треугольника... выше, выше, скорей выше, пока еще огонь заката пьяным
канатоходцем пляшет на макушке Древа, окрашивая живым багрянцем высшую
сфиру Кетер-Венец, пока солнце еще н рухнуло за золотой горизонт!..
выше!.. но пустота клокочет в груди, и руки, мощные руки мои -
бессмысленная тяжесть, ибо средний треугольник Гевуры-Силы, Хесед-
Милости и Теферэт-Красоты почиет в саркофаге, откуда нет выхода, и
лишь в завершающем треугольнике, в триединстве сфир Бины-Разума,
Хохмы-Мудрости и багряного Венца еще плещет умирающий прибой,
судорожно теряя последние капли, исход пеной...
странно родного тела, когда хотел бы лететь самумом пустынь, проницая
триста девяносто небосводов, наполняя собой всё и всем - себя; ползу,
тащусь, уговариваю пропустить, где раньше ломал запоры, просачиваюсь
капелью, куда раньше врывался волной; и взглянуть на мир из не-моих
глазниц труднее, чем прежде - смеясь, рвать Рубежи и уходить от
погони.
погребальных пеленах (было!.. помню!.. а я тогда стоял и смеялся в
пыльной тишине пирамиды...). Но тьма не-моих глаз свежа и прохладна, в
ней нет ни крупицы, ни пылинки проклятого золота.
видения-мольбу, его же собственную память, надежно похороненную в этом
бесчувственном сундуке с двойным дном. Я бросаю в лицо его души дым
магнолий и хруст фарфора под сапогом, свечу белого платана и ненависть
превыше обреченности; я выбиваюсь из сил, умоляя его нарушить условие
Заклятия, совершить выбор, спасая себя и меня. Я беззвучно кричу, как
кричал ему раньше, умирая не в золоте - в дурацкой клетке после
неравного боя со сворой Самаэля, того гордого Малаха, чья власть
зиждется на силе... да, я еще кричу.
Двойник, и с его клинка мне меньше всего нужна смерть - с его клинка
мне нужна пощада.
дно.
золотым небесам, золотые пылинки пляшут в золотом луче, драгоценный
дождь нитями тянется к литой тверди, желтые листья бубенцами звенят на
желтых деревьях, на златом Древе Сфирот... нет, поздно.
кого я напрасно швырял дым магнолий и хруст фарфора, когда надо было
швырять страшный дух горящей плоти и молчание сестры Рахили, на беду
себе прожившей дольше обычного...
вперед-назад и монотонно выпевая песнь без смысла и цели. Я стою
рядом, наполовину утонув в стене.
меня каф-Малахом, тогда как остальных из Рубежей ты всегда называешь
бейт-Малахами?! Ответь мне! Ответь - и я принесу тебе полные ладони
света!
безразлична старику у очага.
песню без цели и смысла, и тень на белой известке всё качается от
тайного сквозняка, то увеличиваясь, то уменьшаясь. - Зачем мне твой
свет, зачем мне твои ладони? Уйди в стенку, не мешай старику
умирать... Тебе мало, что меня и так наградили прозвищем "Чужой", а
синагогальный служка плюет мне вслед, когда я еду мимо на осле? Мало,
да?! А ведь мой осел ничем не хуже ослиц рабби Пинхаса и язычника
Балама, разве что не вещает прописных истин для народа! Уйди в стенку,
неудачник, и забудь ко мне дорогу...
раскачиваться, но только после ответа.
держит во рту сто языков и еще один, Язык Исключения, употребляя
который, мудрецы прячутся от гнева и ревности ангелов! Он гуляет меж
Сосудами, как правнук дряхлого рав Элиши-Чужого гуляет в гранатовом
саду за городом! Он вертит кукиши из престолов и врат, из времени и
пространства... Так нет: ему этого мало, ему еще и надо мучить бедного
рав Элишу дурацкими приставаниями! Пойми, позор матери, которой у тебя
никогда не было, - первая книга Пятикнижия начинается с буквы Бейт,
основы всего сущего, и означает она: "Именно так!" А великая Каббала,
Путь взыскующих Святого, благословен Он, лежит под знаком буквы Каф,
означающей: "Как если бы..." Вот потому-то ты, негодный убийца
стариков, зовешься каф-Малахом, а Существа Служения из Рубежей зовутся
бейт-Малахами, ибо они постоянство, а ты - случай! Уйди в стенку, дай
отдохнуть перед смертью...
комка, то вырастая до восьмого небосвода, и я знаю: рав Элиша так
шутит.
засаленной циновки.
сдаюсь я. - Почему ты ни разу не откликнулся на зов Рубежей?! Ты,
вошедший в Сад Смыслов и вышедший не с миром, но со знанием?!
с внезапной строгостью отвечает песнь, и больше мне не удается выудить
из нее ни слова.
единственное, что он берёт у меня.
вертят мое тесное узилище, переворачивают... Луч солнца, идущего в
зенит где-то далеко-далеко, едва ли не за тысячу Рубежей отсюда,
ныряет в витраж оконного стекла (чувствую!.. клянусь Тремя
Собеседниками, чувствую!.. так слепой радуется лучистому пятну во
тьме...) - и впитывает рукотворную радугу. Багрянец аспекта Брия
сливается с изумрудно-тонким аспектом Ецира, третьим из сокрытых
цветов; западный край их слияния слегка затенен аспидной чернотой
Асии, зеркала радуги, - в ответ мое сознание проясняется, и холод
рассудка обжигает золотую осу в золотом медальоне, трепетом пронзив
крохотное тельце.
на миг из-под тяжести Самаэлевой своры.
рожденного глупым каф-Малахом от смертной! - что ты делаешь,
младенец?!
насквозь, как бывало раньше. И с ужасом понимаю, как мало от меня
осталось. Прежде я шутя ловил шелест игральных костей в мешочке, когда
двенадцатирукий Горец в дебрях Кайласы намекал на славную возможность
проиграть ему горсть-другую пыльцы Пожелай-Дерева; о, прежде...
три сфиры из десяти, словно готовясь силой Света Внешнего нарушить
влияние верха на основу, что в ракурсе Сосудов дает возможность
рождения Малаха, а в ракурсе Многоцветья - надежду на всплеск Чуда.
наверное, изругал меня вдребезги за такую трактовку Сокровенной Книги
Сифры де-Цниута...
любых тонкостей.
после чего взорвались гулким эхом - и снова тишина.
Лукин Евгений
Лукьяненко Сергей
Доставалов Александр
Жюль Верн
Орловский Гай Юлий
Витковский Евгений