непонятливый Коблан. - Ну и жили б там служители Мо - при чем здесь
Безликий?!
доблестью и смертью врагов. Иной службы Желтый Мо не приемлет. Просто
местность вокруг священного водоема заповедная, на ней испокон веку ни
войн не было, ни крови не лилось. Вот поэтому каждый шулмус может туда
безбоязненно приехать и шамана Ур-калахая о судьбе своей спросить.
как, сбываются их пророчества?
за гордость упрямый нойон Джелмэ; после того боя, когда я впервые
пристально взглянул на руку аль-Мутанабби и вслед за волной ужаса испытал
внезапное облегчение, почувствовав, что эта рука - моя, какой бы она ни
была; после того боя я совсем по-иному ощутил связь с Единорогом.
пальцами, чтобы превратиться в Меня-Единорога. Я мог это сделать в любое
время и даже на немалом расстоянии, разделявшем нас. В Кулхане мы
проверяли эту способность, когда Кос, взяв Единорога (никому, кроме
ан-Таньи, я б его не доверил), уезжал вперед с ориджитами-разведчиками.
Спустя четыре часа я оставался Мной-Единорогом, еще в течении трех часов
мы могли переговариваться с некоторым напряжением, а потом разведчики
повернули обратно - и, надо заметить, я немало обрадовался, когда Единорог
во плоти вернулся ко мне.
обязательно должен был касаться железной рукой.
удовольствие. О, отнюдь не всегда! - потому что теперь Дзю напрямую
высказывал мне все то, что раньше смягчал Единорог.
этот раз оказалось проще, поскольку я объяснял не один - так вот,
остальные люди и Блистающие разговаривать друг с другом, понятное дело, не
могли, зато проявили недюжинные способности в умении почувствовать
настроение и состояние своих... э-э-э... спутников.
голоден - что случалось редко, ибо доброта не была присуща голодному
Фальгриму; Чин начинала грустить и веселиться одновременно с Волчьей
Метлой, причем обе отдавали себе отчет в этом "одновременно"; и Махайра не
раз предупреждал Единорога-Меня, когда Диомед еще только собирался
острить.
понимал, когда Кос ведет себя серьезно, а когда - нет, то Сай умудрялся
ловить даже те моменты, когда Кос притворялся серьезным, до конца не зная
сам, что притворяется.
как гордятся способным учеником или младшим родичем.
перестал сомневаться в очень простой истине, сродни истине Батин - первый
выпад в Беседе под названием "Шулма" был сделан.
поговорив с Неправильным Шаманом о гусях, которых не было видно.
непривычно понурый и молчаливый.
Джамуха-батинит!..
пугало снов и сказок, едущие теперь позади меня... и невозможная степь по
эту сторону Кулхана, чью плоть с хрустом давили копыта вороного Демона из
мэйланьских конюшен, отчего ноги мои были до колен забрызганы липким соком
осенней Шулмы...
нашем разговоре, то ли вообще имевший в виду что-то свое. - Знаю, но вам
не скажу.
знал, куда ведет нас Неправильный Шаман.
ступенькам преклонения перед воинской доблестью, нарушить этот запрет,
напав на нас там?
святость места, витающий над водоемом дух самого Мо и явившееся туда
воплощение, то есть Асмохат-та, хоть истинный, хоть ложный, что надо
доказывать...
есть, началось, сдвинулось с места - время для мудрых размышлений, время
для глупых размышлений, для веселых и невеселых, для первых и последних...
верности перед Джамухой. Но даже идя против Восьмирукого, захотят ли они
пойти за Асмохат-та?! Я и думать-то не хочу, скольких пришлось бы убить,
чтоб перевесить Джамуху на весах Шулмы... ни думать не хочу, ни убивать.
складывать!
зазвенели на нашей стороне?!
мертвую вещь, не имеющее собственной воли оружие, покорное Твоей
равнодушной деснице?!.
курултая, где был вручен Восьмирукому бунчук гурхана о семи хвостах, -
вернул меня к действительности голос Асахиро. - А когда предложил шаман
Восьмирукому пророчествовать о судьбе владыки, то сперва согласился на это
Джамуха, но после жестоко посмеялся над служителем Безликого!..
заповедные глубины души темный клинок, идущую по следу памяти тварь...
Нет, непохож был щуплый шаман на человека, над которым можно просто так
посмеяться, да еще и жестоко!
держит его за рукоять, стоя у начала, а шаман Ур-калахая берется за
лезвие, становясь у завершения. И смотрят потом воин и шаман, исток и
исход, в глаза друг другу, пока не перестают видеть земное, прозревая
ткущееся на небесах.
перестук копыт.
пальцы шамана сомкнулись на мече гурхана, как рванул Восьмирукий Чинкуэду,
Змею Шэн, к себе и разрезал шаману ладонь до кости. И смеялся гурхан -
дескать, не тягаться Безликому с Желтым Мо, как мясу шаманскому не
тягаться с отточенной сталью, и никому из смертных не дозволено провидеть
судьбу Джамухи! Смеялись воины, стоявшие вокруг, но невесел и угодлив был
их смех, а шаман прошел сквозь смех и позор, не зажимая раны, и ладонь его
ухмылялась алым ртом. Дик и страшен был взгляд Куш-тэнгри - настолько
страшен, что трое воинов, не успевших вовремя отвернуться, умерли через
день в муках...
лошаденка шамана как-то незаметно повернулась мордой к нам, а хвостом к
священному водоему - и спустя совсем немного времени Куш-тэнгри уже снова
был рядом со мной.
рассказа Асахиро, а если и слышал, то ничего не должен был понять - но
шаман, ничего не сказав, протянул ко мне худую правую руку ладонью вверх.
линии жизни, обрываясь у запястья, словно кто-то хотел начертать новый
жизненный путь Неправильному Шаману, но сделал это грубо и нерадиво.