воздух, расплескав пыль и затхлость драгоценной слюдой. Впервые в
жизни, в удивительной жизни, где время значило меньше горсти пыли, а
расстояние покорным псом терлось у ног, - впервые в жизни я испытал
страх. Назад,
меня не настигнет Самаэлева свора, где пестрый ястреб не смахнет на
лету крылом мою последнюю искорку, где легко не жить и не умирать без
мыслей, без боли - назад, глупый каф-Малах!
Адамова племени, видел страх отца своего, слышал этот страх, вдыхал с
воздухом, ощущал вместе со мной всем своим существом и понимал, не
осуждая. Рав Элиша часто говорил мне про Хлеб Стыда, пищу сильных; я
же кивал в ответ, думая, что это красивая аллегория...
хруста под тяжелой подошвой судьбы.
Мой сын подошел к лежанке, застеленной атласным покрывалом, и лег
поверх вышитых жар-птиц на спину. Открытый медальон покоился на его
узкой груди, он бездумно игрался моей распахнутой настежь темницей-
убежищем, а лицо ребенка сейчас отчаянно напоминало лицо его матери.
Тогда, когда Ярина сама легла навзничь, не глядя на меня, а я, смеясь,
потянулся за три Рубежа и достал кубок с утренней росой прямо из чьих-
то рук - чьих? не помню... не рассмотрел.
выскользнуть в приоткрытое окно.
треть сфир, обещая Чудо в ракурсе Многоцветья! Не потому ли
семицветные бейт-Малахи, подлинные Существа Служения, сами из всех
цветов различают лишь белый и черный, что для них нет и не будет
чудес?
багрянец, и в зелень, и в черноту; я вылетел прочь.
чахлой рощицей близ заваленного по самый сруб колодца, и голодная
собака недоверчиво почесала ухо задней лапой, на всякий случай гавкнув
вслед. Собака знала: эти, надоеды кусачие, зимой не летают. Меньше
всего собаку интересовало, что под золотой осой по снегу стелится
удивительная тень - подобие длинного черного человека, только с
четырьмя пальцами на левой руке и с шестью - на правой.
воронье с ветвей, а два одиночных, один чуть позже другого, - Древо
Сфирот мотнуло так, что я едва не возомнил себя прежним. Я даже
затянутую голубоватым льдом речушку, над которой как раз пролетал,
вдруг увидел насквозь. Ну, не совсем насквозь, а так, Рубежей за
девять-десять, и на седьмом поприще был июль, рыбаки с бреднями и
толстун-водяной, лениво подглядывающий из камышей за толстыми икрами
прачек.
сяду, разве что Древо иное, видно подальше.
где был ветром?! доживу до осени и опаду в палую листву, золотом в
золото?!
уровень порталов. Надо было спешить. Неужели впрямь свершается
нарушение Запрета? - то, на что я не смог подвигнуть этого
толстокожего героя Рио, однажды променявшего цветной мир на
способность видеть лишь ясно видимое?!
где смешные свинцовые осы жалили не в пример сильней меня-нынешнего.
Туда, где гортанный крик вихрем взметнулся над кровавыми сугробами:
ломая корку наста, без суеты вынимали из ножен кривые шабли и облавной
дугой шли к канаве. Туда, где скорчилась зародышем в утробе стройная
девичья фигурка - и рядом, словно на картине плохого салонного
живописца, закрывая девушку собой, спокойно ждал с мечом наголо герой
Рио. Увы, герой с головы и до пят, ибо таково было условие его
Заклятия, когда-то превратившее чудо-мальчишку в бронированный
могильный курган для самого себя - трижды увы, потому что иначе я бы
его уговорил еще при первой нашей встрече. Жаль.
мелькнул волосяной аркан. За ним - другой, вдогон... но первый
промахнулся, а второй на лету встретил лезвие, бессильным обрывком
скользнув на дно канавы.
здоровой алой киденыо, мало-помалу тускнеет, вспухает сизыми
прожилками колебания... так вянут гладиолусы. Простые существа с
простыми страстями, и души их в молодых телах жили просто, красивой
бессмыслицей окрашивая внешний свет, - приказ есть приказ, руби с
плеча, пока кровь горяча, да сдуру лезть на рожон, на длинный рожон в
ловкой руке заезжего пана...
опаски!) вдруг прыгнул через канаву первым, на миг сломав дугу. Присел
врастопырочку, закрутился волчком, норовя достать вражьи колени хитро,
с вывертом, но меч легко порхнул навстречу и вниз, завертел лихой
сабельный удар зимним бураном - скрежет, звон, и вот: забияка спиной
влетает на прежнее место, с размаху сев на снег.
к свернувшейся петле аркана, и неприятно улыбнулся.
палача при нем, ни лекаря - полыхнет душа, не удержится... Ах, славно
было бы! Жаль, души-то в Рио и нет - видимость одна, нечему полыхать,
все давно сгорело в свече белого платана да в пламени последнего
желания. А остатки я и рад бы зажечь костром, только не выходит
пока...
пояса пистоль.
ветку терновника, и недоумевал: что же заставило дрогнуть Древо
Сфирот? что?!
личное значение шестого из десяти Нестираемых Имен, я бы его и не
заметил. Еще один раненый, не более того. В свару не лезет, сидит на
снегу близ своей лошади, за плечо держится. Щекой от боли дергает.
Впрочем, это именно он, Двойник, минутой раньше кричал: "Живьем
брать!" И все равно... Впору скорбно помянуть себя-прежнего, когда
даже мастерские мантии поверх внешнего света не могли скрыть от моего
взгляда насквозь истинную суть личности. Сейчас же, когда Двойник на
миг раскрылся для произнесения, я почти ничего не успел заметить!
Ничего! А ведь Нестираемые Имена... это ступень рава, посвященного
рава! Рав Элиша всегда напоминал мне: если в одном из таких Имен
допущена ошибка в произношении - у говорившего отнимается пять лет
жизни при искажении "вкуса" и десять лет при искажении "венца"! Если
же ошибку допустит косорукий писец - ему следует начать сорокадневный
пост, а свиток не подлежит кощунственному исправлению, ибо до заката
должен быть предан земле с надлежащим погребальным обрядом...
не посвященный рав.
вместо смрада горящей плоти, ошибку мою случайную...
тяготила его больше - и до вечера тяготить не будет, а после надо за
лекарем посылать, если жизнь дорога. На какую-то долю секунды я поймал
насквозь взгляд рыжебородого: там, в черной глубине, плескалось
недоумение втрое поболе моего! Словно пан Юдка, знаток Нестираемых
Имен, удивлялся пуще малого дитяти: я жив? еще жив? почему?!
обрывок мысли, проскользнувший за мантию; но покровы вновь запахнулись
наглухо, и не жалким осам было прорываться внутрь.
сны.
Юдка - сейчас имя Иегуда бен-Иосиф подходило ему меньше, чем мне мысли
о мести Самаэлю - встал у канавы, развел пустыми руками, демонстрируя
свои мирные намерения.
Лондон Джек
Корнев Павел
Свержин Владимир
Русанов Владислав
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия