поднебесье, уходила, растворялась без следа. А в черных небесах
беззвучно скалился-хохотал Месяц-Володимир, и от его холодного оскала
замирало сердце, холодела кровь.
громко, словно здесь, среди равнодушных звезд, мог найтись тот, кто
поможет, заступится. ..
трясине. И тогда она вновь закричала...
приподнялась, звеня цепями, дотянулась до кувшина. Глоток ледяной воды
привел в чувство, прогнал нахлынувший ужас.
скользила по влажным от сырости плитам пола. К тому же висевшие на
запястьях цепи мешали, тянули вниз. Девушка закусила губу, чтобы не
заплакать, не зарыдать в голос, не завыть.
растертых до крови запястьях, волглая сырость подземелья - или грязь,
омерзительная, сводящая с ума. Все плохо, но всего горше - нет
надежды. Никакой. Словно у Черной Птицы, что снится ей почти каждую
ночь. Не держат крылья, не держит воздух, вместо неба - трясина, а
внизу - зеленый, мерцающий трупным отсветом снег.
Эх, батька, батька, бесталанная у тебя дочь! Бесталанная, бессчастная.
Сказал бы кто еще полгода назад, что гордая панна Загаржецка будет
плакать по ночам от бессилия да от бабьей слабости! Не поверил бы
старый черкас Логин, ударил бы пудовым кулаком по столу, да так, что
доски - вдрызг!..
вздохнула. Еще и это! Будто бы мало одной беды!
черную, обложенную влажными камнями яму, когда бородатый кузнец, дыша
перегаром, забил руки и ноги в кандалы, одному обрадовалась - не одна
она тут. В углу, под тусклым окошком, притаилась вторая горемыка - в
таких же цепях, такая же грязная и нечесаная. Лишь только за
стражниками закрылась кованая железом дверь, Ярина потянулась вперед,
негромко окликнула - и услыхала в ответ даже не вой - собачье
тявканье. Несчастная была безумна.
дверью привычно грохотали сапоги, бородатый сердюк приносил кувшин с
водой да железную миску с варевом, которое приходилось есть руками.
Ничего не менялось, разве что надежда, и без того маленькая и тусклая,
словно звезда на рассветном небе, с каждым часом становилась все
меньше, все незаметней.
пучине. От этих снов Ярина просыпалась - с криком, в ознобе. Наверное,
той, что сидела в дальнем углу, тоже снились такие сны - пока тьма
безумия не захлестнула, не покрыла с головой.
вновь тяжело вздохнула. Проснулась! Лучше бы не просыпалась!
здешнему гетьману - значит, и темница гетьманская, державная. И
подземелье это - непростое. С чего бы обычных воришек да шаромыжников
в глухие камни прятать? Невесть что рассказали о ней гетьману, вот и
повелел он спрятать незваную гостью подале. Та же несчастная, что
тявкает да хихикает, когда-то иные времена знавала. От платья одни
лохмотья остались, но и лохмотья о многом говорят. Не бархат, не парча
даже. Серебряное шитье, кое-где и жемчуга уцелели, на худой руке -
золотой браслет с синим камнем. И ведь не отобрала стража. Побоялась,
видать! Не из простых та женщина. В справных нарядах ходила, высоко
голову держала. Не сотникова дочь, даже не полковничья.
сорок. Нет возраста у безумия.
другое подземелье. Люк в потолке, черный зев колодца... Странная мысль
приходила на ум. Нелюдь Мацапура все же не сковал ее цепями, не
кормил, словно собаку. И был с нею седобородый пан Станислав, не
побоявшийся заслонить ее в последний миг, когда явились за ней Дикий
Пан со своим мертвяком-шляхтичем, протянули жадные руки. Заслонил
старик - и сам упал. Страшная доля выпала пану Станиславу Мацапуре-
Коложанскому, но умер он лыцарем. С ним не так страшно было, хоть и
тогда надежды почти не оставалось.
слава Богу! За что же посадили сюда зацную пани? Заговорщица?
Чернокнижница? Или?.. Или тоже душа невинная? Еще совсем недавно Ярине
казалось, что по тюрьмам да острогам сидят лишь душегубы да воры. Что
же это за земля, где без суда и приговора людей в цепи куют?
руку, поморщилась, попыталась перевернуться на спину. Близкий камень
дышал сыростью.
Тьма только начала сменяться серым сумраком, в коридоре прогрохотали
сапоги - сменилась стража, миску забрали, но воду так и не принесли.
Может, утро, а может, и полдень...
стал, освободил лишь ноги. Ярина попыталась встать - не дали.
Бородатые сердюки схватили под руки, потащили по коридору. В спину
ударило привычное тявканье.
Но хватило и этого, глаза с отвычки наполнились слезами, девушка
зажмурилась, с трудом подавила стон.
или даже трое. Слезы мешали видеть, но Ярина успела заметить скатерть.
Богатая скатерть, тканая, не скатерть даже - ковер. На ковре-скатерти
- чернильница, подставка с перьями...
на скамью. Чьи-то руки сжали плечо, поддержали. Рядом засмеялись -
снисходительно, с презрением. Ярина вдруг представила себя со стороны:
грязная, в нелепой плахте, со спутанными волосами, глаза красные,
словно у совы.
тот, за столом, пытался выговорить ее имя.
тот, кто обращался к ней, - худой, весь в черном, в каптане
непривычного кроя. Вроде как гишпанский камзол, каким его в книжках
рисуют. По левую - писарь, маленький, на крысу похожий, перо - за
ухом. А по правую...
Все равно, хуже не будет.
Логин, валковский сотник!..
Кажется, тот, за столом, и не расслышал.
пододвинул бумагу. Или пергамент - не поймешь. Кончик пера нырнул в
чернильницу.
допрос снять решили. Иное странно - как им друг друга понять? Здешнее
наречие - словно свинец; как ни тужься, и дюжины слов не запомнишь.
Гринь старался, старался - так и не выучился, все на мигах да на
пальцах беседы вел.
плечами пожала. Или "гишпанец" этот ничего о ней не слыхал?
на плечи, не пуская. - Толмача найдите, Панове! Тогда и говорить
будем.
стало легче. Раз хотят беседовать, то и толмача разыщут. Вот тогда она
скажет. У нее есть что сказать!
зашептал. Перо легко заскользило, оставляя большие уродливые значки,
чем-то похожие на жуков. "Гишпанец" между тем повернулся направо.
человек - гриб-поганка. На плечах - рубище, вместо лица - одни
морщины, из которых торчит острый нос. Но Ярине стало не по себе. Пан
в черном тут явно главный. Писарь - он и у антиподов писарь, а вот
гриб-поганка... Не бывает в застенке случайных людей. Кат? Лекарь? На
лекаря старикашка не походил. Значит?..
словно сама собой появилась грамота с золотой печатью на толстом
шнуре. Теперь настала очередь "гишпанца" кивать в ответ. Наконец
сговорились. Старикашка встал, махнул рукой сердюкам. Ярина и сама
попыталась встать. Поняла - началось!