стакан чая, сказал как бы между прочим:
заслуживающим особого разговора, сказала:
каждым их жизней такими, какими они были и какими они могли или должны
были стать. Их жизни были одной жизнью. При этом оба они принимали право
каждого (или возможность) быть самостоятельными и независимыми друг от
друга. Чувство некоей отстраненности от Наташи, как от человека, какого не
следовало впутывать в собственные тяготы, было Даниловым нынче забыто. Он
уснул чуть ли не семейным человеком.
Петровне.
этот раз - он от нее. - Я... собственно... Я бы не стал... но ты сама
давала мне советы... относительно хлопобудов...
учти. Попасть в очередь трудно.
Зачем он звонил? Зачем ему Клавдия? Если дважды пегий секретарь хлопобудов
упрашивал его занять место вовсе не в очереди? Секретарь собирался звонить
через два дня, то есть завтра. Да что секретарь! Ведь он, Данилов, мог
просто сдвинуть пластинку браслета и решить дело в полсекунды. И вот - на
тебе! - затеял жалкий разговор с Клавдией, понесся куда-то сломя голову!
Он собрался позвонить Клавдии и сказать ей, что раздумал, но она опередила
его.
гроб жизни.
до шести. В пятнадцать минут пятого будь в кафе-мороженом. Горького,
девять.
происходит в последние дни с Ростовцевым... Чем-то он увлечен... Я прошу
тебя, ты... так... между прочим... выясни, что с ним... Вдруг он откроется
тебе... Зачем-то он ходит на ипподром...
Ростовцеву неспроста... Он, видно, отбивается от рук, и ей нужна
информация о нем..." Данилов не стал говорить Клавдии о том, что очередь
ему не нужна. Он пожалел Клавдию, почуяв ее действительную, а может, и
мнимую (не все ли равно!), озабоченность. Да и Ростовцев был интересен
ему. Помнил Данилов и о совете Малибана. Словом, в начале пятого Данилов
оказался на углу проезда Художественного театра. Постоял минуты две и
увидел Ростовцева на лошади. Ростовцев ехал по тротуару ему навстречу и на
вид был сегодня простой, не имел ни попугаев на плече, ни трости, ни
кальяна. Среди прочих людей, оказавшихся в ту пору на улице Горького и
нисколько не удивленных всадником, он выделялся лишь не по сезону легким
костюмом, видно жокейским. Ростовцев спрыгнул с лошади, привязал ее к липе
и пошел к Данилову. Данилов раскланялся с Ростовцевым, протянул ему руку,
сказал, что, по всей вероятности, и Ростовцев знает, с кем имеет дело,
хотя они и не были друг другу представлены. Да, согласился Ростовцев, это
так. Они вошли в кафе, разделись (Ростовцев сдал в гардероб жокейскую
кепку) и поднялись на балкон. Заказали пломбир и бутылку "Твиши". Тут
Данилов все же взглянул на демонический индикатор и опять не обнаружил
присутствия в Ростовцеве чего-либо особенного.
Владимир Алексеевич, хотели бы попасть в очередь хлопобудов?
досмотр, что ли? А вдруг он потребует вступительный взнос? У меня пятерка.
Тут хоть бы за мороженое расплатиться..." - Знаете, может, Клавдия не
слишком поняла меня... Я не так чтобы отчаянно рвусь. Если для вас
содействие хоть сколько-нибудь обременительно, давайте сейчас же и забудем
об этом деле...
строгость. - Не обременительно. Но зачем это вам?
переплачивать на черном рынке - тем более.
искусстве, об истории, о народовольцах... Сейчас вышел "Лувр" в большой
серии, но как его достать? А дальше будет хуже. Без книг я не могу.
деньги. Как в ковры и драгоценные камни... Что ж, в вашем желании есть
резон... Я сам книголюб... Сейчас пытаюсь собрать все о лошадях...
была свободна. У меня сейчас действительно хороший жеребец.
рослый человек сегодня не казался Данилову злодеем. Но был он серьезен,
строг и как бы давал понять, что разговор может произойти деловой и
холодный. Теперь же он заулыбался, отчасти даже мечтательно, и опять, как
в Настасьинском переулке, стал похож на кормленого и обаятельного ребенка.
внимания на то, есть ли у Данилова подлинный интерес к его откровенностям,
принялся рассказывать о своем увлечении. Сначала он просто, поддавшись
моде, стал ходить в клуб любителей верховой езды в Сокольники ("Как
Муравлев", - отметил Данилов). Сам горожанин, никогда не садился в седло,
оказался неуклюж, чуть ли не с табуретки влезал на лошадь. А ведь в юные
годы был спортсмен... Падал с лошади, ломал ребра, два месяца лежал в
больнице. Но не отступил. И вот он уже вместе с другими катался аллеями
Сокольнического парка. Но именно катался! А в нем уже пробуждалась
страсть. Ноздри у него раздувались! Предки, возможно скифы, возможно
конники Мономаховой рати, оживали в нем. Да и хотелось ощутить себя
настоящим мужчиной - всадником. И чувство прекрасного ждало удовлетворения
- есть ли более красивое животное, нежели конь, особенно когда он в
движении? Словом, это долгий разговор, подробности которого вряд ли будут
интересны Данилову ("Отчего же!" - искренне сказал Данилов), но он,
Ростовцев, увлекся лошадьми всерьез. Проник на ипподром, там у него и
прежде были связи, теперь эти связи укрепились, он на бегах свой человек.
Прочел массу книг, множество публикаций в забытых теперь газетах и
журналах. Вот, скажем, раскопал перевод трактата Киккули о тренинге
хеттских колесничных лошадей. ("Кого, кого?" - заинтересовался Данилов.)
Киккули, Киккули, сказал Ростовцев, был такой замечательный
лошадник-меттаниец Киккули, это в четырнадцатом веке до нашей эры. Тогда
хетты поняли, что принести победу армии могут лишь колесницы. ("Ну, ну!" -
подтолкнул Ростовцева к продолжению рассказа Данилов.)
день, когда день только начинается, а ночь кончается, я иду в стойло и
возглашаю по-хурритски к Пиринкар и Саушга, чтобы они дали здоровье для
лошадей... а потом веду их на ипподром..." Как он любил лошадей! -
закончил Ростовцев и покачал головой, то ли сожалея о Киккули, то ли давая
понять, что теперь лошадей любят не так. И стал рассказывать о сути
тренинга Киккули, схватил бумажную салфетку, шариковой ручкой в
подкрепление своих слов начертил на салфетке какой-то график. Оказалось,
это был график изменения нагрузки в рыси и галопе у экземпляров Киккули на
протяжении 185 дней. Ростовцев при этом пояснил, какие аллюры были у
древних лошадей, и сообщил, что Киккули начинал подготовку лошади к
армейской службе без всяких раскачек, с решительной четырехдневной
проверки, и сразу было ясно, что за лошадь поступила. В первый день лошадь
перед Киккули делала утром один реприз рыси и шага в 18 км и два реприза
галопа в 420-600 м и вечером два гита по 6 км и по 420 м галопа. И так
далее. (Тут Ростовцев несомненно пользовался сведениями, взятыми из книги
В.Б.Ковалевской "Конь и всадник", вышедшей, однако, лет через пять после
разговора в кафе-мороженом.)
велик, сами видите, я хотел бы участвовать и в рысистых испытаниях, там
вес не так важен. Но там не колесницы, а так, тачки.
Курылев Олег
Березин Федор
Каменистый Артем
Лукин Евгений
Посняков Андрей
Афанасьев Роман