Чтение 33–й страницы книги ~Сумерки мира~

...Почти год я растворялся в терпкой, хрустящей на зубах
естественности Бану Ал-Райхан. Три пыльных зимних месяца в Мелхе, три
жарких перегона между оазисами Сарз и Уфр, три долгих выпаса на
северо-восточных пастбищах, где уже начиналась степь, запретная для гордых
и наивных детей Карх-Руфи... Иногда у меня создавалось впечатление, что за
счет природного барьера хребтов Ра-Муаз с одной стороны и одуряющей жары и
безводья пустыни - с другой, племена Бану - которые еще оставались -
словно выпали из общей картины мира и не спешили вернуться.

Изменчивые. Девятикратные, уведенные Чистыми Пустотниками горожане,
ушедшие сами бесы и остальные Пустотники - все это было где-то далеко, за
занавесом горизонта, и легко тонуло в неизвестности и безразличии.

Пожалуй, я был счастлив. Я искал имя и дело, я искал того, который
Буду Я, или хотя бы того, кем Я Не Буду Никогда, и мои новоявленные
соплеменники помогали мне - беззлобно и весело.

Я неумело доил верблюдиц и шарахался в сторону от злобных горбатых
гигантов-наров, стриг косматых овец, путаясь в их курчавой шерсти; бил
молотом по наковальне в перевозной кузнице Фаарджа, потерявшего левый глаз
из-за случайной искры, и мои руки тоже были счастливы, потому что им не
приходилось вспоминать прежние навыки...

Что мог бывший бес-гладиатор бывшей Согдийской империи? То же самое,
что прекрасно умел Отец Маарх-Харцелл на фресках Мелхского храма...

Я умел убивать - и был рад забыть об этом. Пятиголовые змеи мне не
попадались, так что некому было возрождать к жизни умершего некогда
бессмертного Марцелла. Вместо него осталась статуя в храме с "бабочками" в
каменных руках и неловкий чужак по имени Марх-Ри, что в приблизительном
переводе значило "Ударенный Отцом".

В дословном варианте все звучало гораздо грубее, хотя и довольно
смешно. Во всяком случае, с точки зрения Бану Ал-Райхан...

О небо, какими же мирными и безобидными были они, с их широкими
ассегаями и устрашающей раскраской! Иногда я вспоминал все, что успел
рассказать мне Пустотник Айрис перед уходом, и тогда мне становилось
страшно. Чистый не мог обмануть меня.

Сумерки надвигались. Они подошли вплотную.

Спор за будущее между Девятикратными и Изменчивыми рано или поздно -
но неизбежно - должен был захлестнуть безмятежные пески Карх-Руфи,
вовлекая племена Бану в убийственный, обжигающий смерч, и много ли будут
стоить тогда тяжелые лезвия ассегаев против мечей Скользящих в сумерках,
против клыков Меняющих облик и против девяти жизней - усеченной вечности
по Отцовской линии?!. И что будет, если я не выдержу и вмешаюсь?..
Последний манежный бес в этом парадоксальном мире, ставшем ареной для
того, что не должно освобождаться из оков сказаний и легенд... Ах, как
хорошо умел я убивать на такой арене, - я, не способный умереть на ней...

Возможно, Чистый Айрис и гневный Тидид были правы, мечтая увести
людей за пределы, но их правота не подходила мне. По-моему, если бы
сородичи Тидида получили бы все те качества, в которых им было отказано
судьбой: бессмертие или хотя бы возрождение, умение менять облик и
способность воздействовать на мир, подобно Чистым Пустотникам, то
дальнейшее поведение Тидида можно было бы свести к трем словам.

Горе всем остальным!..

Знакомые слова, не правда ли?..

Я был бес. Время работало на меня. И некое подобие плана стало
созревать в моей голове. Ведь смог же бес Марцелл превратиться
одновременно в яростно-сокрушающего Маарх-Харцелла, Отца людей Бану
Ал-Райхан, и в безродного дурачка Марх-Ри?

Я собирался превратить смуглых кочевников в нечто. В легенду. У меня
был опыт. Дело оставалось за малым.

Мне нужна была власть.

Конечно, я мог взять ее силой, как берут непокорную рабыню. Мог - и
не хотел. Цель иногда оправдывает средства, но чаще предпочитает выступать
в роли обвинителя.

Случай представился совершенно случайно. Как и подобает случаю.

В канун новых кочевий мы вновь вернулись в Мелх - поклониться храму и
спеть гимн в честь меня. Тьфу ты... впрочем, гимны мне все равно не
понравились.

Тощий жрец Нууфис заводил по дюжине мужчин в храм - первыми шли
вожди, чтобы достойнейшие в полной мере могли усладить свои взоры
созерцанием деяний Предвечного и так далее. Однообразие сюжетов их
почему-то не смущало, и даже напротив - зрители впадали в экстатический
восторг, и взмокший Нууфис спешил вывести их наружу и усадить на песке
широким полукругом.

За вождями и мужчинами располагались юноши-подростки и я, в качестве
отрицательного примера для юного поколения, а женщины и дети толпились на
почтительном расстоянии. Четверо стариков принялись усердно терзать
толстые струны, натянутые на невесть что, и под их рокочущий аккомпанемент
на сцену вышел все тот же жрец Нууфис, по самые татуированные уши
преисполненный чувства собственного достоинства.

Лицо Нууфиса всегда было разрисовано до полной неузнаваемости, а
сегодня он просто превзошел самого себя. Я глядел на него и удивлялся
тому, что можно сотворить из обыкновенной человеческой физиономии. Однажды
я совершенно случайно увидел жреца без грима - ничего особенного,
довольно-таки противный старикашка... А тут...

С полминуты Нууфис плясал нечто ритуальное и даже в некоторой степени
воинственное. Он высоко задирал худые старческие ноги, мучаясь одышкой и
спотыкаясь, а потом плюхнулся на песок и нараспев принялся сообщать
племени о неисчислимых подвигах их замечательного Отца.

Через некоторое время все Бану Ал-Райхан мерно раскачивались из
стороны в сторону, изредка хлопая в ладоши, а я прятал усмешку и старался
не выделяться.

Сказитель из Нууфиса был никудышный. Ритм он держал из рук вон плохо,
импровизировать не умел и зачастую перескакивал с одного на другое, отчего
великий Маарх-Харцелл переходил от любви к смертоубийству без особой
разницы между первым и вторым.

Мне стало скучно, и я огляделся вокруг. И в это мгновение те, которые
Я, приблизились и положили руки мне на плечи.

Если хотите, считайте меня сумасшедшим, но тот, который Буду Я, стоял
вместе с остальными. Я наконец нашел его. Или, вернее, это он нашел меня.

Я вскочил на ноги, перепрыгнул через сидящих впереди, вырвал два
копья - у вождя Менгира и кузнеца Фаарджа - и ринулся на свою арену.

Нууфис в изумлении поперхнулся, но я не дал ему опомниться. Для
начала я исполнил боевой танец "Горный хребет", который обычно танцевали
манежные бесы в Согде перед открытием Игр Равноденствия. Правда там он
исполнялся с плетеным бичом и трезубцем, но я внес по ходу дела некоторые
изменения, а Бану Ал-Райхан не были столь уж строгими ценителями.

Дождавшись восхищенной тишины, я издал дикий визг и скорчил самую
ужасающую рожу, на которую был способен. Затем голыми руками сломал
толстое древко копья, - собственно, не такое уж и толстое - и подмигнул
одному из тех, которые Я.

А он улыбнулся в ответ.

- Гнев воспоем Маарх-Харцелла, великого мужа,

Грозный, который согдийцам тысячу бедствий наделал;

Многие души могучие славных героев низринул

В самую бездну и самих распростер их в корысть плотоядным

Птицам окрестным и псам...

Племя безумно взвыло в экстазе, подбрасывая в воздух все, что только
можно было подбросить. Нууфис застыл с открытым ртом, а те, которые Я, уже
кружились вокруг меня в бешеном хороводе, и мне оставалось лишь удерживать
этот водоворот и самому удерживаться в нем...

- Ой ты гой еси, добрый молодец,

Богатырь Маарх свет Харцеллушка!

А и ехал он по пустынюшке

На добром коне неподкованном...

...Женщины перемешались с мужчинами, вожди били в ладоши наравне с
подростками, приземистой тушей возвышался за моей спиной храм с дверьми в
виде разверстой пасти ужасного монстра, а я плясал, размахивая уцелевшим
копьем, плясал в упоении, как некогда на манеже древнего Согда танцевали
бесы перед боями, в которых не было, да и не могло быть убитых, - о небо,
если бы только такие бои могли случаться на этой несчастной земле!..

- Длинных копий частый лес

В клочья мелкие изорвал

Семь небесных покрывал.

Семистолпный смерч до небес

Над песками Карх-Руфи встал.

Уходи, кто пока что цел!

Вай, Отец наш, Маарх-Харцелл...

...На следующее утро я был произведен в ранг помощника жреца Нууфиса.
Еще через полгода меня объявили его официальным преемником. Правда, для
этого мне пришлось жениться на всех восьми дочерях Нууфиса...

И если вам скажут, что это произошло в течение одной ночи, - плюньте
тому в лицо...