Чтение 53–й страницы книги ~Восставшие из рая~

И молчала Вилисса, пряча за спину правую руку.

А на столе, подмяв и опрокинув заупокойные рюмки, лежала пронзенная
мечом Книга. Лежала и обугливалась, рассыпаясь ломкими хлопьями, становясь
пеплом и золой, черной пылью с белесыми прожилками бывших страниц...

Становясь ничем. И рядом лежал кухонный нож с насквозь проржавевшим
лезвием.

Неизвестно откуда налетевший ветер взметнул пепел, и все услышали
затихающие слова - эхо, отзвук, призрак голоса...

- И все-таки финал должен быть таким... прощайте, Один-Трое; и вы,
Женщины Ножа, тоже прощайте... спасибо вам...

А у комнаты уже не было стен. Вместо них клубился туман Переплета,
смыкаясь вокруг молчащих людей все теснее, все ближе...

Пока не сомкнулся совсем.

ПРОЛОГ

В жизни все не так,

как на самом деле.

Станислав Ежи Лец

О, верните

крылья!

Мне пора!..

Ф.Г.Лорка

...а угрюмый Бакс все тащился за мной, по щиколотку утопая в
прошлогодней хвое, и с каким-то тихим остервенением рассуждал о шашлыках,
истекающих во рту блаженством мира, о поджаренном хлебе на горячем
шампуре, о столовом красном в пластмассовом стаканчике, и о многом другом,
оставшемся в рюкзаках, оставшихся в байдарках, оставшихся у места стоянки
на берегу... и Талька молчал, устав спрашивать меня - папа, а скоро мы
выйдем обратно? Скоро, сынок... и я двигался, как сомнамбула, поглядывая
на хмурящееся небо, на завязанные в узлы стволы чахлых сосен - уродцев, и
никак не мог понять, что же меня раздражает больше - злобная безысходность
леса, болтовня Бакса или всепрощающая покорность моего измученного сына...

Черт нас дернул потащиться искать хутора! Ехидный, лохматый черт,
нашептавший в ухо идею прикупить сальца, молодой картошечки и крепчайшего
местного самогона на пахучих травках - чтоб тебя ангелы забрали,
искуситель проклятый!

- Крыша, папа, - вдруг тихо сказал Талька, и мы побежали, гремя
банками и бидонами, и даже пробежали метров двадцать, пока не вылетели на
случайную прогалину и не остановились, с трудом переводя дыхание.

- Крыша, крыша... - недовольно пробурчал Бакс, поправляя очки. - Это
у тебя, Таля, крыша поехала, от переутомления...

Он покосился на моего обиженного насупившегося сына и великодушно
добавил:

- И у нас скоро поедет, в дебрях этих... пошли, Энджи, а то Инга нас
поубивает...

И мы пошли дальше, вяло переругиваясь и пытаясь ориентироваться по
солнцу, изредка выглядывавшему из серой мерзости у нас над головой, пока -
вымотавшийся вконец - не выбрались часа через три к реке, на два изгиба
выше нашего становища.

...Встревоженная Инга довольно долго обзывала нас всякими нехорошими
словами; мы покорно кивали и соглашались, даже иногда развивая тему
никчемности и безалаберности нас в частности и всего мужского рода в целом
- и вот жена моя иссякла, а вода в котле закипела, и туда грузно
плюхнулись макароны, заскрипела жесть банки с тушенкой, и на свет
появилась вожделенная бутылка красного, вызвав обильное слюноотделение у
Бакса... Вечер как-то совершенно незаметно обступил нас со всех сторон,
подмигивая первыми звездами, обещавшими завтра хорошую погоду; я утонул в
приятной расслабленности, вызванной усталостью с тремя маленькими
стаканчиками красного, я лениво хлопал себя по лицу, отгоняя таких же
сытых и ленивых комаров - и поэтому даже не повернул головы, когда рядом
прозвучали чьи-то шаги.

Они - шаги то есть - остановились у меня за спиной, поближе к Тальке
и Баксу, увлеченно спорящим о преимуществах какого-то особенного захвата.

- Эй, дядьки, закурить не найдется?

Голос пришельца был скрипуч и ломок, прочно застряв в выборе между
басом и фистулой.

- Не найдется, - равнодушно ответил Бакс. - Не курим. А если и курим,
то свои, а не чужие...

- Да ладно, - не унимался назойливый гость, - чего заливать-то... Эй,
дядька, ну дай сигаретку!.. а лучше - две. Или три.

Краем глаза я увидел тощую долговязую фигуру с дурацким гребнем
отлакированных волос на голове. Подросток. Вон, и голос ломается... Панк
из чащи. Ишь, культура, куда забралась!..

- Сейчас по шее дам, - сообщил закипающий Бакс. - Поскольку курить
вредно, а по шее - полезно. Для тела и души. И чтоб уши не пухли.

- По шее? - нахально засомневался полудремучий панк. - Не много ли на
себя берешь, дядя?

Я вздрогнул. Словно медленно стала проворачиваться ручка
забитой-заколоченной дверцы внутри меня, и затрещали охранительные доски,
грозя выпустить наружу... На себя. Берешь. На себя... на себя... себя...
Из палатки вышла Инга с ножом в руке и остановилась у входа, держась за
край брезентового полога.

- Не твое дело, - голос Бакса неуловимо изменился. - Беру, что хочу,
и у тебя не спрашиваю. Пшел вон отсюда! Петушок с гребешком!

- Грубиян ты, дядя, - шипяще рассмеялся гость. - А не боишься, что я
сейчас наших приведу? Вас-то сколько? Один-Трое всего, да баба еще ваша с
ножом-кладенцом...

Я вскочил на ноги, стряхивая с себя лень, усталость, оцепенение - но
гость уже бежал прочь, гибкой ящерицей скользя в сгустившихся сумерках;
туда, где на дальней речной косе горел еще один костер, и слышался смех
множества людей, возгласы и звон стаканов, и добродушное приглушенное
рычание, а кто-то заслонил собой костер и принялся махать рукой - то ли
бегущему, то ли нам...

И звенели гитарные струны, сплетаясь с еле различимыми словами:

- Прости меня, я твой тревожу сон

Всей силой самодельного обряда.

- Прости меня, я твой тревожу сон:

Я - воин обреченного отряда...

...Я посмотрел на Бакса. Он молчал, держась за грудь и глядя в землю.
Рядом с ним сидел неподвижный Талька, и в потемневших глазах моего сына
метались призывные отсветы чужого костра.

- Ну что, - наконец разлепил губы Бакс, - пошли, что ли?..

Я кивнул.

И только тогда Инга закричала...