резали холодом. Это вполне могло кончиться синяками.
ожога. Все в порядке, синяков нет. Но собственное лицо ему не понравилось.
В сущности, никогда оно не нравилось ему и прежде - скуластое, жесткое. Но
раньше оно хотя бы не выглядело настолько суровым. Сжатые в полоску губы,
цепкий взгляд серых, чуть глубже, чем нужно, сидящих глаз... Надо быть
хоть немного повеселее. Он заставил себя улыбнуться. Получилось так
мерзко, что он отвернулся и больше в зеркало не смотрел.
мог позволить себе не улыбаться, если ему не хотелось. Настроение снова
упало. Он чувствовал, что опять погружается в состояние желчного
самосозерцания, остро приправленного чем-то похожим на ненависть Какая-то
совершенно бесплодная, неразумная ненависть, как если бы он ненавидел
воздух, которым дышал... Впрочем, возможно, что состояние это было просто
сродни инстинктивному неудовольствию зверя, горло которого взято в ошейник
Видно, не зря сегодня там, у вольера, он подумал о сходстве между собой и
Джэгом. "Оба мы любим суп с куриными потрохами, - думал он. - Оба в
ошейниках. И ночью и днем ходим на поводке обстоятельств. Оба мы
притворяемся. Джэг притворяется матерым хищником, я - добропорядочным
отставником... Но Джэг способен обмануть лишь чудака инспектора. Я
старательно обманываю всех. Начиная с себя. Жизнь моя пропитана ложью. Быт
во лжи!.."
внимание. В предчувствии чего-то недоброго обошел комнату, гадая, что с
ним происходит. Может быть, заболел? Чепуха. Никогда ничем не болел.
якобы сшитого из тигровых шкур. В зеркальной стене отражалась вся комната
- почти пустая, казавшаяся квадратной от зеркального удвоения. Кроме
круглого дивана "шляпка подсолнуха", никакой другой мебели не было. Одну
стену полностью занимал гобелен с изображением кавалькады (пышная свита
какого-то короля). Гобелен настоящий, средневековой работы, - семейная
реликвия Полингов. Реликвия кое-где была немного потерта, но же еще
впечатляла знатоков старинных ремесел. На фоне изящного гобелена мрачным
идолом торчала реликвия Нортонов - потускневшее от времени рыцарские
доспехи. Клюворылый шлем украшен черным плюмажем. Согласно семейному
преданию эти доспехи когда-то принадлежали одному из предков рода Рэли -
Нортонов. Пустотелый "предок", опираясь железом перчаток на рукоять
чудовищного меча с волнистым лезвием, много лет добросовестно охранял
скрытый в стене шкаф для одежды. Рукоять доходила рыцарю до подбородка.
Нортон приблизился к "предку", поправил слегка покосившийся меч - суставы
доспехов отозвались унылым скрипом. Что делать, сэр, боевой звон оружия
навсегда запрещен. Во веки веков. Аминь!
заблестело сильнее. Он взглянул на ладони, нахмурился: сквозь кожу
буквально сочился ясно видимый блеск... Вслед за этим он почувствовал
сильный озноб. Потом его бросило в жар - горячая волна быстро прошла от
затылка к ногам, - Нортон в недоумении выпрямился. Постоял, прислушиваясь
к тому, что происходит внутри. Такого еще не бывало... После
"температурной" волны пошла волна уже совсем другого рода: от онемелых
ступней словно бы начал подниматься кверху уровень кипящей крови, попутно
омывая внутренности болью. Голову распирал многоголосый звон, я Нортон,
ощутив себя очень скверно, вдруг почему-то решил, что, как только уровень
жгучей боли достигнет мозга, произойдет катастрофа. "Неужели... конец?" -
тоскливо подумал он.
внутри как-то по-особенному онемело - сердце, казалось, вот-вот
остановится. Было страшно пошевелиться. Нортон увидел свое отражение в
зеркале, обмер. Он весь блестел. Как металлическая болванка...
головы до пят как бы переливалось слоями текучего блеска, мерцало
зеркальными пятнами. Слой зеркальной субстанции был не везде одинаково
плотен, и сквозь это мерцание Нортон мог разглядеть свой загар, хорошо
различал пестрый орнамент на плавках. Он медленно, трудно приблизил к лицу
непослушные руки и увидел, что блеск неохотно, как вязкая ртуть, стекает с
поверхности рук и тянется-шлейфом. Возникло сумасшедшее желание не мешкая
стряхнуть с себя блистающую пакость. Смутно чувствовал: превозмочь
странную скованность мышц удастся лишь с помощью каких-то не менее
странных и еще незнакомых ему усилий. Скорее интуитивно, чем сознательно
он плавным (поневоле) жестом поднял руки над головой, мучительно
потянулся, и ему показалось, будто мягкая катапульта толкнула его в
потолок.
головой. Увидев под собой макушку шлема с черным плюмажем, он только
теперь испытал потрясение, осознав наконец, что происходит. Он парил, как
прежде ему доводилось парить в невесомости... Потрясение, видимо, смяло,
разладило этот немыслимый, противоречащий земной природе импульс подъемной
силы сверхъестественного полета, и Нортон, успев извернуться в воздухе
кошкой, рухнул на четвереньки. Нога задела доспехи, что-то грохнула за
спиной, и секунду спустя нечаянный летчик заработал удар во затылку
рукоятью меча. Нортон поздравил себя с посвящением в рыцари, мельком
подумал: "Бурный финиш, однако!" Привстал на руках, отшатнулся: рядом
медлительно колыхалось перекошенное полотнище слабого блеска, словно язык
серебристого пламени, - должно быть, остатки блестящего своя,
соскользнувшего с тела при взлете Нортон попятился на четвереньках,
вскочил. Не отдавая себе отчета, что делает, схватил меч, обеими руками
поднял над головой и рубанул полотнище блеска наискось... и лезвие странно
увязло в призрачной сердцевине. Остервенев, он стал вытаскивать его оттуда
рывками, но меч подавался назад неохотно, будто застрял в смоль В
последнем рывке Нортон не удержал равновесие и оказался вместе с оружием
на полу. Снова вскочил. Руки дрожали. Его трясло от бешенства и унижения.
Блеск угасал...
отбросил оружие в сторону - меч глухо брякнулся на ковер.
кресле, пытаясь избавиться от неприятного ощущения. Не удалось. Странно...
Был бы в этом хоть какой-нибудь смысл, он помолился бы сразу всем звездам
вместе взятым и сказал бы им, что на сегодня с него довольно!..
на большую тетрадь в черной обложке. Тетрадь, которую он никогда никому не
показывал, прятал в секретном сейфе стола, и знал о ней, кроме него
самого, разве только один Голиаф. Сегодня в ней появилась очередная
запись...
общеупотребительном смысле она не была. Скорее была каталогом всяческих
проявлений уродства, которое он притащил в себе из глубин Внеземелья, и в
конечном итоге вполне заслуживала названия "Черная книга". Тайком от мены
он заносил в эту книгу все свои "ненормальности". И даже пытался как-то
классифицировать их. Он полагал, что здесь, на Земле, дела пойдут
по-другому и "ненормальностей" будет меньше. Лелеял надежду, что в земных
условиях все это постепенно заглохнет. Зря он надеялся. Дела пошли не так,
как он ожидал. Скверно, в общем, пошли дела...
гардеробной его доконал. Досада, растерянность, и никакого желания думать.
Да и о чем, собственно, думать?
Умбриэль, где едва не отморозил руки из-за неисправности обогревательных
элементов в перчатках скафандра. Помнится, уже тогда он правильно увязал
появление блеска с действием холода и к низким температурам стал
относиться с опаской. Впрочем, ему там пришлось ко многому относиться с
опаской. Было в Пространстве кое-что и похлестче.. Стоп! Что было, то
было. С тем, что было, покончено. И больше не будет. Но здесь...
степенями? Помогите, дескать, инвалидствующему герою Внеземелья избавиться
от... сам-не-знаю-чего. Сразу услышат. Обрадуются. Налетят со всех
континентов. На каком-нибудь острове воздвигнут в честь твоего уродства
целый научно-исследовательский комплекс НЕЗНАМЧЕГО, окружат тебя
частоколом шприцов, пушками микроскопов, блоками анализаторов, прихлопнут
колпаком с проводами, и превратишься ты из несчастного инвалида в
лабораторную колбу с "восхитительно феноменальными свойствами". И тебе не
останется ничего другого, кроме как верить во всемогущество какого-нибудь
лысого институтского корифея с величественными жестами и невнятным
произношением. А потом, этак лет через десять, когда его лаборантка наивно
поделится радостной вестью, что корифею в конце концов удалось вытяжку из
твоих гормональных желез использовать для "регуляции половых признаков
плодовой мушки дрозофилы", ты все поймешь к попытаешься оттуда удрать.
Тебя, конечно, поймают я будут хором стыдить. Н-да...
Большим пальцем левой руки коснулся прозрачной пластинки замыкающего
устройства. Пластинка брызнула светом, щелкнул замок. Надежный замок:
открыть его мог только узор кожных бороздок пальца хозяина.
ни при чем... Откинувшись в кресле, Нортон с недоумением и неудовольствием
стал искать другую причину.
тихо. На нем были удобные шорты, пестрая тенниска из очень приятного
Сапковский Анджей
Роллинс Джеймс
Афанасьев Роман
Майер Стефани
Маккэфри Энн
Лондон Джек