был согласен, однако тут не все архивы были ему доступны... Ну, ладно...
Иному человеку, прилежному подписчику журнала "Здоровье", доставляет
удовольствие ежесекундно чувствовать, в какой из его кишок и в каком виде
находится сейчас пища и какая из костей его скелета куда движется.
Данилову однажды любопытно было изучить, что у человека внутри, но помнить
всегда о своих капиллярах, брыжейке, артериях, венах, седалищном нерве ему
было бы противно. Тогда он был бы не Данилов, а мешок с кровеносными
сосудами и костями. Он знал, что музыка любит счет. Он жил этим. Он брал
ноты и в каждой вещи первым делом видел свою арматуру, свои опорные балки,
свои перекрытия и ложные своды. Но это его профессиональное знание тут же
уходило куда-то далеко-далеко, было таким же естественным, как и умение
пальцев Данилова иметь дело со смычком и струнами. Если бы вся математика
была для него главным в музыке, Данилов давно бы разбил инструмент, не
Альбани, конечно. Музыка была его любовь. Любовь он мог принять только по
вдохновению, а не по расчету. И жизнь его была - любовь. Любовь же требует
тайн, преувеличений, фантазий, удивления, считал Данилов, на кой ему нужна
любовь холодного ума! Холодный ум чаще всего и обманывается. И уж, как
правило, своего не получает. Что-то получает, но не свое.
знать, все чувствовать, все видеть. Возможностью этой он пренебрег, от
скуки демонических откровений его стали мучить мигрени и колики в желудке.
Он прикинулся легкомысленным простаком с малым числом чувствительных
линий. Медицинская комиссия Данилова не раскусила, и он был освобожден от
Большого Откровения. Освобожден без томительных волокит: в ту пору вышел
циркуляр, не писанный, но разъясненный, - не всех лицеистов одаривать
Откровением, дабы не принести вреда ни им, ни делу. Данилов, если б
захотел, мог тайно, в единое мгновение все знать, все чувствовать, все
видеть, он сохранил в себе это умение, но он и специальным-то аппаратом
познания средних возможностей (ПСВ-20), врученным ему с лицейским
дипломом, пользовался редко. И то в служебных целях. А не для себя. Для
себя он все открывал сам, будто человек. Но уж зато какую радость
доставляли ему эти открытия! Сейчас он вдруг подумал, что Кармадон,
наверное, прав, ведь и в самом деле разумом и чувствами и он, Данилов,
впитал в себя столько знания, что и представить трудно! И чужие открытия
вошли в него - мелодией, словом, линией, цветом, знаком препинания. Но
вошли в него не сами собой, а словно бы притянутые его натурой! И пока они
нисколько не пугали его. Напротив, они входили в его радости, в его
страдания, в его любовь и его музыку! Они делали их звучнее и ярче. Однако
теперь слова Кармадона расстроили Данилова: а вдруг печали Кармадона имеют
основания? И наступит время, когда он, Данилов, устанет от жизни и музыки,
как скрипач Земский? Вдруг в познании - погибель?
видел, на кого он стал похож!
вполне спортсменом.
вечности. Что, по-твоему, - вечность?
когда для тебя свершившееся не исчезает, а будущее уже свершилось...
чтобы будущее уже свершилось, для меня никакой нужды нет.
захочется ощутить вечность?
последние мгновения перед временем "Ч"! Данилову стало ясно, что, если
направление разговора не изменится, толку будет мало. Кармадон думает
сейчас о своем, он - о своем. "Пусть он выговорится, - решил Данилов, -
душу отведет, я уж потом как-нибудь вставлю словечко о времени "Ч". И
нечего мне пока разводить турусы на колесах..." Тотчас же Данилову на ум
пришла мысль, что он подумал безграмотно, турусы на колесах - это древние
осадные башни на колесах, и как их можно разводить! При этом Данилов не
мог не отметить, что в его натуре, на самом деле, осело много мелкого
знания, вроде как об этих турусах. А зачем оно ему - неизвестно. Если
только помогать Муравлеву решать кроссворды. Но Муравлев подписан на
энциклопедию с укороченным текстом, уже выкупил четырнадцать томов.
менять? Ничто не слишком! Кабы так! Вот тебе и ничто не слишком! А ведь я
был спокоен в уверенности, что эти слова - мои... Неужели я стану мелким?
А может, крамола заведется у меня в голове? Ужас-то какой!
опять выпил из горла весь напиток. Жидкость в бутылке тут же
восстановилась.
поддался слабости и спеша, но и смущаясь, рассказал Кармадону о лаковой
бумажке со временем "Ч" и ловком порученце Валентине Сергеевиче.
Инструмент работы Альбани в рассказ не вошел. При этом Данилов отдавал
себе отчет в том, что, если бы Кармадон сидел сейчас перед ним спелым асом
со спецзаданием, каким явился в первый день каникул, он, Данилов, ни
единого слова о времени "Ч" произнести бы не смог.
Вошь, наверное, какая-нибудь... - Удивленный новостью, он, естественно,
думал прежде о мелочах, отставив суть дела пока в сторону.
меня... - Он бровь сдвинул, обозначив напряжение мысли. Спросил: - А ты,
часом, ничего не натворил?
мелочи какие...
демон! Я-то тебя знаю... Мы разберемся... И я... И Новый Маргарит... Он
теперь на вершине...
Данилову, он жалел его, как жалел себя, приняв Данилова за жертву
познанья.
Кармадон был гол до пояса.
Кармадона. Данилов почувствовал, что Кармадон уже нуждается в присмотре.
Вечернего спектакля у Данилова не было, завтра он имел выходной. Это было
кстати.
по себе. Естественно, при условии, что усердиями Кармадона время "Ч" ему,
Данилову, будет отменено. Или отложено на долгие годы. Данилов верил в
благополучный исход нынешней затеи. Хотел верить и верил.
гантелями, но и бегал трусцой в направлении дворца Шереметевых, ныне Музея
творчества крепостных. Был он и в банях, уже не Марьинских, а
Селезневских, опять со скрипачом Земским и водопроводчиком Колей, к
которым привык. В бане не зяб и не зевал, парился от души и из шайки
швырял на раскаленные камни исключительно пиво. И Земский, и водопроводчик
Коля, будучи в голом виде, очень хвалили Кармадону фильм "Семнадцать
мгновений весны". Кармадон, выйдя в предбанник подышать тихим воздухом и
накрывшись простыней, взятой у пространщика, тут же устроил себе просмотр
всех двенадцати серий. Просмотр прошел сносно, лишь соседи в мокрых
простынях, спорившие о стерляди, помешали Кармадону внимательно выслушать
музыку композитора Таривердиева. Впрочем, Земский музыку бранил. А слова
песен Коля Кармадону напел в парной. Потом Кармадон вместе с Колей и
Земским еще гуляли, имели и приключения, правда мелкие. Теперь же Коля и
Земский сидели дома у Данилова и пили, разложив жареную рыбу хек на нотных
листах. Данилов отправился прямо на кухню с намерением подать закуску на
тарелках. Однако остановился, охваченный колебаниями. В холодильнике он
имел лишь банку скумбрии курильской в собственном соку. Он хотел было
угостить Кармадона в последние дни каникул, как следовало бы московскому
хлебосолу, но вряд ли имел право тратить представительские средства на
скрипача Земского и в особенности на водопроводчика Колю. Тут Кармадон
явился на кухню, рассеял сомнения Данилова, сказав:
Данилова в бок. - Я в театр к тебе заглянул, в яме твоей посидел за
барабанами и тарелками, еще кое-чем интересовался... Я справки запросил о
Буджолд Лоис
Сертаков Виталий
Орловский Гай Юлий
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Андреев Николай