своих. Умело вкладывал одно в другое.
острия до овальной гарды. Рукоять в полклинка, продолжающая общий изгиб.
Обтяжка - из кожи неведомого морского зверя, шершавой, как наждак. Не
скользила такая рукоять в умелой ладони, и рубил меч бронзу без зазубрин и
воздух - без свиста.
блеска специально припасенной ветошью и опустил оружие в ножны. Потом
спрятал брусок и покосился на притихшего удава.
- или как они там еще зовутся? - нами непременно кто-нибудь отобедает. Или
отужинает. Поползли, приятель, спросим Отцов о неизвестном...
задумчиво пожевал нижней челюстью и спрятался обратно.
канат...
траве и изо всех сил дернул Зу за кончик хвоста. Через мгновение он уже
напрягал все тело, сдерживая неистовый напор обвившегося вокруг него
удава, а тот громко шипел и мотал головой у самого лица салара.
до броска, один из семи - ухитрялся высвободить руку и ухватить Зу за
горло, один из трех - пытался вытерпеть ту вечность, после которой
удовлетворенный змей сменял гнев на милость и ослаблял хватку.
шлепался на землю и подставлял свою белесую шею под самой челюстью -
чесать. В остальных же он гордо отползал в сторону и ждал вкусненького.
Тем более что в поклаже Сигурда всегда находилось несколько древесных
лягушек-ревунцов или фляжка кислого молока.
любил. А хозяину удав скорее покровительствовал.
он не стал поддерживать игру и просто похлопал Зу по морде.
примерещилось, что удав внимательно следит за движением человеческих губ.
вопросы сводят мне скулы и жгут гортань - а ответы на них неизвестно
где... Да и есть ли они, ответы на мои вопросы?..
следила за удалявшимся человеком, за лентой извивающейся травы у его ног,
и в выпуклых глазах лани, в их темной глубине, стыл лед - мертвый,
обжигающий лед, придающий лани сходство с каменными
полузверьками-полуженщинами древних барельефов.
отработанном неутомимом ритме, он снова и снова касался своей памяти
острым ножом боли и бессилия, делая тончайшие срезы, обнажая забытые
пласты, рассматривая ушедшее время, ища крупицы ответов на безнадежные
вопросы...
теперь ужасно гордится серым широким плащом с серебряной пряжкой на плече.
Он - салар зарослей. Сверстник и друг Брайан Ойгла соперничает с ним в
задирании носа и суровых мужских манерах. Остальные Скользящие в сумерках
здороваются с ними за руку, и сам наставник Фарамарз берет их с собой в
Калорру в качестве сопровождающих - правда, предварительно отобрав бичи и
даже бронзовый серп Брайана.
богов, Девятикратно живущему, носить то, чем отнимают жизнь, в присутствии
тех, у кого жизнь - единственная и последняя.
Совсем иное дело. Сигурд все понимает. Он горд и счастлив. Сегодня он идет
в Калорру. Единственное, что смущает юного героя, - он не понимает, зачем
наставнику Фарамарзу нужны сопровождающие?! Он пытался представить
кого-нибудь, от кого надо было бы охранять Внука Богов, но воображение
отказывает, и он бросает это глупое занятие. Берет - значит надо.
родителями, и, хотя воспоминаний почти не сохранилось, ему все равно
кажется, что город за это время усох, одряхлел и съежился. Как осенний
лист.
Горячий ветер хлопал полуоторванными ставнями, перемешивал пыль в поросших
бурьяном переулках, и тощие суслики при виде людей спешили укрыться в
тени.
характерная городская толчея.
молодые женщины были красивы какой-то нездоровой, порочной красотой, - и
это одновременно возбуждало и отпугивало юного салара. В их пограничных
селениях тоже зачастую было не до улыбок, но атмосфера все равно казалось
совсем другой.
наставника Фарамарза застыла на удивление вежливая улыбка. И все равно их
обходили и спешили удалиться. Город отторгал их, как плоть противится
неизбежному ножу знахаря.
ступеней и никуда не отлучаться. Сам же прошел по полированному мрамору
лестницы и скрылся в огромных дверях, окованных бронзой. Когда створки
захлопнулись, до юношей донесся низкий удар гонга.
только Скользящий в сумерках, и с любопытством разглядывали шумящую
площадь, а площадь разглядывала их, но салары этого не замечали. Спустя
два часа их внимание привлекла небольшая толпа у забора в дальнем конце
площади. Не сговариваясь, они переглянулись, потом посмотрели на запертые
двери дворца и двинулись к людям.
грязных лохмотьях прижали к доскам забора четвертого и уныло толкали его в
грудь и рот. Прижатый крякал, охал и грустно глядел перед собой.
радостно взвизгивавшей при каждом тычке.
- Счеты сводят. Говорят, Плешивый Фэн на чужую мазу забрался... Ох и
парни!..
то детеныши. Салары не дерутся. Они охотятся за Перевертышами. И
Перевертыши не дерутся. Убивают - да. И их убивают. А драться...
бестолковым. Как люди у забора.
Брайан вздохнул, протолкался вперед и пошел к дерущимся.
И вы все ничуть не лучше. Перестаньте сейчас же. Стыдно...
пространство между волосами и крохотными глазками налилось кровью, и он
уставился на маленького Ойглу, словно впервые видел живого человека.
расхохотавшись.
Бесовское отродье... Ножик, говоришь, не нравится?!
этих слов, - и каждый раз ему казалось, что он стоит голый посреди
притихшей площади, а нелюдские хари брезгливо морщат носы и принюхиваются
к нему.
промахнувшись. Ткнул еще раз. И еще. Сопящие, неловкие люди пинали странно
скользкого мальчишку - причем сам избиваемый до того горожанин
усердствовал более остальных, - а Брайан машинально пританцовывал, не
глядя ни на кого конкретно, и руки его уже нашаривали у пояса отобранный
серп, не нашли и стали сжиматься в кулаки...
голос.
нахохлившегося Ойглу за плечо и повел прочь. Сигурд стряхнул со своей
спины липкие горячие пальцы давешней торговки и потащился следом. Толпа
перешептывалась, провожая их взглядами, и женщины помоложе подмигивали
друг другу, причмокивая губами.
Куликов Роман
Шилова Юлия
Березин Федор
Корнев Павел
Каргалов Вадим