спорить, лбами друг о дружку стукаться... Небось, получше моего знаете:
грешен человек, а я вдвойне грешен, не мне Лукавому дорогу заступать. Вот
вам, святой отец, такие дела - в самый раз.
думал, ты с ним на короткой ноге! Или не поделили чего?
добром не попросил? - дескать, каюсь, отрекаюсь, и все такое?!
просьбы в Вильно, а там дознаватели смышленые, мигом к пяткам каленые
пруты приложили бы... Нет уж, святой отец, лучше я вас без видоков
длинноязыких просить стану!
не обязан служитель святой церкви противостоять дьяволу и разрушать козни
его во славу Господа?
якшается с Нечистым!
обманщику-ворожею, кому и так до могилы рукой подать, а невинной душе,
которой дьявол домогается? Особенно если душа эта - сестра ваша, святой
отец? Не сестра во Христе, а такая, какие у нас всех, грешных, водятся!
Привратник-то ваш пустозвон, раззвонил по всей округе чище колокола: к
аббату Яну сестра приехала!
стоит, за ней охотятся. И очень даже может статься, что сестра ваша скоро
здесь окажется.
подобающего святому отцу гнева. - Ты и ее заманить сюда решил?!
Топора. Вот тут-то Петушиное Перо за ней и явится. Кому ж, как не святому
отцу и вдобавок родному брату, ее от Нечистого оградить?
котлами стращать не стану, но и на этом свете прощения не жди.
не стану. Только прежде чем надумаете сюда стражу да монахов гнать, чтоб
на костер меня отправить, вспомните сначала, как сами-то в Казимеже
[Казимеж - квартал в Кракове, известный своими злачными местами] к блудным
девкам шастали да кутили в мирском платье по кабакам. Помните? И я помню.
Так что крепко подумайте, прежде чем карать меня, грешного. У меня и
свидетели найдутся...
угодное Господу, и если все кончится миром - едете отсюда вместе с сестрой
подобру-поздорову. Никому от того зла не сотворится, а обо мне лучше
забудьте - человек вы почти что святой (старик ехидно подмигнул), вам
скоро епископский сан принимать, значит, ни к чему прошлое ворошить,
грешки всякие наружу вытаскивать... Ну а если что не так выйдет - тогда и
карать вам некого будет. А, может, и некому, - добавил мельник совсем
тихо.
растерявшегося на миг мельника. Старый Топор ощутил странный трепет,
волной пробежавший по его изношенному телу, глаза сами собой стали моргать
и слезиться, словно к самому носу поднесли резаную луковицу - и колдун
Стах поспешил отдернуть руку, машинально бормоча заговор от порчи и
сглаза. Он не понял, что сейчас произошло, но все же нутром почуял, что
сидящий напротив него человек в коричневой дорожной сутане далеко не
прост, а в том, что случилось, святостью и не пахло.
разжигал.
растягивая тонкие губы в гримасу, так же похожую на улыбку, как веревка
походит на гадюку. - Теперь я не сомневаюсь: я действительно нужен тебе.
Ты надеешься, что я смогу оградить свою сестру - и тебя самого! - от
дьявола, если он явится за ней; а он явится, тут я тебе тоже верю. Но
главного ты не сказал мне, а сам я не успел дотянуться... Зачем ты все это
затеял? Чего хочешь ТЫ, и какова будет плата?! Говори!
не сообразив, о какой-такой страже говорил удивительный монах. - Ты будешь
защищать свою сестру, и я помогу тебе в этом, чем сумею. А остальное - как
любите говорить вы, служители церкви, - остальное в руках Господних.
смотрел на старого Стаха из Гаркловских Топоров.
серого с сильной проседью пса, крутившегося у двери, за которой скрылись
аббат с мельником. Потом пес совсем по-человечески припал ухом к двери и
застыл в напряженной позе.
тварюку все же побоялся. - Вот уж угораздило, спаси Господи и сохрани!
Возле самого монастыря - и в такой оборот!"
упор посмотрел на брата Игнатия. Только тогда до квестаря наконец дошло,
что никакой это не пес, а матерый седой волчина.
другу. Глухо стучали копыта по сумрачной глинистой дороге, на которую лишь
в полдень, и то ненадолго, ложились веселые солнечные пятна; а сейчас -
какой там полдень! - день клонился к вечеру, и хорошо было бы успеть
добраться до корчмы Габершляга, прежде чем наступит полная темнота.
как обычно.
Даст Бог, ночевать будем под...
дороги серые тени. Кинулись без воя, без рычания, молча, по-змеиному
стелясь над самой землей, словно сам лес долго выжидал, примеривался -
чтоб наверняка - и наконец решился, бросив верных серых пахолков [пахолок
- слуга] на незваных гостей и хлестнув стаю для острастки заранее
припасенной плетью.
загривке, дорога испуганно выгнулась, уходя вбок и вверх, истошное ржание
на миг оглушило - и вот уже Марта лежит на земле, неловко подвернув
придавленную конской тушей ногу, а совсем рядом с лицом женщины
растекается темно-багровая, почти черная в сгущающихся сумерках лужа, и
матерый зверь в упоении рвет горло агонизирующей лошади.
дергающееся, плюющее багровым - гайдук Михала даже не успел схватиться за
оружие; хриплое рычание сливалось с оглушительным треском кустов на правой
обочине - каким-то шестым чувством Марта поняла, что это Джош сцепился в
кустарнике с одним из лесных убийц; а сам воевода Райцеж возле старого
вяза...
женщине, сухо щелкнули окровавленные клыки - Марта вскрикнула, отчаянным
рывком высвободив хрустнувшую ногу, и бросилась в лес, напрямик, куда
глаза глядят. Животный страх гнал ее вперед, заставляя бежать, не разбирая
дороги, забыв о Михале и Молчальнике, не замечая дергающей боли в
подвернутой ступне, чувствуя, что сердце прыгает уже не в груди, а где-то
в горле, не в силах остановиться, выигрывая у смерти рваные мгновения
страха, бешеного бега, тяжелого дыхания - мгновения жизни!
будь Марта не так испугана, она бы поняла, что ее куда-то направляют,
ведут, как умелый пастуший пес ведет отбившуюся от стада овцу, потому что
если бы хотели загрызть, то уже давно бы это сделали...
спиной проехав по глинистому склону, выпятившему наружу мокрые шишковатые
корни; вот сейчас волчьи клыки сомкнутся на трепещущем горле, жизнь
захлебнется кровью, отверзнутся врата Преисподней, и пред Мартой появится
сам Великий Здрайца!..
женщина начала понемногу приходить в себя; осторожно открыла глаза, села,
огляделась... Она находилась на дне глубокого лесного оврага; рядом журчал
тоненький ручеек, прихотливой змейкой убегая прочь, и возле перепачканной
ладони Марты обиженно покачивались несколько распрямляющихся травинок.
пронзила резкая боль.
краю оврага и уходить явно не собирались. Впрочем, спускаться в
негостеприимный овраг волки тоже не спешили.