разглядеть на просвет янтарный листик крохотной вяленой рыбешки, с
хрупкими прожилками белесых косточек. Ее товарки были беспорядочно
разбросаны по всему многоногому столу и дожидались своего часа окунуться в
пенный прибой густого домашнего пива.
глоток.
столешницу.
проворством палача швырнул ее в кусты под навесом.
заводь, и как во всякой тихой заводи, здесь встречаются своего рода
странности. Но... это наши домашние, уютные странности, они никому не жмут
и... Ничего вы не найдете, милейший господин Вером, а всем кругом будет
наплевать и на вас, и на непривычный говор ваших людей, и на ваши невинные
круги возле Сай-Кхона. Старики, правда, дергаются, боятся старики, бороды
скребут, только вам, как я понимаю, тоже наплевать на их страхи. Это все,
надо полагать, вроде такого соглашения с обеих сторон, опять же с обеих
сторон и оплеванного, я хочу сказать...
часть пива перед собой, внимательно следил за лопающимися матовыми
пузырьками. - Я, знаете ли, предпочитаю людей, которые боятся. Я и сам,
знаете ли, часто боюсь. Это бодрит. Кстати, я и не собираюсь ничего искать
в Сай-Кхоне. Я собираюсь там терять. Возможно, деньги, вложенные в дело,
возможно - жизни, себя и своих... ну, скажем, товарищей, хотя это будет
лишь фасадом правды. Возможно...
собеседника особо колючей и хвостатой рыбой. Вером двумя пальцами
прихватил ее за плавник и с хрустом разорвал на несколько частей.
взял бы мои слова обратно, но... что сказано, то сказано. Пусть везучий
господин Вером соблаговолит подойти вон к тому краю веранды, и в щели
забора он сможет увидеть безумца, пару лет назад ходившего в Сай-Кхон.
Только, в отличие от вас, человека, которому нечего было терять, он
потерял единственное, что имел - рассудок. Старики шепчут - он видел
Бездну...
наклонился, высматривая между досками видимый край улицы. Удав,
неподвижный сонный Удав, равнодушно торчал у ворот, полуприкрыв высохшие
шелушащиеся веки, а напротив... Напротив сидел идиот в немыслимом пестром
рванье и сером, ободранном внизу плаще. Идиот тряс кудлатой головой,
взмахивал руками, чертя в горячем воздухе круги, и бормотал себе под нос
неслышный бред. Изредка он вскакивал и, припадая на правую ногу, тыкал
сжатым кулаком перед собой, топая и каждый раз резко отдергивая кисть
назад.
Верома. - Походит, походит - и сидит. Потом скачет и орет. Все дома
изрезал - кружки какие-то, загогулины... хотели избить, но - несчастный
человек, сами понимаете; да и красиво в общем выходит, даже очень. Теперь
зовут иногда - мол, давай, укрась подоконник там или дверь... Тем и
кормится. Тут недавно каменотес наш, Сорбан, трепался - староста ему
ограду заказал, негоже, мол, старостиному дому и без ограды; так он тачку
взял и за камнями...
запасы терпения Верома, продолжавшего наблюдать за действиями прыгающего
сумасшедшего.
где у нас камни берут? - ясное дело, в Сае... Да и стемнело к тому
времени, луна выбралась; глядит Сорбан - дымка какая-то висит, голубая,
как с перепою вроде, а из дымки пардуса два черных выходят, - и ну
носиться по развалинам; и страшно, аж дрожь бьет, и глаз не оторвать, до
того красиво!
играют, а ему в такие игры не с руки, даром что браслет наденут, так ведь
рвать на куски станут, живого харчить; тачку кинул, шут с ней, с тачкой, и
бочком, бочком... Только бежит он, а пардусы рядом уже стелются и чуть ли
не подмигивают, а глаза зеленые-зеленые и горят, как плошки. То обгонят,
то отстанут, то хвостом промеж ног, извините, суют, - он уж и хрипит, а им
все шутки!..
наутро выходит - тачка его с камнями у ворот валяется, а на верхнем
камешке-то нарисовано чего-то - может, и был такой, в темноте не
разглядишь... Отошел Сорбан малость и, смеха ради, показал камень нашему
Су. Так тот аж затрясся от злости, обплевался весь, значок тот поскорее
зацарапал и поверх свою кривулю вывел. Булыжники раскидал, а исписанный с
собой уволок. И скачет, подлец, забавно. Вы не знаете, господин Вером, что
это он делает?
выпадом Арельо Вером всадил его в столб, вплотную к судорожно заходившему
кадыку папаши Фоланса.
выпад. Он потерял рассудок, но у тела нет рассудка, оно многое помнит и
почти ничего не забывает. Человек, умеющий делать такие движения - ваши
орлы совершенно верно решили не трогать его. Вы меня понимаете?
Конечно, понимаю, я скажу народу, непременно скажу, что блаженный Су...
место, поправил перевязь и направился к выходу с веранды. - Не стоит
никому ничего говорить. Говорить стоит только мне. А также меня стоит
кормить. И поить. У вас прекрасное пиво, папаша Фоланс. Поить, поить
обязательно. Меня. И моих... ну скажем, товарищей. Об оплате не
беспокойтесь.
Идиот Су несся по дороге, приплясывая и дергаясь, разорванный плащ хлопал
у него за плечами. Удав разлепил один глаз и искоса посмотрел на Верома.
Легко идет, мягко... Но - идиот, руку отдергивает и ждет. Чего ждет,
спрашивается?..
видел?
пять такие не носят, спалили, после гонений на Отверженных. А этот...
Забыл, что ли, когда умом трогался, а теперь - кто тронет блаженненького?!
Да и глушь у них, тут что салар, что варк, - один хрен, кизила нажрутся до
потери пульса и дрыхнут по домам... Лихо бежит парень, ноги - что
оглобли...
бегущему. А тот пылил, несся, и грязный серый плащ никак не мог догнать
своего хозяина...
убедился в этом, я сразу помчался по винтовой лестнице наверх, посмотреть
в окно, выходящее на юг. Я думал, что подстерегу здесь графа, поскольку,
кажется, что-то затевается. Цыгане располагаются где-то в замке, я это
знаю, так как порой слышу шум езды и глухой стук не то мотыги, не то
заступа.
сидел у окна. Затем я начал замечать в лучах лунного света какие-то
маленькие, мелькающие пятна, крошечные, как микроскопические пылинки; они
кружились и вертелись как-то неясно и очень своеобразно. Я жадно наблюдал
за ними, и они навеяли на меня странное спокойствие. Я уселся поудобнее в
амбразуре окна и мог, таким образом, свободнее наблюдать движение в
воздухе.
со стороны долины, скрытой от моих взоров. Все громче и громче слышался
он, а витающие атомы пылинок, казалось, принимали новые образы, меняясь
вместе со звуками и танцуя в лунном свете. Я боролся и взывал к рассудку;
вся моя душа боролась с чувствами и полусознательно порывалась ответить на
зов. И все быстрее кружились пылинки, а лунный свет ускорял их движение,
когда они проносились мимо меня, исчезая в густом мраке. Они все больше и
больше сгущались, пока не приняли форму мутных призраков. Тогда я вскочил,
опомнился и с криком убежал. В призрачных фигурах, явственно проступавших
в лунных блестках, я узнал очертания тех трех женщин, в жертву которым я
был обещан. Я убежал в свою комнату, где ярко горела лампа; через
несколько часов я услышал в комнате графа какой-то шум, словно резкий
вскрик, внезапно подавленный, затем наступило молчание, настолько глубокое