Шэн, смогло понять, что я уже не один против него.
бессильным визгом скользнув вдоль наруча, а я бросился вперед, над самой
землей, болезненно ощущая груз неподвижного тела Чэна, ограничивавший меня
в выпаде.
но и Джамухе пришлось отпрыгнуть назад и остановиться, тяжело дыша и
опустив Чинкуэду.
стон Чэна - и боль в его плече, которую я ощутил как свою, когда пробовал
резко взлететь вверх...
сначала следил за ними, а потом не смог, и тогда латная перчатка вцепилась
в меня, чуть ли не кроша рукоять, и мощно пошла вверх и назад,
переворачивая вновь застонавшего Чэна на спину.
но Чинкуэда уже устремлялась ко мне, а я не успевал, не успевал я!.. И
нога Джамухи с лета ударила по руке аль-Мутанабби, отшвыривая нас в
сторону...
что немыслимой дуга эта была лишь в том случае, если бы Чэн продолжал
лежать на спине, мертвой тяжестью повиснув сзади меня, - и блеск моего
клинка отразился в глазах Чэна, стоящего на одном колене, а в левой руке
Чэна гневно звенел Обломок, шут, Кабирский Палач, дорвавшийся до Чинкуэды,
Змеи Шэн!
как же это прекрасно - свобода по имени Я-Чэн!..) наискось пронесся у лица
Восьмирукого, подцепив на острие вуаль, закрывавшую глаза гурхана, и
вырвал ее из шлема.
двери, за которой лежало будущее, побывавшее в шкуре прошлого; и только
прощать у нас не было времени, потому что на нас смотрели те, кто еще не
научился - прощать.
то сегодня я, Блистающий, дрался полумертвым человеком за нашу общую
жизнь. И не только нашу.
за пояс, я - в ножны, и мы неторопливо огляделись вокруг.
падением Чыды в руки Неправильного Шамана возле каждого нойона племени
незаметно оказался человек в смешном халате с побрякушками - отчего десять
нойонов, заглянув в неестественно черные глаза слуг Ур-калахая,
промолчали, а без их приказа воинов хватило не более, чем на один шаг.
кабирцев во главе с невозмутимо-опасным ан-Таньей; а две дюжины Блистающих
грозно сверкнули на солнце, выглянувшем из дыры распоротого Чыдой неба.
замерла, так и не скатившись с северных холмов.
воинами у ног своих и с Чыдой на плече; он стоял, а осенний ветер играл с
серебром волос Неправильного Шамана.
несчастной Хамиджи-давини, обуянной кровавым дэвом мести и истины Батин;
горло, открытое для этой истины на острие моего клинка.
Обломка заиграли солнечными зайчиками, а Чэн улыбнулся в лицо будущему
хищной улыбкой пятнистого чауша, медленно начиная расстегивать пряжки
доспеха?..
чему таким прекрасным со-Беседникам, как мы, эта глупая одежда из далекого
прошлого?!
шулмусы, мы не причиним друг другу вреда, клянусь Двенадцатью и Одним!.. -
снятый пояс вместе со мной и Дзюттэ Чэн положил у ног, рядом со Змеей Шэн,
не отрывая цепкого взгляда от Хамиджи-Джамухи, но та не двигалась с места.
слова, пришедшие из восьмивековой старины:
рубаху, оставаясь по пояс обнаженным, вскидывая руки к отшатнувшемуся
небу, и Шулма ахнула, увидев чешуйчатую металлическую кожу правой руки;
увидев латную перчатку, которую теперь можно было снять только вместе с
плотью.
рукояти меня и Дзю.
произнеся ни слова, полетела к Джамухе (это имя шло ей больше, это имя
больше значило для нас, и я решил звать ее так), которая инстинктивно
поймала Тусклую.
ему. - Гурхан любит доспехи? Гурхан хочет спрятаться в прошлом от
будущего?! Ну что ж...
голову, он влил в себя ее содержимое и выхватил меня из ножен.
танце, пока Обломок крюком своей гарды цеплял оплечье Джамухи.
поближе, и я дал ей насладиться мгновенным счастьем удачи, когда Чинкуэда
проскользнула вплотную ко мне - попав в неласковые объятия Дзю.
сторону, а Джамуха кинулась за ней, не замечая, что Дзюттэ снова зацепился
за ее оплечье.
а я еще раз прошелся по ремням на правом боку, разрезав не то два, не то
три.
отбрасывая его прочь; а я немного поигрался со Змеей Шэн, временами
одобрительно похлопывая Джамуху по запястью.
удерживающий Чинкуэду, Чэн, вкладывающий в рывок всю силу...
заставив выронить Чинкуэду, и Чэн успел подбросить меня и опять поймать,
пока Джамуха избавлялась от доспеха, превратившегося в оковы.
который и резался легче, и рвался куда проще.
бесстыдный ветер тут же тронул их своими холодными ладонями.
пластины шлема Джамухи и снял его, обнажив голову девушки-гурхана.
стоячую воду священного водоема - и Шулма страшно двинулась вниз с холмов,
грозя живым валом захлестнуть поле невиданной Беседы.