последнее время значительно холоднее, и дверь в стене, ведшая на маняшину
половину, уже долго не отпиралась. Вера стала вспоминать, при каких
обстоятельствах обычно появлялась Маняша, и оказалось, что единственной
вещью, которую можно было сказать на этот счет было то, что иногда она
просто появлялась.
она вспоминала, тем крепче становилось в ней убеждение, что во всем
виновата именно Маняша, хотя чем было это все, она вряд ли сумела бы
сказать. Но она решила отомстить и стала готовить гостинец к встрече с
Маняшей - так и называя то, что она приготовила "гостинцем", и даже про
себя не давая вещам их настоящих имен, словно Маняша из-за стены могла
прочесть ее мысли, испугаться и не прийти.
вечером она появилась. Выглядела она устало и неприветливо, что Вера
автоматически объяснила про себя тем, что у Маняши очень много работы.
Забыв до поры про свои планы и про недавнюю надменность, Вера с
недоумением и страхом рассказала про свои галлюцинации. Маняша оживилась.
тайну жизни, поэтому способна видеть метафизическую функцию предметов. Но
поскольку ты не знаешь ее смысла, ты не в состоянии различить их
метафизической сути. Поэтому тебе и кажется, что то, что ты видишь -
галлюцинации. Ты пыталась объяснить это сама?
что-то такое превращает вещи в говно. Некоторые превращает, а некоторые
нет... А-а-а... Поняла, кажется. Сами-то по себе они не говно, эти вещи.
Это когда они сюда попадают, они им становятся... Или даже нет - то говно,
в котором мы живем, становится заметным, когда попадает на них...
на самом деле говно, какая ж тут музыка может быть... А кто виноват? Ну,
насчет говна понятно - вентиль коммунисты открыли. Хотя они ведь тоже
внутри сидят...
ты, - закончила вдруг Вера и нехорошо посмотрела на бывшую уже подругу,
так нехорошо, что та даже сделала шажок назад.
говорила, что все эти тайны никакой пользы тебе не принесут, пока ты со
смыслом не разберешься... Вера, ты что?
пятиться от нее прочь, и так они дошли до неудобной узкой дверцы, ведшей
на маняшину половину. Маняша остановилась и подняла на Веру глаза.
халата свой страшный гостинец с гвоздодерным выростом на обухе, - прямо по
косичке, как у Федора Михайловича.
предупреждаю - тогда мы с тобой больше никогда не увидимся.
вдохновенно прошептала Вера и с силой обрушила топор на маняшину седую
головку.
примерочной кабинке с топором в руках, а над ней в высоком, почти в
человеческий рост, зеркале зияет дыра, контурами похожая на огромную
снежинку.
оказалось, не было, и непонятно было, что делать со всеми теми
воспоминаниями, где эта дверь фигурировала. Но даже это уже не имело
никакого значения - Вера вдруг не узнала саму себя. Казалось, какая-то
часть ее души исчезла - часть, которой она никогда раньше не ощущала и
почувствовала только теперь, как это бывает с людьми, которых мучают боли
в ампутированной конечности. Все вроде бы осталось на месте - но исчезло
что-то главное, придававшее остальному смысл; Вере казалось, что ее
заменили плоским рисунком на бумаге, и в ее плоской душе поднималась
плоская ненависть к плоскому миру вокруг.
устрою.
стенами, и посетители магазина, или туалета, или просто подземной ниши,
где прошла вся ее жизнь (Вера ни в чем теперь не была уверена) иногда даже
отрывались от изучения размазанного по прилавкам говна и испуганно
оглядывались по сторонам.
дрожало за тонкой выгибающейся поверхностью - как будто огромная ладонь
сжимала картонный стаканчик, на дне которого сидела крохотная Вера,
окруженная прилавками и примерочными кабинками, сжимала пока несильно, но
в любой момент могла полностью сплющить всю верину реальность.
три одинаковых куска говна на полке секции бытовой электроники зелеными
цифрами показывают год ее рождения), этот момент настал.
вперемешку висели дубленки, кожаные плащи и похабные розовые кофточки, и
рассеяно смотрела на покупателей, щупающих такие близкие и одновременно
недостижимые рукава и воротники, когда у нее вдруг сильно кольнуло в
сердце. И тут же гудение за стеной вдруг стало невыносимо громким; стена
задрожала, выгнулась, треснула, и из трещины, опрокинув стойку с одеждой,
прямо на закричавших от ужаса людей хлынул отвратительный черно-коричневый
поток.
пола, крутануло и сильно ударило о стену; последним, что сохранило ее
сознание, было слово "Карма", написанное крупными черными буквами на белом
фоне тем же шрифтом, каким печатают название газеты "Правда".
Прутья оказались ветками высокого старого дуба, и Вера в первый момент не
поняла, каким образом ее, только что стоявшую на знакомом до последней
кафельной плитки полу, могло вдруг ударить о какие-то ветки.
черно-коричневом зловонном потоке, плещущем уже в окна второго или
третьего этажа. У нее сильно болели уши. На плаву она держалась потому,
что ее пальцы глубоко вдавились в толстую пенопластовую прокладку сложной
формы, на которой было выдавлено слово "SONY".
плыли скамейки, доски, мусор и люди. Прямо перед ее лицом покачивалась
красная кепочка с переплетенными буквами "NYC". Вера помотала головой и
сообразила, что то, что она принимала за боль в ушах, было на самом деле
оглушительным ревом, несущимся откуда-то сзади. Она оглянулась и увидела
над поверхностью жижи что-то вроде горы, образованной бьющим снизу потоком
точно в том месте, где раньше был ее подземный дом.
поднимался со сказочной быстротой - двух-трехэтажные дома по бокам
бульвара были уже не видны, а огромный уродливый театр имени Горького
теперь напоминал гранитный остров - на его крутом берегу стояли три
женщины в белых кисейных платьях и белогвардейский офицер, из под
приставленной ко лбу ладони вглядывавшийся в даль; Вера поняла, что там
только что давали Чехова, но ничего не успела по этому поводу подумать,
потому что почувствовала, как кто-то вырывает из ее рук кусок пенопласта.
В следующий момент она увидела перед собой заляпанное пучеглазое лицо с
зажатой во рту ручкой портфеля; две крепкие волосатые руки вцепились в ее
спасательный квадрат, отчего тот почти ушел под поверхность жижи.
грохот говнопада; в ответ мужчина почти членораздельно что-то промычал,
сунул руку за пазуху пиджака, вынул и поднес к самому вериному лицу
какую-то книжечку; видно было только, что у нее красная обложка, а все
внутренние страницы были коричневыми и слипшимися. Воспользовавшись тем,
что мужчина убрал с пенопласта одну руку, Вера изловчилась и сильно
укусила его за пальцы второй; мужчина замычал, отдернул ее, но ни портфеля
из зубов, ни книжечки из другой руки не выпустил. Несколько секунд Вера
глядела в его затуманенные предсмертной обидой глаза, а затем они скрылись
под поверхностью жижи, и вслед за ними медленно ушла туда же сжимающая
раскрытое удостоверение рука.
изумленно глядящим по сторонам младенцем в синей шапочке с большой
пластмассовой красной звездой, потом рядом оказался угол дома, увенчанный
круглой башенкой с колоннами, на которой двое мордастых солдат в фуражках
с синими околышами торопливо готовили к стрельбе пулемет, и, наконец,
течение вынесло ее на почти затопленную Тверскую и повлекло в направлении
далеких сумрачных пиков с еле видными рубиновыми пентаграммами.
и справа над торчащими из черно-коричневой лавы крышами виден был
огромный, в полнеба, грохочущий гейзер; к его шуму присоединилось еле
различимое стрекотание пулемета.
Шилова Юлия
Елманов Валерий
Маккефри Энн
Распопов Дмитрий
Апраксина Татьяна
Андреев Николай