существование - где? Где оно? Рано или поздно, но все мы оказываемся
наедине с жизненной сутью - и что мы тогда? Ничто! Жизнь проиграна,
Данилов! Что есть жизнь? Жизнь есть страсть. Жизнь есть жажда. Страсть и
жажда к тому, что ты принял за свою земную суть. Ты-то, Данилов, знаешь, в
чем моя земная суть... А я трусил, трусил, боялся рисковать, боялся нести
ношу не по плечу, боялся, что от этой ноши мне не станет лучше, боялся
жертвовать собой и потому предавал... Все... Я не верующий человек, но
слова Иоанна Богослова меня поразили: "Любовь изгоняет страх... Боящийся
не совершен в любви..." Ты понял? А я боялся, легко оправдывая свою
боязнь, и жил легко, я боялся и был не совершен в любви - и к музыке, и к
женщине, и к самой жизни. И теперь я не то что не люблю, я просто ненавижу
себя, жизнь, музыку! Хотя нет, музыку я еще совсем не разлюбил... Тут у
меня остался единственный шанс... Я еще смогу... Ты помнишь, что говорил о
моих способностях профессор Владимирский?" Данилов не помнил, но кивнул на
всякий случай. А Мише и кивка не надо было. Он сразу же стал говорить о
том, что ходит теперь к тренеру-культуристу. Тот задает ему особые
упражнения для мышц и сухожилий плеча, предплечий, кистей рук и пальцев, и
он, Миша, в последние месяцы почти добился того, что задумал. "Вот смотри!
- сказал Миша. - У Паганини руки и пальцы были длиннее, но я теперь
компенсирую это тем, что у меня..." Однако Миша не докончил, а взглянул на
Данилова с подозрением, как на лазутчика, в глазах его появилось трезвое
выражение испуга, будто он выдавал теперь государственную тайну. "Ну
ладно, - сказал Миша, - мне надо идти", и он быстро, с неким жужжанием,
словно изображая полет шмеля, покинул пивной буфет Марьинских бань. Лишь с
последней ступеньки крутого порога, как с пьедестала или кафедры, бросил
Данилову, минуя звуком кружки и запретные стаканы: "Помни! Боящийся не
совершен в любви!" И исчез.
разобраться по совести, он остался к ним глух. Данилов знал уже свою
дорогу в музыке, Мише он мог только сочувствовать, но что тому - его
сочувствие. А через полчаса заботы дня заставили Данилова забыть о Мишиных
волнениях. Заботы те были из долгов, из общественных поручений, из
бездарного проигрыша "Динамо" на последних минутах "Спартаку". Теперь
Данилов вспомнил слова Коренева, и они озарились для него иным светом.
расталкивал занятых пивом людей и раздражал их ущербным предложением.
Небритый волос его был бел и мягок, лежал на щеках пивной пеной. Инвалида
гнали тычками, оберегая свои драгоценные кружки, без всякого к нему
сочувствия, как и полчаса назад, когда он, крича, что в его вагоне Геринга
везли на процесс, лез без очереди к пивному крану.
Большая скрипка. Футляр - дрянь, а скрипка вся лаком покрытая. Четыре
рубля, и больше не надо.
пусти в школу. Или можешь этой скрипкой гвозди в стену вколачивать, она
крепкая. А то можешь на струнах сушить платки или кальсоны.
своем дворе нашел, на Цандера, на угольной куче. Так и лежала. Я во дворе
обошел всех музыкантов. Кто на баяне играет, кто на губной гармонии, кто
на электричестве, а скрипка никому не нужна. Я ведь недорого прошу.
Поллитру, и все. Но уж не уступлю ни рюмки. Лучше разобью дрыну-то эту с
футляром.
натуру и сказал:
инвалида воспринимал рассеянно, краем уха. Теперь он шел за ним в
волнении, почти наверняка знал, что ему покажет инвалид. На воздухе
инвалид поманил Данилова за угол бани, тут на мерзлой земле, дурно к тому
же пахнущей, Данилов увидел свой альт.
открыл футляр, альт и обнаружился.
Не хочешь скрипку брать - не бери!
закрывать футляр, да и о платке ли стоило беспокоиться Данилову! А он не
знал, что ему делать. Заявить инвалиду, что это его, Данилова, инструмент
и, выхватив альт из рук отставного проводника, уйти с ним или убежать?
Инвалид сейчас бы поднял крик, и публика из пивного буфета, не
разобравшись, в чем дело, бросилась бы с удовольствием за Даниловым и его
самого, несомненно, помяла бы, и альт, уж точно, искалечила бы до потери
звука. Вести же инвалида в милицию, в пятьдесят восьмое отделение, что
возле магазина "Диета", тоже было предприятием неверным - инвалид с альтом
мог утечь по дороге. Оставалось - альт выкупать.
деньги, - растерянно думал Данилов. - Я же с деньгами вышел..." И тут он
вспомнил: да, деньги у него были, но он их отдал вдове Миши Коренева.
набираются...
копейки меньше. И так без закуси остаюсь.
под мышкой. - За такую-то большую скрипку! Это на самый дерьмовый
портвейн! Сам и пей!
Я вам на десять поллитр дам...
разрослись, он отодвинулся от Данилова подальше в уверенности, что этот
хитрый бородач заманивает его в гибельную ловушку.
иди гуляй.
подождите.
Организм ослаблен после вчерашнего. Я эту скрипку через десять минут
крушить стану.
он, ох как не хотел нарушать свой принцип и демоническим образом
возвращать альт, знал, что потом долго будет корить себя за слабость, и
теперь чуть ли не кричал на себя, малодушного, чуть ли не топал на себя
ногами, но услужливое соображение: "на мелочь нарушишь, только на четыре
рубля и нарушишь-то!" - все же осилило. Данилов, закрыв глаза, перевел на
браслете пластинку со знаком "Н" вперед, поймал в воздухе две мятые
бумажки. Кинулся вдогонку за инвалидом, нашел его в буфете, инвалид пил
пиво.
ладони Данилов увидел трешку и рубль.
четыре рубля отвалил. И на кружку дал. А ты жмотничал, деньги прятал...
магазин!
не было человека в кроличьей шапке и с инструментом. Да ведь и в ста
направлениях можно было уйти от Марьинских бань! Тот уж человек с покупкой
сел, наверное, в троллейбус или трамвай. Данилов остановился в отчаянии.
Одно лишь было у него приобретение - на некий туманный след он мог указать
уголовному розыску. И тут из-за кирпичного угла Марьинских бань высунулась
радостная и мерзкая рожа честолюбивого шахматиста Валентина Сергеевича,
вручившего Данилову в собрании домовых лаковую повестку с багровыми
знаками, высунулась, показала Данилову красный язык и исчезла.
вот провели как ребенка! Им только и надо, чтоб я ответил. Терпи, Данилов,
терпи. Как друга прошу, терпи. И так уже вляпался, хоть и на мелочь, хоть
и на четыре рубля, а все втравился в их развлечение. И не то плохо, что
они получили удовольствие - пусть их тешатся, а то плохо, что я в
нетерпении изменил принципу. Нет, все. Альт для меня должен перестать
существовать. Нет Альбани - и все. И не было. И не будет..."
Херберт Фрэнк
Маркеев Олег
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия