трагическими. Вселенная словно бы прощалась с ним. "Нет, глупость! -
строго сказал себе Данилов. - Мелодии они меняют редко, только при
катаклизмах. Не станут же они звучать иначе из-за какого-то пролетающего
мимо них альтиста. Надо слушать их музыку такой, какая она есть, коли
дарована возможность, а не придумывать ее!"
куда-то. Точно ксилофонами прозвенела стая метеоритов, и ее утянуло.
Многое слышал Данилов. Словно якорная цепь скрипела, сострадая самой себе,
оранжевая планета. Напомнив Данилову ритм тарантеллы, вращалась планета
поменьше. Были и земные звуки. Были и звуки, какие Данилов слышал впервые.
В иных мелодиях или в простых музыкальных темах угадывались Даниловым
бури, предчувствия катастроф и взрывов, тоска не осознающей себя материи.
В иных была радость. Была любовь. Был разум. "Какие голоса! - думал
Данилов. - Какие звуки!"
живыми планетами. Решил: "А не остановиться ли здесь?" И остановился.
Выбрал в вакууме место, показавшееся ему выгодным в акустическом
отношении, тут и улегся. Позу принял приятную, даже беззаботную, руки
положил под голову, закрыл глаза, слушал. Для него будто бы играл секстет.
Естественно, не тот, в каком Данилов привык выступать в концертах. Земного
в секстете не было. Однако что-то и было... Голос светила звучал ярче и
сильнее других голосов, с чувством превосходства и даже власти над ними и
все же не отделял себя от них. Все планеты вели свои мелодии, но в каждой
из них звучали (по-особенному) темы звезды, как бы рассыпанные или
раздаренные ею, и передавали они (так показалось Данилову) отчасти даже
гордое умонастроение шести небесных тел: "Мы одно! Мы одно во вселенной!"
Данилов привыкал к здешней музыке и способам ее выражения, она все больше
и больше нравилась ему. "Что это?" - удивился Данилов. Голос третьей от
светила планеты ("пульт номер четыре"), поначалу ничем не напоминавший
земных звуков, вдруг изменился, и в нем, внутри него, как одно из
составляющих, возникло звучание альта. Да, альта! Данилов ошибиться не
мог. Теперь музыка еще сильнее трогала его... О, если б навеки так было...
сейчас хватятся!" Но что было пугаться! Ведь он именно и желал, чтобы его
хватились. Мог бы здесь, слушая музыку, и ожидать, когда его хватятся и
призовут. Однако нетерпение погнало его. "Туда, в созвездие Тельца", -
приказал себе Данилов.
врезался в планету, где, по сведениям Данилова, обитал его отец. Данилов
уже вывел себя из Кеплерова варианта мира и мелодию планеты не услышал. На
первый взгляд она была не только беззвучная, но и безжизненная. Вся - в
желтой пыли. И небо над Даниловым висело желтое, а местами - коричневое.
Оглядевшись, а потом и поплутав по планете, Данилов обнаружил цепи
невысоких гор, к сожалению, желто-коричневых. Ни кустика, ни лужицы не
попалось на глаза Данилову. "Однако..." - покачал он головой. Не увидел он
и ни единой хижины, ни единого шалаша.
искать? Где? И зачем? Зачем он бросился сюда сгоряча? Одно дело возмутить
исследователей и вызвать скандал. Но тут-то что делать? Зачем он отцу?
Зачем ему отец? Да и отец ли? Он его никогда не видел и не знает, никогда
не ощущал его отцом, хотя потребность в нем в годы детства, конечно, имел.
Что скажет он ему теперь? "Здравствуй, старик, я твой ребенок", так, что
ли? "Фу-ты, глупость какая! - ругал себя Данилов. - Зачем я здесь!.." И
все же он понимал, что сразу отсюда не исчезнет, а попытается увидать
отца, хотя бы издали. Сначала это желание он объяснил себе простым
любопытством. Потом посчитал, что нет, не простое любопытство, а нечто
большее... Но что - большее, он и сам не знал.
Смешно. И еще: если у меня есть потребность, пусть и смутная, увидеться с
ним, то это вовсе не значит, что у него есть потребность в общении со
мной. Что же я буду навязывать ему себя?"
не имел возможности, так что же теперь лишать его этой возможности?
Впрочем, поймет ли он, что перед ним его сын? Данилов летал над планетой,
прикладывал к глазу подзорные трубы, включал устройства познания, какими
был снабжен, но признаков жизни не обнаружил. "Да и нет здесь никого", -
решил Данилов. Он устал. Присел на одну из скал, на камни.
вверх столбом, буйное, свирепое, и полетело. И повсюду родились желтые
завихрения, гор задрожали, будто бы вся планета должна была вот-вот стать
пыльной бурей и унестись неизвестно куда. Но горы не раскрошились, планета
не изменила направление полета. Лишь бешеные, плотные пылевые облака
носились возле скал, на которые взобрался Данилов. "В здешней атмосфере
какие могут быть ветры? - думал Данилов. - Стало быть, он. И видит во мне
врага. Или ничтожного и случайного нарушителя его спокойствия... Или он
сам существует лишь в виде пылевых облаков и ни в каком ином виде не может
показаться мне?" Нет, это предположение Данилова оказалось ошибочным,
очень скоро в одном из облаков проявилась фигура летящего старца, он был в
белом свободном хитоне, яростно дул, вытянув губы, словно желая смести
все, что было на его пути, его седые, прямые волосы неслись красиво и
мощно, будто их и впрямь направляли воздушные струи.
но ни слова не смог прошептать. Старец заметил его, то есть он, наверное,
и прежде видел Данилова, но теперь он повернул в его сторону. Подлетел к
Данилову, резко застыл совсем рядом, Данилов готов был сейчас простонать:
"Отец!" - и броситься к старцу, но тот, вцепившись в него взглядом, как бы
не разрешал ему сделать ни движения, потом нервно вскинул руки,
отшатываясь от Данилова или отгоняя его от себя, и взмыл вверх. Данилов
чуть было не полетел за ним, но старик ничем не показал ему, что желает
этого, и Данилов удержался на скале. А старик уже унесся вдаль и стал
песчинкой.
похож на меня... Он - из трагедии... А я откуда?.. Но глаза, какие
глаза... Он понял, кто перед ним, я чувствую это, и он вобрал меня в
себя... В одно мгновение... Однако потом он так странно смотрел..." Старик
смотрел не то чтобы странно. Данилову его взгляд показался взглядом
безумца.
именно поэтому облегчили участь и разрешили отправиться на пустынную
планету вольным поселенцем. Были и иные мнения. Данилов верил им. Но
теперь глаза старика его ужаснули.
достаточно. Он мне чужой, и я чужой ему. Он здесь хозяин, но он даже не
посчитал нужным ни указать мне на что-либо, ни сказать хоть о чем-то...
Просто исчез, истаял... Да и может ли он о чем-то сказать?" Именно после
этих соображений Данилова старик появился снова. Он пронесся мимо скалы и,
обернувшись, сделал властное движение рукой (или крылом?), какое Данилов
понял: "Следуй за мной!" Данилов полетел. Больше старик не оборачивался,
полагая, что и одного жеста для посетителя хватит. Он был хорош и
величествен в своем протяженном льющемся хитоне. Данилов же считал
собственный костюм (куртка из свиной кожи и техасские штаны) сейчас
неуместным, легкомысленным, стыдился его. Летели они долго, но словно бы
на одном месте, все та же тоскливая желтая равнина была под ними. Наконец
побежали печальные холмы. Старик приостановил полет, поднес руку к глазам,
поглядел вдаль, видимо высматривая, все ли вокруг хорошо, не горит ли
степь, нашу девушку не волк ли заел, и можно ли следовать дальше. Но
дальше он не последовал, а кругами, кругами, как тяжелая птица, стал
спускаться к холмам. Данилов увидел черную щель... Пещера... Стало быть,
вот он, приют вольного поселенца... Влетели в пещеру. И при этом старик не
обернулся.
побольше, плоский сверху, вроде стола, другой - поменьше, как бы табурет.
богатый, юный и здоровый, посещал старика в сиротском доме. Захотелось
сейчас же что-либо сделать для него. Но что? И как? "Бедный старик, -
повторял про себя Данилов. - Бедный одинокий старик!"
сошлись в напряжении, и Данилов тут же вместе с хозяином оказался в
мраморном дворцовом зале, где хоть сотню гладиаторов своди в бою. Зал был
с верхним светом, жаркое полуденное солнце било в широкие проемы, не
знавшие стекол, взблескивала вода в мраморном бассейне, сверкала бронза и
слоновая кость. Старец сидел в кресле с высокой спинкой и подлокотниками,
как на троне, могучий, царственный. А кем Данилов стоял при нем? Слугой?
Учеником? Наследником? Помещение было явно римским, времен побед и громкой
славы, времен империи, публика собралась тут важная - все были в тогах, а
кто и в панцирях. Ждали кого-то, верно императора. Явился и император. В
лицо его Данилов не узнал (Цезарь? Август? и как мог бы узнать?), но
посчитал, что, наверное, Цезарь. Да и хотелось Данилову, чтобы это был
Цезарь. Началась подходящая к случаю церемония. Данилов желал разглядеть
среди усевшихся на курульных креслах и в особенности на почетных
бицеллиумах (сиденья - из кожи, а на них - подушки) Брута, но не угадал
его. Все шло чинно, но при этом Данилов понимал, что главный здесь не
Цезарь, хотя его и поздравляли с победой, а старец в белом хитоне. Старец
взмахнул рукой, и римляне исчезли. ("А Цицерон-то был среди них?" -
спохватился Данилов.) Но уже был воздвигнут Версальский дворец, хорошо
известный Данилову, и в чудной Зеркальной галерее Ардуэн-Мансара (направо,
в окнах - главная аллея, бассейны с золотыми китайскими рыбками, водный
партер, налево, в зеркалах, - гости и деревья парка, а наверху - красное,
зеленое и голубое небо живописца Лебрена) на наборном паркете дамы с
Шилова Юлия
Белов Вольф
Василенко Иван
Апраксина Татьяна
Акунин Борис
Андреев Николай