водоворот зевак и торговцев, увернулся от дышащего перегаром,
словоохотливого сапожника Марцелла, и, догнав шейха, схватил его за плечо.
приветливыми, но Якоб ощутил безразличие, скрывавшееся за привычной
маской. Шейх придвинулся к лекарю вплотную и пристально заглянул ему в
глаза. Потом он расслабился и сцепил пальцы за спиной, сразу став похожим
на дряхлого сонного грифа.
развалин и давление каменной громады оплавленного идола. - Ночевал. Теперь
мой черед заглянуть в твою душу.
карих зрачков Отсутствующего стыли омуты живого мрака, словно неведомая
бездна пыталась выйти в мир, ей недоступный.
что вписал я в Книгу Небытия? Ты не узнаешь этого никогда. Тебя
интересует, что получил я в капище Сарта Ожидающего? Смотри...
золотой насечкой по клинку. Затем помедлил и провел острием по предплечью.
Кожа распахнулась, отворив редкие алые капли. Шейх наложил нож на разрез и
провел еще раз. С большим усилием. Якобу доводилось видеть множество ран,
его трудно было смутить видом крови, но в происходящем сквозило нечто,
совершенно неестественное! И неестественным было равнодушное, безразличное
лицо Отсутствующего - абсолютно, нечеловечески безразличное!..
мягко улыбнулся остолбеневшему мастеру-оружейнику и снова сцепил пальцы за
спиной.
жирного марокканца в бисерной тюбетейке, трясущего укушенным пальцем;
увидел нагую рабыню, сжавшуюся в предчувствии неизбежного наказания, и
негра-надсмотрщика, раскручивающего тяжелый чамбок из воловьей кожи.
под левой грудью непокорной. Девушка выгнулась, по телу ее пробежала
длинная судорога, и рот приоткрылся, пытаясь вытолкнуть крик. Второй удар
отшвырнул ее назад, и рабыня слетела с помоста, в угрюмую толпу живого
товара.
потных тел, и над всем этим - холодное, зимнее лицо шейха секты Вечного
Отсутствия.
А я не могу. Я ночевал в храме, я писал Книгу Небытия, и получил то, о чем
просил. Бесстрастность - вот то, что дал мне Сарт, и бесстрастность стала
сердцевиной дерева моей жизни. Ты говоришь мне о погибших, девушка
корчится под бичом, убийца Лоренцо пьет чужие души - умом я понимаю все
это, но ничто больше не трогает меня! Я просил - я получил. Я шейх, я имею
учеников, душа моя смотрит на мир незамутненным взглядом - и я проклял бы
свою чистую равнодушную душу, если бы не был безразличен к ней... Стоит ли
учить такому, упрямый лекарь Якоб? Я - учу.
миражом пустыни. Ему было все равно.
наш вес на весах судьбы. Может быть, камень моей природы и выдержал бы
огонь его страха, но я просил у Сарта бесстрастность и не просил
бесстрашия. Я не стану искушать небо. Извини - и прощай.
шаг в базарной толчее, и вот клетчатое покрывало скрылось за поворотом...
голосов, Якоб пришел в себя. Ноги, еще недавно мерявшие путаницу переулков
Города, принесли его ко входу в один из многочисленных портовых кабаков. А
споткнулся он о пьяного в стельку сапожника Марцелла, доползшего до порога
в поисках отдохновения и решившего, что от добра добра не ищут.
всяком случае, никому не придет в голову искать его здесь. Якоб переступил
через всхрапывающего Марцелла и быстро спустился вниз по скрипучим
ступеням.
девиц, шальная разухабистая песня, обильно сдобренная непристойностями,
стук катящихся игральных костей - забыться, пересидеть, расслабиться...
Забыться - и забыть.
присел за свободный столик в углу и обвел таверну взглядом. Хорошо было бы
напиться до беспамятства, подобно Марцеллу, и наплевать на все хотя бы на
несколько часов... Он налил полную кружку и залпом выпил, даже не
почувствовав вкуса.
вокруг пальца перстень с бордовым камнем. Он не замечал, что с каждым
поворотом перстня камень наливался густыми отблесками, становясь все ярче,
а свету в таверне становилось вроде бы все меньше.
поддался и отошел чуть в сторону. Уже захмелевший Якоб с минуту тупо
глядел на сдвинувшийся камень, потом надавил сильнее. Открылось небольшое
углубление в оправе, где лежало пять-шесть лиловых ноздреватых зернышек.
"Яд", - безразлично подумал лекарь и вдруг стал мучительно быстро
трезветь. Яд!.. Вот оно - оружие! Нет, этого снадобья он не знал, зато
отлично знал, что обычно хранится под камнями перстней. Вряд ли отрава
действует мгновенно - во-первых, такие яды редки... кроме того, убийце
обычно нужно время, чтобы уйти и отвести от себя подозрение. Значит...
Никто не станет выяснять, отчего умер старый монах Лоренцо; а потом Якоб
придет в канцелярию и скажет кади, что смертей больше не будет. И пусть уж
судья решает...
Разрешите присесть?..
столу приближался монах в серо-коричневом одеянии с капюшоном. Монах
приветливо улыбался, а Якоб все никак не мог оторваться от его щурившихся
глаз. Фра Лоренцо!..
плотный и шершавый комок. Монах поставил на стол свой кувшин и кружку.
Некоторое время они сидели молча, и Якоб старался не отрывать взгляда от
щербатых досок столешницы. Испуг бился в мозгу лекаря, не находя выхода.
случайность... Я.... Я боюсь его! Боюсь... Сейчас! Сейчас или..."
фра Лоренцо неторопливо обернулся на шум. И Якоб решился.
стол и одним быстрым движением сдвинул вспыхнувший камень над кувшином
монаха. Лиловые зерна исчезли в винном омуте, и Якоб облегченно
выпрямился. Все. Дело сделано. Сейчас он удостоверится, что Лоренцо выпил
вино, и уйдет - уйдет домой...
сделал глоток.
ненастоящим, поддельным; словно приветливо улыбающееся лицо монаха, его
седые волосы, пальцы, сжимающие кружку - все было лишь оболочкой, которая
по привычке продолжала есть, пить, говорить, улыбаться, создавать
видимость жизни до того часа, когда...
и многими грехами усыпан. Не желаете ли исповедаться, сын мой?
наболевшее, облегчает душу, раскрывает ее - и мрак, демон под личиной
священника впитывает душу в себя, убивая кающегося его же собственным
страхом! Конечно, он может и по-другому, но исповедь... Будь ты...
приговор.
проступившие перед ним в винной духоте погребка. Вот они все четче,
приобретают форму... И в сгустившемся напряжении лекарь не заметил, как
горбатый оборванец за соседним столиком скользнул к компании изрядно
подвыпивших матросов и горячо стал шептать на ухо их предводителю,
показывая на застывшего Якоба и священника. Предводитель, здоровенный
детина с серьгой в ухе, кивнул и сделал знак своим приятелям.
из болезненного оцепенения.