Чтение 56–й страницы книги ~Жертвы~

зрителями в войне смертных.

Все это Лукавый изложил Амфитриону.

- Еще раз спасибо, Гермий, - был ответ. - Это то, что я хотел знать:
исход войны зависит только от нас, людей. И все-таки ты прав - слишком
много совпадений. Неожиданный приступ у Алкида, отсутствие рядом Ификла,
появление минийцев... нет, сперва Ификл, потом минийцы, и только затем
приступ... ах, да, еще Арей по Киферону шляется, сатиров пинает! Слушай,
Гермий, а там поблизости никого больше не видели?

- Тебе одного Арея мало?

- Ну пусть не из богов - из смертных или еще каких?!

- Да что ты ко мне пристал?! Мало ли кто там был - сатиры, нимфы,
пастухи, козлы с козами, старуха эта с внуком, которого Ификл спас, потом
я там был с Паном и Дионисом!.. Хватит?!

- Стой! Какая еще старуха?

- Ификл твой по дороге бабку какую-то встретил... только она-то тут
при чем?! Бабка себе и бабка...

- Вопросы здесь задаю я! - как на допросе пленника, рявкнул
побагровевший Амфитрион.

И осекся.

- Ну, ты понимаешь, - совсем невпопад закончил он извиняющимся тоном.

Но опешивший Гермий, видимо, и впрямь что-то понял - или притворился,
что понял - и принялся вслух припоминать уже успевшие улетучиться из
головы подробности Ификлова рассказа.

- Звали, звали ее как?! - чуть ли не выкрикнул Амфитрион под конец
воспоминаний Килленца. - Ификл тебе сказал?

- Сказал, - растерянно ответил Лукавый. - А я забыл.

- Вспомни, Гермий, постарайся!

- Далась тебе эта старуха! Ну, шла себе из Фив на Киферон, родню,
небось, проведать хотела... братьев, говорит, в детстве лечила, животики у
них, проглотов, болели!.. еще Илифий от родильного ложа гоняла...

- Галинтиада! - резко выдохнул Амфитрион. - Галинтиада, дочь Пройта!

- Точно, Галинтиада! - обрадовался Гермий. - А... что?

- Пока ничего. Еще одно совпадение. Вот что мне интересно -
Галинтиада говаривала, что служит Гекате... скажи-ка, Гермий, вы знаете
своих постоянных служителей?

- Конечно. Не всех, но многих.

- Тогда не откажи в любезности, спроси у Гекаты, что ей известно о
жрице Галинтиаде, дочери Пройта из Фив?

Гермий как-то странно покосился на собеседника, но тем не менее
кивнул.

- И еще, - продолжил лавагет. - Еще одна странность, о которой ты
забыл...

- Какая?

- Почему Алкид не убил минийцев?

- Что ж тут странного? - недоуменно пожал плечами Гермий, в упор
глядя на Амфитриона.

Седого, грузного смертного пятидесяти лет, с лицом, состоящим из
впадин и складок шелушащейся кожи, со вздувшимися венами на волосатых
голенях и коряво сросшимся бицепсом правой руки, некогда разрубленной
чьим-то мечом.

- Если бы эти минийские ублюдки, - глаза Амфитриона на миг вспыхнули
опаляющим пламенем, - оскорбили МОЕГО отца, Алкея из Микен, то я бы их
убил! И, клянусь подмышками Афродиты, ни одна зараза никогда не узнала бы,
почему послы Орхомена исчезли на Кифероне, так и не добравшись до Фив!

- Даже боги? - то ли в шутку, то ли всерьез спросил Лукавый.

Амфитрион не ответил.

Глаза его потухли, напрягшееся было тело обмякло - и Гермий вдруг ни
с того ни с сего вспомнил, что именно сидящий пред ним человек двадцать
лет тому назад внял мольбам измученного Креонта, чьи поля опустошала
чудовищная Тевмесская лисица, от которой приходилось откупаться
шестнадцатилетними юношами, ибо никто и никогда не мог настигнуть
чудо-лису; именно Амфитрион-Изгнанник, на полгода исчезнув из Фив,
неведомо какой ценой уговорил Кефала-охотника отдать ему своего чудо-пса,
рожденного не от суки, от которого не могла уйти ни одна дичь - и,
вернувшись к Креонту, натравил невозможное на невозможное.

Никому не встречались с тех пор преследователь и преследуемая.
Поговаривали, что Зевс превратил обоих в камни - да только где те камни?..

И не любил Амфитрион, когда люди называли его работу подвигом.

Бурлит гордый Орхомен, пеной через край перехлестывает...

Возвращение искалеченных послов вызвало у минийцев взрыв негодования,
по силе сравнимый разве что с извержением вулкана, под жерлом которого
раздувает свой горн Гефест, бог-хромец. Наиболее горячие и пустые головы,
а также родичи пострадавших, призывали немедленно выступить походом на
Фивы, фиванцев истребить поголовно, а город разграбить и сжечь, развалины
засыпав солью, дабы и чертополох не рос на месте, где стояли семивратные
Фивы.

К чести орхоменского басилея Эргина, сына Климена, следует сказать,
что его голова не была ни горячей, ни пустой. И Эргина мало трогали вопли
и призывы, пусть даже его собственный племянник Прокл звался теперь
Проклом-Одноруким и кричал громче всех.

Война неизбежна и даже в некотором роде полезна. Это правда. Но такое
серьезное дело требует тщательной подготовки, опять же благословения богов
и выяснения, что замышляет противник... не исключено также, что Фивы в
последний момент струсят, подобно зарвавшемуся щенку, и опять согласятся
на любые требования, выдвинутые Орхоменом, как это уже было однажды -
только сейчас им сотней коров в год не отделаться!

Жрец Арея после приношения воинственному Эниалию сообщил Эргину, что
Арей благословляет доблестных орхоменцев на битву. "А чего еще можно
ожидать от бога войны?" - про себя пожал плечами благоразумный Эргин; тем
более, что другие боги упорно молчали, не отзываясь и игнорируя моления
жрецов.

Бессмысленно дымились внутренности черного барана, полет птиц только
сбивал с толку гадателей - и басилей, готовясь к войне, не спешил
выступать.

Вскоре лазутчики принесли вести из Фив. Прорицатель Тиресий-слепец
объявил во всеуслышание, что глашатаи дерзкого Орхомена оскорбили самого
Громовержца, за что и были справедливо покараны Алкидом. Орхомен забурлил
гораздо круче, Эргин-басилей еще раз пожал плечами - чего, собственно,
ждать от Тиресия, уроженца Фив и местного патриота? - потом приказал
объявить измышления слепца лживой фиванской пропагандой и продолжил
неторопливо готовиться к войне.

Впрочем, Эргин лично допросил с пристрастием всех вернувшихся послов
на предмет богохульных высказываний. Те клятвенно уверяли, что Зевс здесь
абсолютно ни при чем, но при этом как-то странно отводили глаза в сторону.
Так что в итоге Эргин отпустил калек, затем посовещался со своими
полководцами (рыжебородым верзилой Фестиклеем и мрачным одноглазым
Птерелаем по прозвищу Циклоп) и решил обождать с выступлением до
конкретных действий со стороны противника.

Военачальники справедливо рассудили, что если фиванцы после всего еще
и вторгнутся в земли Орхомена, то даже предположительно оскорбленный Зевс
(не говоря уже о других олимпийцах) сочтет войну единственно возможным
ответом; а во-вторых, северо-восточнее Орхомена, в пойменной долине у
излучины бурноструйного Кефиса, тяжелые колесницы минийцев будут иметь
явное преимущество перед многочисленной фиванской пехотой.

Опять же, к чему гнать лошадей в обход Киферона, если фиванцы сами
явятся за своей смертью?

По предложению кривого Птерелая-Циклопа на Киферон был послан отряд
из шести дюжин опытных воинов - истребить фиванских пастухов, угнать стада
и захватить по возможности ублюдка Алкида, если тот по-прежнему
околачивается на северных склонах.

Отряд ушел и не вернулся.

Эргину очень хотелось думать, что "ПОКА не вернулся".

А через неделю лазутчики донесли, что фиванская армия выступила на
Орхомен.

Вскоре, пройдя вниз по течению Кефиса и сделав небольшой крюк у
Восточного перевала (Эргин понимал, что это Амфитрион, скорее всего,
подобрал своего проклятого отпрыска), фиванцы стали лагерем в южных
предгорьях Киферона - как раз у входа в долину, намеченную Эргином и его
лавагетами для решающего сражения.

Узнав о местонахождении фиванского лагеря, басилей Эргин подумал, что
боги все-таки неплохо относятся к Орхомену.

Ранним утром, когда сплошь затянутое тучами небо слегка посветлело на
востоке, минийцы выступили из города.

Впереди, по раскисшей от двухдневного дождя дороге, катила гордость и
слава минийцев - шесть дюжин тяжелых боевых колесниц, мокро поблескивавших
медной обшивкой. На каждой колеснице находилось по три воина: возничий с
коротким мечом на поясе, копейщик и оруженосец, в чьи обязанности входило
прикрывать копейщика щитом и подавать ему копья и дротики; все трое - в
шлемах и кожаных двустороних плащах-панцирях с нашитыми накладками,
костяными или металлическими.

Следом шла пехота: семь сотен щитоносцев из знатных и обеспеченных