понял, что приблизиться к ней он не сможет. Она здесь, и она вдали. Но это
была живая Химеко, а не ее образ, созданный чьими-либо усилиями. Тонкая,
печальная, в зелено-голубом кимоно стояла она теперь против Данилова,
палец приложив к губам. Данилов кивнул, согласившись молчать. Химеко
опустила руку. Она улыбнулась Данилову, но улыбнулась грустно. Данилов,
забыв про свое согласие, хотел было сказать Химеко, что ей не надо ничего
бояться, что он желает говорить с ней, но она снова приложила палец к
губам. А потом показала рукой куда-то за спину, видно предупреждая, что
сейчас исчезнет.
теперь глазами она долго смотрела на Данилова, как бы вбирая его в себя,
затем тихо кивнула ему и растаяла.
себя, он присел на кровать. Чуть ли не плакал. Химеко прощалась с ним.
Никто ее не вынуждал к этому прощанию, полагал Данилов, она сама
постановила, что - все. И согласия со своим решением она не испрашивала,
видно, все знала про него. "Нет, так не может быть! - думал Данилов. -
Мало ли как все сложится!" В чем была теперь Химеко права - в том, что не
позволила ни себе, ни ему произнести ни слова. "Истина вне слов..." Да и о
чем были бы слова? О Дзисае? (Вдруг и вправду усердия Химеко с
искупительной жертвой помогли Данилову?) О том, что она всегда может
рассчитывать на его поддержку, если, конечно, эта поддержка ее не унизит,
не покажется ей лишней? Все это и так само собой разумелось...
непременно сведет с Химеко, сидел он опечаленный, тусклый. И долго бы
горевал, если бы его не призвали к Валентину Сергеевичу.
Сергеевич похвалил Данилова-шахматиста, сказал, что очень любит шахматы, и
напомнил, как он в собрании домовых на Аргуновской затрепетал, увидев
движение слона Данилова. "Так это ж были не вы", - сказал Данилов. "И не
я, и я", - ответил Валентин Сергеевич. И Данилову почудилось, что на
колени тот Валентин Сергеевич намеревался стать перед ним искренне. Этот
Валентин Сергеевич заметил, что не изменил своего мнения о Данилове, хотя
и задумался кое о чем. Потом он сказал: "Попросить нас вы ни о чем не
желаете?" Данилову, по выражению глаз Валентина Сергеевича, показалось,
что ради этого вопроса его и призвали. "Нет, - сказал Данилов. - Мне не о
чем просить..." "Ну что ж, - кивнул Валентин Сергеевич. - Ваше дело.
Отбывайте". Данилов был отпущен, ушел, так и оставшись в неведении, кто
над ним главный - Валентин Сергеевич или Малибан.
взяла Данилова под руку. Местность тут же преобразилась, Данилов и
Анастасия оказались в затененном уголке сада, сад, похоже, был запущенный,
всюду краснела бузина (это дерево Данилов любил), лишь кое-где в зарослях
бузины, над крапивой и лопухами, стояли давно отцветшие кусты жасмина. Под
бузиной белела скамейка. Анастасия указала Данилову на нее, они присели.
украшенной по проймам золотой тесьмой, талию демонической женщины стягивал
кушак, узкие брюки из белого бархата были вправлены в красные сапожки.
за версты, а он сидит со мной - и ему не совестно!
всякого напора и желания кокетничать. Скорее нежно и робко. Если прежде
явления Анастасии Данилову, особенно в земных условиях, сопровождались
световыми столбами, сотрясением воздуха, волнением вод и минералов, если
прежде вокруг Анастасии все бурлило, все стонало, а Анастасия была сама
страсть, то теперь в зарослях бузины и листочки не шелестели, и не
осыпались спелые ягоды. Анастасия же проявляла себя чуть ли не скромницей.
Что же она?
обстоятельства.
приятелей. Я ими довольна. А к тебе равнодушна.
шелковыми нитками. За все. Ты ведь и рисковала тогда.
Каждому из нас лучше здесь. Останься! Я теперь все могу. Ты - на договоре.
А будешь здесь свой, со всеми правами. Я устрою. Только останься. Ради
меня!
оборачивайся!
Анастасия, может быть, рыдала теперь на белой скамье. Впрочем, он бы
ничего не увидел. Ни скамьи, ни бузины, ни Анастасии не было.
подошел к шкафу, где висела его земная одежда.
поддалась. "Я же убрал из нее гвозди", - подумал Данилов. Он осмотрел
дверь, гвозди были на месте. "Как же так?" - удивился он. Пришлось
возиться с гвоздями.
Часы на углу Больничного переулка показывали двадцать минут первого. "Вот
оно что!" - сообразил Данилов. Он слишком торопился вернуться и впопыхах
заскочил в уже прожитое им земное время. Лишь через пятнадцать минут к
остановке "Банный переулок" должен был подойти троллейбус с ним,
Даниловым, и пьяным пассажиром, бормотавшим между прочим и про люстру.
Данилова в том троллейбусе не было, а пьяный пассажир ехал. "Вот почему
гвозди-то в двери. Я их еще не успел вынуть..."
браслета и перевел себя в земное состояние. Мимо шли люди, каких Данилов
не увидел перед отлетом в Девять Слоев. Он мог дойти теперь до метро
"Рижская" и отправиться домой. Но что-то удерживало его. Скорее всего он
хотел дождаться троллейбуса с пьяным пассажиром и спросить, какую люстру
тот имел в виду и что советовал с ней делать. "Это мальчишество!" -
говорил себе Данилов. Однако потихоньку шел к остановке. "Отсюда позвонить
Наташе или из Останкина?" - думал Данилов. Он бы позвонил сразу, но копеек
в его карманах не оказалось. Не было и гривенника. Времени до прихода
"того" троллейбуса оставалось минут семь. Данилов стоял, смотрел на
строения, спавшие вдоль проспекта Мира, сейчас он уже не видел в
шестьдесят седьмом и шестьдесят девятом домах мерзких гримас, не казались
они ему и ужасными. Но и радости при их виде не испытывал Данилов. Он
стоял грустный. Вспоминал о прощаниях с Химеко и Анастасией. И приходили и
тоска, и ощущение вины...
подергав металлическую ручку, снова не получил билета. Опять, как бы ища
поддержки, он обернулся в сторону пьяного пассажира, сказал про билет, но
пьяный пассажир не отозвался. А ведь в прошлый раз (если посчитать - в
прошлый раз) он промычал "А!" и махнул рукой. Но тогда Данилов сел в
троллейбус в Останкине и говорил с пассажиром при подходе к Банному
переулку. Возможно, теперь, после Банного переулка, пассажир заснул
всерьез и не было никакой надежды на разговор о люстре. Данилов подошел к
пассажиру, подергал его за плечо, спросил несколько раз: "Вы не
проспите?", но пассажир и звука не произнес. "Зачем приставать к нему! -
отругал себя Данилов. - Что он может прояснить мне про люстру!"
последним поездом поехал в Останкино.
Наверное, только взяв инструмент и смычок в руки, он и почувствовал бы
вконец, что вернулся. Жара в квартире не было, ничем не воняло. Фарфоровое
блюдо, на которое клали лаковую повестку с багровыми знаками, было
возвращено в сервант.
спать, решил Данилов. Он набрал номер Наташи. Наташа сразу взяла трубку.
доставил беспокойство. Спи.
было сказать Данилов, но услышал голос пайщика кооператива Подковырова.
- поздний час, но я выгуливал собаку, видел свет у вас и решился. Уважая в
Корнев Павел
Прозоров Александр
Березин Федор
Маккарти Кормак
Афанасьев Роман
Круз Андрей