заливая грудь... Да только всякого навидался Логин, сотник валковский,
по сей геенне Порубежной всласть наездился, чтоб от дурных воплей за
спиной кочерыжкой ежиться.
неприкаянном, сменявшем душу на дочку, честь на кровь, славу
черкасскую на скитания горемычные - и загубившем все сразу.
зов. Чорт тебе батька, горлопан! - в пекле ищи, не здесь!.. Накликал.
лампадами горят - узкие, нелюдские, от висков к самому переносью.
сердце аж захолонуло, а кулак с шаблей до краев свинцом налился: ни
поднять, ни опустить.
рода человеческого. Сам себе удивился: есть еще порох в пороховницах!
славно! Что теперь скажешь, сучий выкормыш?
девичьими ресницами. - Видишь, Логин: он не драки - смерти просит. Ты
не руби его, сотник; ты пожалей его. И себя пожалей, ведь пора бы...
качнулся, только лапой шестипалой в грудь себе постучал. - Глянь,
прошу: себя не видишь? не узнаешь?
Кто ты, а кто я?!
со своими хлопцами взять хотел... и я взял - однажды. Что от нас
осталось с тех пор, сотник? Порох один, и тот сырой... шипим, шипим,
пыжимся грохнуть... Смотри лучше, сердцем смотри, коли не дал тебе
Святой, благословен Он, разума!
на дуну вой - а глаза и рад бы отвести, да с радости этой проку мало!
Зимой у детворы так бывает: лизнут сдуру железку, в самую стужу лютую,
потом язык не отдерешь!.. вот и взгляд - прикипел к чортяке. Не
хочешь, а видишь, оглохнешь, а слышишь; нож кривой в сердце сунешь, да
сердце-то в ответ не кровью - памятью во все стороны брызнет.
пан поклянется перед иконою, что Юдку, живого и невредимого, на ту
сторону возьмет. Там и сочтемся...
необъятном лбу понемногу разглаживались:
куда заведешь нас. Вот если правильно заведешь да Яринку там отыщешь -
тогда поговорим... мое слово - железо...
сейчас привести из пекла их сыновей, да мужиков, да братьев!..
Отказались бы?
ярости ли, или от смертельного оскорбления, или старуха в цель
попала... ? - Я клянусь вам, бабоньки... что упыра этого, Юдку, своей
рукой в у пекло приведу. А жид Юдка мне живой нужен, покуда в пекло
меня не приведет, а когда приведет - то я его, злодея кровавого,
шкурой новый барабан натяну! Или я брехал когда?!
Страшное дело творилось в плавнях близ Хотина-Днестровского. Страшно
пытали Логин, тогда еще хорунжий сотенный, со Шмальком-друзякой
пленного нехристя, диким спросом спрашивали - молчал черномазый.
ладонью потный лоб и оставляя поперек багровую колею.
подхватил, унес тихим шорохом, - таки помер, басурман! Добили, не
добились...
память резались? отчего годы не вытравили?! - улыбнулся светло и уже
взаправду помер.
узнал, лишь плечами пожал. Из ихнего клятого Корана то было:
но взыщет за то, что вяжете клятвы! Искупление этого - накормить
десять бедняков или освободить раба..."
сейчас выперло новой болью, чирьем гнойным под взглядом чортячьим:
за то, что вяжете клятвы..."
небо над головой - дерюга рваная, прохудившийся мешок с горохом, того
и гляди посыплется на голову частым градом. Не правда вокруг - брехня
на брехне сидит, брехней погоняет, и все трое истинной правдой
прикидываются, изгаляются над встречным-поперечным! Что делать? где
стоять? куда идти? кого рубить?!
серебряный обруч в ее волосах.
за плечами, повернулся Логин к дочери. Стояла та в высоком небе
ангелом Господним, светилась зорькой ясной - и понял сотник: все.
Конец отчаянной душе. Завершились адские скитания, но и жизнь
завершилась. Смилостивился Иисус-Спаситель, допустил грешника в рай;
туда, где сейчас Яринка сладкий варенец золотыми ложками ест.
сбилось.
серебром, что твоя икона в новой ризе... Да только приплясывал рядом с
панной сотниковой чертенок-подмастерье, разнопалый нехристь.
глазах сотника Логина.
Логин не знал, не видел уже, как из-за кустов приподнимается верный
есаул, как дымится разряженная булдымка в руках старого Шмалька, а сам
есаул Ондрий потрясение смотрит в синь высокую, где пляшет неуязвимый
чертенок, и молчит Ярина Логиновна.
надобно, когда по-своему телегу повернуть. Тайно ждал в засаде:
выручит жида-падлюку шабля острая, так пуля меткая не минует!
горечь происходящего - и Хлеб Стыда забил мне рот липкой мякотью.
Впервые я понял, что значит быть бессильным стариком на иждивении
собственных детей! Я, каф-Малах, Свобода во плоти, проницавший Рубежи
и смеявшийся над стражей! - ныне я жил лишь потому, что вот он, мой
малыш, запертый в темницу несовершеннолетнего тела, рвал свет в клочья
и швырял мне, блудному отцу своему, последние обрывки.
стыдом новым. Это я кричу ему: "Брось! оставь!.."?! Это я облегчаю ему
непосильный труд?! Нет, это я сам норовлю оставить, бросить мальчишку
Шилова Юлия
Грабб Джеф
Буркатовский Сергей
Корнев Павел
Березин Федор
Круз Андрей