посмотрю дома, не оставили ли вам канадцы галстук, но уж от этих бредней
об альтовой группе вы меня увольте... Да и что это за артисты, которые
только о тряпках и думают... Вам я и вправду посмотрю..." Туруканов,
видно, решил отделаться от бестактного альтиста, к тому же редактора
стенной газеты "Камертон". Он открыл пакет и, покопавшись в нем, со
вздохом потянул синий в белый горошек галстук, но галстук сразу не
кончился, а оказался длинным, таким, будто бы имел продолжение в квартире
Турукановых на Сивцевом Бражке. Он как бы разросся, стал шириной в
полметра и пошел пятнами, словно был сшит из цветных лоскутов. Отчетливо
проглядывались на полотне галстука как бы вдавленные в него носовые
платки, фотографии с видами провинции Квебек и реки Святого Лаврентия,
пластинки и магнитофонные ленты, лезвия бритв, носки, дважды дамские
колготы, одни в листочках, другие в черных сердцах. Туруканов потел,
говорил в отчаянии: "Что же это? Откуда это?", пыхтел, однако вытягивал и
вытягивал галстук, остановиться не мог. Лишь когда галстук занял чуть ли
не полкомнаты, из пакета объявился его конец.
Туруканов же в испуге и растерянности ходил вдоль возникшего из пакета
галстука, все желал дотронуться до странной и, возможно, бесполезной вещи,
но и руку то и дело отдергивал от галстука, боясь обжечься. "Как же это?
Откуда это?" - повторял он и с неким опасением взглядывал на Данилова.
могло что-то выползти или выстрелить. Данилов тут же, хотя и стоял от
телефона метрах в трех, услышал крик жены Туруканова. "Все улетело! -
кричала она. - Улетело все!" "Что улетело?" - спрашивал Туруканов. "Все!
Все! Все! Галстуки, пластинки, колготы, все!" "Куда улетело?" "Откуда я
знаю, куда улетело! Куда-то! Сквозь стены! От нас!" "Успокойся, - говорил
Туруканов, - вызови врача!" "Ты думаешь, врач все вернет?!" Повесив
трубку, Туруканов опять в испуге посмотрел на Данилова и пробормотал: "Как
же это? Ведь этого не может быть! А? Как же это?" Данилов пожал плечами и
вышел из комнаты. "Неужели взносы у меня действительно уплачены?" - опять
удивился Данилов. Коллеги обступили его. "Есть у Туруканова один большой
галстук, - сказал Данилов, - а обычных, выходит, что и нет..."
домой.
плохо изучил расписание. С ним и прежде случалось такое. Однажды за неявку
на утренний "Золотой петушок" он получил выговор и не смог поехать на
гастроли в Монголию. Теперь бы Данилову пуститься в Останкино, насладиться
домашним уютом, поспать, но он после некоторых колебаний решил послушать
"Свадьбу Фигаро" из зала. И когда стал слушать, понял, что он не знал как
следует этой музыки! Был же случай у них в театре. Контрабасист, игравший
в оркестре лет сорок и отправившийся на пенсию, достал по знакомству
билеты на "Кармен", привел в театр внука. В первом же перерыве он прибежал
в яму, чуть ли не закричал: "Музыка-то какая! Увертюра-то какая! Опера-то
какая! Я-то всю жизнь думал, что в ней только пум-пум, а в ней,
оказывается, и та-ра-ра-ра..." - и пропел тему тореадора. В яме Данилов
играл "Свадьбу Фигаро" десятки раз, а из зала слушал ее впервые. Поначалу
он сидел открыв рот, потом стал петь. Текст оперы он знал наизусть. Но
Данилов не только пел, а и несколько раз, забывшись, обращался со словами:
"Музыка-то какая! Ансамбль-то какой!" - к старичку, сидевшему прямо перед
ним, при этом чуть ли не за плечо старичка хватался в восторге. Старичок
поначалу смотрел на Данилова удивленно, потом стал сердиться, попросил
Данилова помолчать, сказав, что люди на сцене поют лучше. Да и другие
зрители из ложи с шиканьем оборачивались в сторону Данилова. Данилов
смутился, пел он теперь про себя и оркестр поддерживал про себя, однако
нет-нет, а срывался и чуть слышно звучал в ложе бенуара.
можно ли было плохо играть эту музыку! В антрактах Данилов не ходил ни в
яму, ни в буфеты, он не хотел спускаться в быт. Тихо сидел в ложе бенуара
на гостевом стуле, устроенном ему капельдинером Риммой Васильевной. Весь
был в Моцарте.
пять. Лишь при звуках дивного голоса Керубино, не явившегося на военную
службу, Данилов проснулся. Как он ругал себя! Но тут же себя и простил.
Ну, заснул, ну что же делать-то? Ведь устает... Хоть бы отдохнуть недельки
две. Покупаться бы в морских волнах.
стоном мешаете слушать...
такую музыку! - думал Данилов. - Какой же идиот я был десять дней назад,
когда сыграл Переслегина и решил, что все. Кончилось! Ведь было! Было! И
отвращение к музыке было! Как дурной сон! Вот тебе и Моцарт. Пусть по
нынешним понятиям у Шенберга высшая математика, а у Моцарта, скажем,
алгебра, так что же? Нет никакой алгебры, и нет никакой высшей математики,
нет никакого восемнадцатого века, а есть вечное и великое, есть музыка".
Шенберга Данилов в душе вовсе не громил, он относился к Шенбергу с
уважением, а Вторую камерную симфонию его и "Пережившего события Варшавы"
почитал и держал у себя на магнитофонной пленке. Уроки двенадцатитоновой
теории Шенберга чувствовал в симфонии Переслегина. И все же теперь он как
бы возвышал Моцарта над Шенбергом, то ли из азарта, то ли пытаясь
пересилить мнение о музыке скрипача Земского. Вот тебе традиционная
музыка, а что делает! Музыка нужна, нужна, и он, музыкант Данилов, должен
играть. Играть и играть! И для себя и для людей. Данилов словно бы
исцелился сейчас окончательно от тяжкого недомогания. Словно бы возродился
наконец для музыки! Так оно и было.
потом испугался: не признают ли пассажиры его тронувшимся, поглядел по
сторонам. Нет, все были в своих заботах. На всякий случай Данилов достал
из кармана пальто вечернюю газету, чтобы отвлечься от музыки, просмотрел
программу телевидения, объявление о спектаклях, некрологи, прочитал "Из
зала суда" и "Календарь садовода", потом взглянул на первую страницу и
увидел заметку "Интересное явление". В заметке описывались опыты
геофизиков геологоразведочного института. Летом эти геофизики были в
экспедиции на Камчатке, облазали вулкан Шивелуч. Их лаборатория
интересуется теорией ядра Земли. Они привезли в Москву образцы застывшей
лавы вулкана Шивелуч. И вдруг, совершенно неожиданно, при термической
обработке из куска лавы вулкана Шивелуч весом семьсот сорок граммов
образовались четыре крупных изумруда и живая бабочка Махаон Маака.
Руководитель лаборатории член-корреспондент Н.Г.Застылов заявил
журналисту: можно предположить, хотя и с некоторыми опасениями совершить
серьезную научную ошибку, что ядро Земли состоит целиком из жидкого
изумруда. А возможно, что и не жидкого. Или не совсем жидкого. Во всяком
случае геофизики лаборатории находятся на пороге большого открытия.
Несколько затрудняет разработку новой теории явление бабочки Махаон Маака,
в особенности если принять во внимание то, что размах крыльев у нее на
семь сантиметров больше общепринятого и, по странной игре природы, кроме
хоботка есть зубы.
за материя попалась мне тогда под руку?" Сегодня, решил Данилов, он
займется камнями Шивелучской экспедиции. Или нет, завтра. Тут он
сообразил, как расстроится Клавдия, прочитав заметку. Бедная женщина. И
надо же, чтобы именно изумруды! А бабочка оказалась чуть ли не сильнее
Моцарта, о ней думал Данилов, направляясь с троллейбусной остановки по
улице Цандера к дому. Мелодии "Свадьбы" в нем почти умолкли. Однако
тихонечко все-таки звучали.
листок бумаги в клеточку, сложенный вдвое, и на нем рукой Земского -
Данилов эту руку знал, Земский иногда приносил заметки в "Камертон" - было
написано: "Ну как, Володя, с тайной М.Ф.К.?"
никакой нет".
недоброго. Что-то уже случилось или вот-вот должно было произойти. В
квартире его был жар и чем-то воняло. Данилов бросился на кухню и там, на
столе, на фарфоровом блюде, взятом кем-то из серванта, увидел лаковую
повестку с багровыми знаками. Остановившись на секунду, Данилов все же
решился шагнуть к столу и прочел пылающие слова: "Время "Ч". Сегодня
ночью. Без пятнадцати час. Остановка троллейбуса "Банный переулок". Дом
номер шестьдесят семь".
повестка тут же исчезла, надобности в ней уже не было. "Ну вот и все", -
повторил про себя Данилов.
них следовало уделить троллейбусу. А то и больше. Троллейбусы в эту пору
ходят редко, минут пятнадцать придется ждать.
виде. Данилов просмотрел свои земные распоряжения и письма, приготовленные
накануне дуэли с Кармадоном, остался ими доволен. Никого он, кажется, не
обидел. Ни тех, кому был должен. Ни тех, кто и ему был в чем-то обязан. Ни
Клавдию. Может быть, она еще вспомнит о нем с теплыми чувствами. Впрочем,
ему-то что.
сегодня заняться шитьем дома. Но позвонить ей, наверное, следовало.
Данилов никак не мог поднять трубку. Подходил к телефону и отходил от
него. Данилова останавливало не только волнение, не только боязнь
причинить боль Наташе. Он боялся, как бы его звонок не стал для Наташи
Херберт Фрэнк
Якубенко Николай
Эриксон Стивен
Шилова Юлия
Мацумото Сэйте
Круз Андрей