз
налево, теперь направо, прямо и вниз - ступенька, третья, пятая, двадцать
пятая... Признаюсь честно - мне очень хотелось хоть одним глазком
взглянуть на Книгу Судеб. Или Зверь-Книгу, как звал ее старый Черчек. Тем
более, что мой внутренний компас с таким энтузиазмом откликнулся на эту
задачу, что я успевал только шевелить ногами и удивляться по ходу дела тем
катакомбам, которые обнаружились под Книжным Ларем.

Безлюдным, безликим, без... безопасным?

"И был день, - монотонно бубнил в моей голове голос промысловика Аха,
- когда Пустой демон Дэмми-Онна бился над Книгой Судеб с Отцом Гневных
Маарх-Харцелом, и оба они рухнули в Бездну, откуда не возвращаются - а
Книга осталась. И был день... день... день..."

Затем голос сбивался - я не сомневался, что именно в этот момент
происходил очередной экстаз паломников наверху - и ему на смену приходил
визгливый противный дискант, попискивавший на окраине сознания:

- Книга Судеб, полное собрание сочинений! Переплет твердый,
глянцевый, возможна суперобложка...

И снова - вниз, вниз, ступенька, вторая, двадцать вторая... направо,
налево, дверь распахивается от легкого толчка...

И я остановился.

В маленькой комнате без окон ползал по полу белый Страничник. Ряса
его была подкатана и прихвачена поясом, Страничник смешно двигал тощими
старческими ножками, и нижняя губа его была закушена от усердия.

Лысина Страничника вспотела и глянцево отражала рассеянный сумеречный
свет, заполнявший комнату. Милый такой старичок, однако, и милая стремянка
в центре помещения, парочка милых рулонов в углу, мел и тряпка... миска с
густой белесой жидкостью, над которой поднимался не менее густой пар. Обои
он переклеивать собрался, что ли?!

Страничник мельком глянул на меня и отвернулся. Спустя мгновение он
просеменил еще к одной двери - в проем я видел письменный стол и угол
какого-то фолианта на столе - прикрыл дверь, потыкал в нее пальцем и
обернулся ко мне.

- Здравствуйте, молодой человек, - сказал Страничник, мучаясь одышкой
и подслеповато моргая, отчего он сразу стал похож на седенького младенца,
у которого бессердечные люди отобрали любимую соску.

- Здравствуйте, молодой человек... Вы не подержите мне отвес?

- Подержу, - ответил я, глупо кивая, потом взял у него веревку с
грузиком на конце, забрался на стремянку и стал держать отвес.

Я стоял на крохотной площадочке, венчавшей складную лестницу, я
держал дурацкую веревку, стараясь не дергать рукой, а одышливый дедушка
шустро ползал вокруг меня, размечая пол меловыми линиями, разливая свой
дымящийся клей в металлические гнутые плошечки, расставляя их по углам,
пришепетывая себе под нос, и тут кто-то громко закричал внутри меня - и я
свалился со стремянки.

Старичок стоял напротив меня, у самой стены, и всю его
благообразность как корова языком слизала. Шершавым, влажным языком...

Нет, не то чтобы у него объявились клыки или глубокие морщины меж
косматыми бровями... и походил он по-прежнему на древнего младенчика, но
только на младенчика, изловившего любопытную муху и намеревающегося
пообрывать ей слюдяные крылышки.

- Вот так и прожил бы я свою жизнь, - доверительно сообщил он мне, -
и не узнал бы никогда, какие дураки еще на свете водятся. А мы-то головы
ломаем, кто же это Даром своим Переплет прошиб, кто Белого Отца Свидольфа
от хуторка задрипанного погнал... Не ушибся, падленыш? Нет, вижу, не
ушибся, нечем тебе пока ушибаться, выползень приблудный...

Я вскочил на ноги и кинулся к Страничнику, еще не до конца вникнув в
происходящее - и невидимый кулак с маху врезался мне в грудь, возвращая на
прежнее место.

И даже не кулак, а сапог, с невидимым каблуком, и невидимой ногой
внутри, ногой большой и умелой...

Я закашлялся, лихорадочно соображая, почему удар не проник в меня,
как положено; затем я прыгнул к двери, в которую недавно вошел - и снова
оказался на полу.

Голова гудела колоколом, левая скула саднила и горела, будто ее
натерли наждаком, и где-то глубоко в груди заворочался колючий еж,
пофыркивая в клокочущих легких.

- Ах ты гад... - выдохнул я, корчась от боли. - Поганка бледная!..

- Белая, - наставительно поправил Страничник, кривя пухлые губы. -
Белая, а не бледная. Бледный у нас ты нынче... до полупрозрачности. Был бы
ты, голубь, человеком, так подошел бы и дал бы безвинному старичку по
последним зубам - человека Пять Углов не держат. Да только не человек ты
пока, а нелюдю за Знаки хода нет... посиди в Пяти Углах, поразмысли, тень
свою черную узлами завяжи...

Я глянул на пол и обалдел.

Оказывается, старая сволочь успела исчеркать весь пол своими
кривулями, и я со стремянкой и отвесом остался в центре непонятной
пятиугольной фигуры, по краям которой дымились плошки с проклятым клеем -
хотя, по идее, он давно должен был остыть. И тень моя протянулась
предательской черной кляксой к ближайшей плошке. Света почти нет, а вот
поди ж ты!..

Ох, Вилисса, мне твой Дар - как осьминогу панама... не смыслю я в
этом деле ни арапа!..

Или правильней сказать - ни рожна? Ничего, времени на раздумья у