на нее наплевать - а вот ему, бедному толстому стражнику из роты Надзора и
плюнуть-то нечем, высохла слюна в сегодняшнем пекле, и все высохло, даже
кровь, даже мозги, и не понять теперь, были ли они когда-нибудь вообще...
шлем на колене и принялся обкручивать основание скользкой лентой ткани.
Время от времени он проводил рукой по увлажнившемуся темени и бормотал
невнятные проклятия, столь многочисленные и разнообразные, что
осуществление их неминуемо привело бы к Судному дню.
тот факт, что третий от угла дом полностью соответствует цели их поисков -
а когда обратил, то долго смотрел на медное кольцо высоких дверей, не веря
привалившему счастью. Наконец стражник выпрямился и нахлобучил на макушку
горячий шлем с недомотанной чалмой.
внявшее моей ругани!..
позади. Одинаковые кольчатые нагрудники, пегие халаты и пояса с
болтающимися ножнами делали их похожими на братьев-близнецов, пусть даже и
братьев-близнецов длинноухого.
их прошли путь от равнодушия к оживлению, и компания резко ускорила шаг.
дерево створок, и нетерпеливое бряцание прокатилось по молчащему зданию.
Не дождавшись ответа, он удовлетворенно покивал и бросил приблизившимся
напарникам:
причастностью пророка к такому ответственному занятию, как взлом двери;
остальные присоединились к нему, и через мгновение створки распахнулись,
треснув по всей длине, и стражники ввалились в квадратный сумрачный
коридор.
женщина. Обеими руками она поддерживала огромный вздувшийся живот; видимо,
она пыталась спешить, насколько может спешить беременная женщина перед
самыми родами, и теперь с трудом переводила дыхание.
поэтому попытался придать своему голосу строгость и начальственную
окраску.
грудь, что, однако, удалось ему не вполне. - Неужели он считает, что
мудрейший кади должен лично бегать за ним в ожидании положенного доклада
по расследованию?..
Умоляю вас, скажите, что происходит? Я...
дела. Где сейчас твой муж, лекарь Джакопо Генуэзец?
нас есть иные сведения!
толстяка, но он справедливо полагал, что кади не стал бы посылать наряд
просто так, и стало быть, вполне можно приписать себе часть
осведомленности властей - а у них уж как-нибудь не убудет!
в перила. - Умоляю вас, скажите... Я ничего не понимаю - но скажите: что
ему будет?!
бессмысленностью сегодняшних блужданий. - Вот что будет!
перспективу одной из самых мучительных казней.
конец чалмы, нахмурился и подозвал к себе соседского мальчишку.
Генуэзца. Держи... - и он сунул мальчишке мелкую монету.
терпким дымом - я не стану просить у тебя горького счастья в глиняной
трубке, я просто тихо посижу, побуду подле вон того откинувшегося на край
тахты человека с разметавшейся седой гривой дервиша, чьи ноги топтали
песок многих дорог, и чьи глаза видят сейчас горизонты путей, неведомых
людям.
хотя я помню тебя и я сохранил твою записку. Ты не помнишь меня, ты
блуждаешь по дорогам галлюцинаций, и я могу говорить, не ожидая ответа...
глазами - а я еще не видел его, и, возможно, никогда не увижу. Меня ждет
жена, меня ждет сын, а за дверью ждет стража, и в канцелярии ждет
раздраженный кади... Представь себе, мой молчаливый собеседник, вот я
вошел в зал, вот я склонился перед судьей, вот я говорю... Что я скажу?
язычников мне приснился некий словоохотливый демон...
работы? Он крикнет:
пожилого священника фра Лоренцо, ибо в нем кроется причина...
монаха, подозреваемого в происходящем...
взглядом Лоренцо, живущего на этой земле неположенные сроки, посланные
воины перебьют друг друга, потому что увидят нечто, делающее их незрячими
- увидят страх, и каждый - свой!.. И в Городе пойдет слух о святом монахе
чужой веры.
доминиканца, потому что боюсь, многого боюсь, и его самого боюсь - и он
выпьет мой страх вместе с жизнью, а жизнь у меня одна, и даже будь их
восемь или девять, я бы все равно не рискнул...
глуп, слаб и ничтожен, и страх стоит передо мной, и глядит пустыми
расширенными зрачками... Прав был шейх. Стократно прав.
зажат между твоими распухшими пальцами? И лицо твое течет, плавится в
пряном дыму курильни - странное лицо, знакомое лицо...
тверд. Твердое и крепкое - это то, что погибает, а слабое и нежное - это
то, что начинает жить. Поэтому место сильного внизу, а слабого - наверху".
них ужас, неизмеримо больший, чем мрак во взгляде прелата. Я спрячу твою
бумагу - завтра я пойду к шейху, и да поможет мне человек, отказавшийся от
страстей, может быть, даже отказавшийся от страха! Я пойду к шейху, и не
приведи Господь мне снова вернуться к написанному тобой, к твоим словам, и
вдуматься до конца в их смысл!
двигались по залитому солнцем двору, синхронно перетекая в тягучих
движениях странного, неизвестного Якобу танца - и попытка добиться от них
вразумительного ответа не увенчалась успехом. Якоб постоял, глядя на
плавные извивы рук и отрешенные лица танцующих, и пошел на площадь
Ош-Ханак.
вырванного кустарника, редкие прохожие спешили домой - укрыться от
полуденного зноя, и никто не обращал внимания на одинокую фигуру лекаря.
Но когда неподалеку послышалось звяканье доспехов стражи, Якоб вздрогнул и
поспешил уйти.
оружейных рядов, как раз в том месте, где начиналась территория
невольничьего рынка. Якоб рванулся вперед, расталкивая пестрый жаркий