Чтение 81–й страницы книги ~Рубеж~

- Все готово, пан сотник! Волов запрягли, две пали выстругали
- из осины. Хорошие пали. Пану Юдке и пану Рио удобно будет!

Сотник стиснул зубы.

По-хорошему, не надо бы так торопиться. Да только жжет душа,
душно. И панихиду по Яринке служить не хотят. И до Мацапуры, чорта,
волчьего выкормыша, не дотянуться. Так хоть этих на палю надеть!

- Хорошо, Ондрий. Собирай народ!

Есаул поклонился и вышел; сотник с удивлением посмотрел на
собственную руку. Вроде убирал он медальон за пояс? А вот он, лежит,
золотенький, и неведомо, что в нем за сила.

Неохотно поддалась золотая крышечка. И верно, вражья цацка:
на золотой подушечке, гляди-ка - оса!..

Свет дрогнул перед глазами Логина. Вроде дымом потянуло...
нет, цветами. Густым осенним запахом, чернобривцами.

И вроде застонал кто-то. Яринка?!

Сгинь, бесовское наваждение! К кузнецу! Сегодня же-к кузнецу!

Рио, странствующий герой

Подвал, где нас держали, не был предназначен специально для
узников. Когда-то здесь хранили, по-видимому, овощи; пахло гнилью и
мышами, и кто-то деловито шуршал в темноте, не обращая на нас ни
малейшего внимания.

Юдка не видел моего лица, а я не видел Юдку. Я только слушал
его Монотонный, без интонаций, голос, и все сильнее хотелось взяться
руками за голову - но не было такой возможности, потому что руки,
скрученные за спиной, уже как бы перестали быть. Что с руками, что без
рук!..

Юдка говорил, а мне мерещилась горечь дыма. Попеременно запах
горящих магнолий - и смрад обугливающейся плоти. Брат сидел передо
Мной, такой же Заклятый, такой же двоедушец, вот только запрет ему
положен другой. Мне - не убивать, ему - не миловать.

Я думал - нет ничего страшнее, чем то, что случилось со мной
в двенадцать лет. Разрушенный дом, замученные родные; собственное
бессилие и неумение защитить... Но когда душегубы под
предводительством какого-то Железного с людоедской жестокостью
перебили взрослых Юдкиных родичей, когда взялись жарить на огне
Юдкиных братьев и его самого, двенадцатилетнего, а рядом умирали под
насильниками сестры...

Тогда и он воззвал к Неведомому - и получил такой же дар, как
у меня. Превратился в боевую крепость с замурованным в стене детским
скелетиком.

Впрочем, нет. Вторая - точнее, первая! - душа Юдки жива, как
и моя, еле дышит, но все-таки жива.

- Прошу прощения, пан Юдка... Кто они были, эти изверги?
Политический заказ?

Неприятная, не до конца понятная мне улыбка:

- То у вас, пан Рио, политические заказы. А здесь простые
нравы - богатому пану маеток подпалить, онучей из китайки надрать,
католика пилой перепилить, жида поджарить...

Я ничего не понял, но смолчал.

Он рассказывал дальше - как встретились Двойник, Смерть и
Пленник; первым был я, второй - Ирина Логиновна, третьим - тот, за кем
меня послали, младенец, спасенный нами от обезумевшей толпы. Эти трое
сошлись - в ту нашу первую, холодную встречу, и Юдке было
предначертано вскоре умереть, но он почему-то не умер.

Он говорил, и многие миры, по которым так заманчиво, так
интересно было бы путешествовать, оборачивались для меня одним-
единственным миром, разделенным Рубежами, а сами Рубежи из волшебных
граней неведомого превращались в ремни и шнурки, то там, то здесь
перетянувшие живое тело, удерживающие в узде гной и яды, но и кровь
удерживающие тоже.

...Сале? Ах да, Сале, наш Проводник! Она была в сговоре с
Рубежными Малахами, она, а не я, получила самый настоящий Большой
Заказ! И она его выполнила: странный ребенок, брат чумака Гриня,
оказался по ту сторону Рубежа, в моем мире, который Юдка почему-то
именует Сосудом.

Чужие игры!

Уже сметены с доски третьестепенные фигуры - мои подельщики,
Хостик и к'Рамоль - и подходит черед второстепенных, то есть наш с
Юдкой черед. Я не спрашиваю, что нас ждет; что-то очень скверное, и я
понимаю этих людей, наших тюремщиков!

- Пан Юдка! Мы с вами хорошо сражались, и вы сполна выполнили
наш... уговор. Нас многое... роднит. И все-таки я не могу не спросить.
Те люди, что пришли тогда на свадьбу... и многие другие, нашедшие
смерть от вашей руки, иногда нескорую, почти всегда - страшную... чем
они провинились перед вами, перед вашим заклятием?

Мой собеседник молчал.

- Эти люди - слабые, иногда трусливые, иногда подлые... но
тем не менее...

- Ах ты, герой, - с непонятным выражением сказал Юдка. -
Странствующий герой!..

Я вспомнил, как он бил Ирину - каблуком по голове. Я
вспомнил, и по моему затекшему телу прошла судорога.

Если бы Ирина не кинулась за Мацапурой в пролом! Это было
невозможно, она же не могла ходить! Она бросилась на четвереньках,
едва ли не ползком. Раньше я думал, что только любовь способна на
такие подвиги. Оказывается, ненависть не менее жертвенна, и даже
скорее наоборот.

И Сале тоже успела уйти. А страшный Мацапура полагает, и не
без основания, что по ту сторону Рубежа ему будет привольнее, чем на
родине... Но все-таки, если бы Ирина осталась здесь, и осталась жива -
моя судьба сложилась бы иначе? Или?..

Над нашими головами загрохотали шаги. В углах притихли мыши,
с потолка посыпался мелкий мусор; свет, пробившийся в щель
приоткрытого люка, показался нестерпимо ярким.

- Живые, Панове? - осведомился молодой, но до хрипа сорванный
голос. - То попрошу, Панове, на добрую палю!

Люди стояли тесно - площадь была невелика, а пространства для
предстоящего действа требовалось немало. Я поначалу и не понял, что
здесь готовят, - два огромных круторогих быка, сложная система упряжи,
скамейка...

Потом стало ясно, что такое "паля". Это длинный заостренный
кол, тупым концом упирающийся в край земляной лунки. И механизм казни
стал понятен как-то сам собой, а в животе сделалось тяжело и холодно,
как будто я по ошибке проглотил покрытый инеем камень.

Что это? Страх смерти? Давно забытое чувство... Вернее, и
вовсе не знакомое; до того, как воззвать к Неведомому, я смерти не
боялся, а уж после - и подавно! Страх такой смерти?

Пожалуй. Я узнал сотника Логина - для него мы были
виновниками гибели его дочери, хотя на самом деле девица Ирина, скорее
всего, жива... Я узнал писарчука Федора - тот стоял между двумя
здоровенными воинами, и все трое были неуловимо похожи друг на друга -
не иначе братья. Писарчук стоял без очков, и от этого мне почему-то
сделалось легче. Парень хоть и пришел посмотреть, как нас насадят на
кол, - но подробностей видеть не желает.

Я узнал еще несколько знакомых лиц - молодые ребята, из
которых госпожа Ирина пыталась в свое время сколотить войско. Мало же
их осталось, ох как мало!..

Взгляд невольно остановился на единственном улыбающемся лице.
Красивая, по-кукольному румяная девушка. И где-то я ее уже видел...
Кажется, это невеста чумака Гриня. Как ее, Оксана? Да. Ей, похоже, нет
дела до готовящейся казни - разглядывает толпу, будто высматривает
кого, будто ждет, что вот-вот объявится ненаглядный женишок!.. А
женишок тем временем перевалился на ту сторону Рубежа, где-то там, в
моем мире, вместе с госпожой Ириной, паном Мацапурой, проводником
Сале...

Да, теперь я точно вспомнил. Это Оксана, это у нее на свадьбе
так славно погуляли Юдка с сердюками.

Я оглянулся на того, с кем придется разделить позорную казнь.
Оглянулся, надо сказать, с омерзением; Юдка на меня не смотрел.
Вперился глазами в толпу, а кого там разглядел, кого увидел - уже не
имело значения.

Обвинительное заключение читать не стали. Ограничились
кратеньким информационным объявлением - мы обрекались смерти как
пособники душегуба Мацапуры-Коложанского, чортовы прихвостни, изуверы,
нехристи и убийцы. Последнее обвинение показалось мне забавным -
потому что я так и не нарушил запрета. Не спустил смерть со своего
клинка, и в этом мне немало помог умелый пан Юдка.

...В тот день Юдка взял на себя роль палача. Ту роль, которую
так долго и верно исполнял мой Хоста, друг, спутник, поделыцик,
оставшийся в снегу на лесной дороге, но так и не нашедший покоя. Чем
Хоста был при мне? Да убийцей же и был, но почему-то я и руку ему
подавал, и ел с ним из одного котелка. А на Юдку мне не хочется
смотреть. Хоть он и брат мне, брат по заклятию, и кому, как не мне,
понимать...

- ...А теперь, любезные, решите меж собой, кого из вас первым
натягивать?

Распоряжался немолодой воин, кажется, его звали Есаул,
кажется, мы с ним встречались там, на лестнице, среди жадного до крови
железа.

Его взгляд был, как прикосновение бича.