Чтение 51–й страницы книги ~Кровь пьют руками~

нет?

Кажется, он что-то понял. Взгляд стал мягче - и добрее.

- Не стоит об этом, Эра Игнатьевна! Будем считать, что Бог един, и да
расточатся врази Его! Помните, вы спрашивали меня об одном... самозванце. Тогда
я его не знал, а вот недавно довелось познакомиться.

Вначале не поняла - и вдруг до меня дошло. Самозванец! Чернобородый
самозванец с мясницким ножом в руке!

...Кровь на белом могильном камне, кровь на полу, на руках, на черном
балахоне.

"Мы еще встретимся, старший следователь Ги-зело! Встретимся - но уже не
здесь. Мое царство скоро будет всюду!.."

- Он - редкий негодяй. Эра Игнатьевна, но все же не Бог. Пока - не Бог.

- Пока - что? - не выдержала я.

- Пока... - его голос стал тихим, еле слышным. - Пока есть... Другой. Вы
же Библию читали?

Упоминание о Творце не убедило. По-моему, в последний миг шаман передумал
и не сказал того, что хотел. И я подумала, что вовсе не хочу знать ее - эту
правду. Ну ее!

- Гизело! Эй, Гизело здесь? Я невольно дернулась. Обернулась..

В дверях стоял паренек в пятнистом камуфляже.

- Вы Гизело?

Встала.

Кивнула.

- К телефону вас! Международный, из Штатов. Какой-то Стрим-Айленд...
Стрим-Айленд! Сердце дрогнуло, замерло...

...Прыг-скок. Прыг-скок. Прыг-скок... Мяч катится по пляжу, по сверкающему
на солнце белому песку, и мягко падает в воду. Девочка бежит за ним, но
внезапно останавливается, смотрит назад...

Господи! ТЫ есть!

- Мама! Mummy! Мамочка! Это я - Эми! Эмма! Ты... Слышать? Слышишь?

-Да...

Горло сдавило - не ответить.

- Hallo!Это я, Эми! Мама, ты слышать?

- Да! - спохватываюсь я. - Эмма, я слышу тебя, слышу, девочка!

Кажется, я плачу. Каждое слово - как стометровка...

- Mummy! Я знаю, тебе звонить нельзя совсем! Но я видеть тебя по TV. Мама
- ты hero, ты молодец! Вы там все - heroes! Мы посылали телеграмму протест ваш
и наш President! И соседний town тоже посылать! Мы тут - heroes, как и вы, мы
не пустить national guard! Наши все говорить вам - держитесь!

О чем это она? "National guard" ? При чем здесь...

И вдруг я понимаю.

Маневры Шестого флота, цунами, "болезнь легионеров".,.

Господи!

- Я теперь chief of medicine, мама! Наш doctor... врач бежать, меня
назначить. Мы решили не сдаваться!

Вот так! Маленькая девочка бежит за мячом... Эми Шендер, chief of medicine
восставшего Стрим-Айленда. Видел бы ты, Саша!

-Я очень гордить... горжусь тобой, титту! Теперь я знаю, кто ты!
Grandmother тебя не любит, она говорить, что ты преступник, что все годы ты или
воровать, или сидеть prison... тюрьма. Я не верить, я никогда не верила, титту!
Я говорила Полу... Паше...

Ее голос дрожит, срывается. И английских слов куда больше, чем в тот раз.
Наверное, от волнения. Надо что-то сказать! Немедленно сказать!

- Эми, девочка! Я все знаю! Я познакомилась с его братом, с Олегом
Залесским. Я все знаю! Держись!

Сказала, называется! "Держись!" Дала директиву, дура!

- Ничего, мама, - ее голос звучит тихо, но твердо. - Я держать. Только ты
приезжай, мама! Пожалуйста, приезжай! Мне надо сказать тебе. Сказать важное....
Приезжай, пожалуйста!

- Десятое апреля! - кричу я, забыв обо всем. - Вылетаю десятого апреля!
Двенадцатого буду у вас!

-Mummy!

В трубке - плач. И тут я понимаю, что до десятого апреля еще надо дожить,
что вокруг нас - кольцо блокады, и вокруг нее - тоже, а пташечки чирикают,
плещутся в ранней мартовской грязи.

Ничего!

Плевать!

- Эми! Я приеду! Обязательно приеду! Приеду!

Я кричу в трубку, в черную теплую мембрану, хотя в ней давно гудит отбой,
и моя девочка опять где-то там, в неведомой Южной Каролине, только у них сейчас
тепло, нет даже грязи, чтобы остановить танки...

"Я очень гордить... горжусь тобой, титту\"

Кажется, у меня есть, за что умирать.

Только умирать сейчас нельзя.

Никак!

Господи, я ведь ей так ничего и не сказала!

Я глубоко вдохнула холодный ночной воздух. Как хорошо! После подвальной
духоты, после надоедливого гудения старых кондиционеров - ночь. Настоящая
весенняя ночь, чистое звездное небо над головой. Пройтись бы по улицам,
раздавливая каблуками свежий лед на лужах!

- Не можно, дамочка! - сержант-"сагайдачник", старый знакомый,
неодобрительно покачал головой. - И вечно вас на подвиги тянет! Чи не слышите?

Я, конечно, слышу. Стрельба. Одиночный, очередь, снова одиночный.

Площадь Свободы, огромная, пустая, тонула в темноте. Совсем рядом
притаилась баррикада, почти незаметная в ранних сумерках. Вдали - черная
громада Госпрома. Без видимой причины вспомнился чей-то рассказ: семь башен
старого небоскреба -семь нот "Интернационала". Чудили предки! В войну. - ту,
давнюю, когда пулеметы били с колоколенок, - бетонную громадину взорвали,
сожгли дотла, а потом нагнали японцев из Маньчжурии, и азиаты семь лет возились
- восстанавливали. Я еще подумала: не от тех ли бедолаг японцев грозная мадам
Крайцман? Гохэ-новна все-таки!

- Вы бы, дамочка, унутрь шли! - Бдительный сержант прислушался, негромко
чертыхнулся. - Вот злыдни!

Стрелять начали с темнотой - по всему городу. И никто не мог толком
объяснить, что происходит на пустых брошенных улицах. Стреляли патрули - по
мифическим "диверсантам", палили вверх (для пущей храбрости) оставшиеся в
городе энтузиасты-добровольцы. Кое-кто, несмотря на строгий приказ, отпугивал
выстрелами наглых "коропоки". Впрочем, иначе и быть не могло. Толстой прав - в
пустом деревянном городе быть пожару. В каменном - пальбе.

Я вновь уставилась в непроглядную тьму. "Сагайдачник" нетерпеливо дышал
над ухом. Пора уходить. Хотелось спросить об Игоре - Маг еще с утра ушел в
город, но я знала: бессмысленно. Караул меняется каждые два часа, этот курносый
ничего не знает.

Где же Игорь? Что ему делать там, в темноте? Господи, только бы не...

В "КЛО 2-12" было все по-прежнему, только на стене красовался маленький
динамик - старенький, ободранный и, естественно, без проводов. Служба
оповещения - на самый крайний. Пока нашему "ГКЧП" делать нечего: с темнотой
колонны, двигавшиеся на город, остановились.

Интермеццо.

В стеклянной банке умирали тюльпаны.

Где же Игорь?

Тюльпаны молчали, и я поняла - ждать нелепо. Я ведь даже не пригласила
его! Вчера он заглянул просто из вежливости. И вообще. Магу лучше уехать, уйти
на юг, пока Afe поздно, пока стрельба не сменилась разрывами ракет...

На циферблате "Роллекса" - 23.15.

Ночь.

У нас - ночь, а там, за морем, на серых пляжах Южной Каролины, уже утро
или даже полдень. Что сейчас делает Эми? Если журналисты не врут, эпидемия не
трогает тех, кто внутри кольца. Надеюсь, у девочки не будет работы. И пошли им
Господь какого-нибудь генерала или хотя бы сержанта, который знает, что делать,
когда начинают бомбить!..

Нет, нет, об этом лучше не думать!

Ночь.

Тюльпаны молчат.

Стрельба - совсем близко, где-то на соседних улицах. , Троеручица! Ты же
все видишь! Сделай так!..

Шаги...

Легкие, быстрые, их не спутаешь...

Дверь!

- Чт-то? Что случилось, Ирина? Кажется, я его напугала. Он только
собирался постучать. Хорошо еще, дверью не задела!

- Ничего, Игорь. Просто услыхала ваши шаги...

На его лице - легкая растерянность. Правая рука прячется за спину, в левой
- знакомый рюкзак.

- Извините! В-все, что смог достать! Подснежник.

Маленький, беззащитный, с чуть примятым зеленым листком.

И уже никто не скажет, чьи губы первые...

...В комнате тихо, даже стрельба стихла. Я слышу его дыхание. Слышу, как
бьется его сердце. И нет сил нарушить эту тишину.

Но сказка кончилась. Внезапно я вспоминаю, что забыла закрыть дверь на
задвижку...

- Что-то не т-так, Ирина?

- Все так...

Хорошо, что в темноте он не видит моего лица. Предложить ему кофе? Мысль
кажется почему-то неимоверно пошлой.

- 3-завтра будет самый долгий д-день. Я вздрагиваю. Думать о "завтра" не
тянет. Больно думать.