Чтение 2–й страницы книги ~Желтая стрела~

- А вы чего такой веселый?

- Я не весел, - ответил сосед, - я радостен.

- Ну и я тоже, - сказал Андрей, - не мрачен, а задумчив. Сижу и
размышляю.

Доев кашу, он придвинул к себе стакан с чаем и принялся размешивать в
нем сахар. Сосед продолжал улыбаться. Андрей подумал, что сейчас он опять
заговорит, и стал крутить ложечкой быстрее.

- Думать, а иногда и размышлять, - сказал сосед, сделав дирижирующее
движение рукой, - разумеется, полезно и в жизни весьма часто необходимо.
Но все зависит от того, откуда этот процесс берет, так сказать, свое
начало.

- А что, - спросил Андрей, - есть разные места?

- Вы сейчас иронизируете, а они, между тем, действительно есть.
Бывает, что человек пытается сам решить какую-то проблему, хотя она решена
уже тысячи лет назад. А он просто об этом не знает. Или не понимает, что
это именно его проблема.

Андрей допил чай.

- А может, - сказал он, - это действительно не его проблема.

- У всех нас на самом деле одна и та же проблема. Признать это мешает
только гордость и глупость. Человек, даже очень хороший, всегда слаб, если
он один. Он нуждается в опоре, в чем-то таком, что сделает его
существование осмысленным. Ему нужно увидеть отблеск высшей гармонии во
всем, что он делает. В том, что он изо дня в день видит вокруг.

Он ткнул пальцем в окно. Андрей поглядел туда и увидел лес, далеко за
которым, у самого горизонта, поднимались в небо три огромных, коричневых
от ржавчины трубы какой-то электростанции или завода - они были такими
широкими, что больше походили на гигантские стаканы. Андрей засмеялся.

- Чего это вы? - спросил сосед.

- Знаете, - сказал Андрей, - я себе сейчас представил такого
огромного пьяного мужика с гармошкой, до неба ростом, но совсем тупого и
зыбкого. Он на этой своей гармошке играет и поет какую-то дурную песню,
уже долго-долго. А гармошка вся засаленная и блестит. И когда внизу это
замечают, это называется отблеском высшей гармонии.

Сосед чуть поморщился.

- Все это, знаете, не ново, - сказал он. - Иерархия демиургов,
несовершенный уродливый мир и так далее, если вас интересует историческая
параллель. Гностицизм, одним словом. Но ведь счастливым он вас никогда не
сделает, понимаете?

- Еще бы, - сказал Андрей, - слова-то какие страшные. А что меня
сделает счастливым?

- К счастью путь только один, - веско сказал сосед и ковырнул вилкой
в миске, - найти во всем этом смысл и красоту и подчиниться великому
замыслу. Только потом по-настоящему начинается жизнь.

Андрей хотел было спросить, чьему именно замыслу надо подчиниться и
какому из замыслов, но подумал, что в ответ на этот вопрос собеседник
обязательно всучит ему какую-нибудь брошюру, и промолчал.

- Может, вы и правы, - сказал он, вставая из-за стола, - спасибо за
беседу. Извините, у меня просто с утра настроение плохое. Вы, я вижу,
очень образованный человек.

- Так у меня работа такая, - сказал сосед. - Спасибо вам. А вот это
возьмите на память.

Сосед протянул ему маленький цветной буклет, на обложке которого было
нарисовано неправдоподобно розовое ухо, в которое влетала сияющая -
видимо, с отблеском высшей гармонии - металлическая нота с двумя
крылышками, примерно двенадцатого калибра. Поблагодарив, Андрей сунул
буклет в карман и пошел к выходу.

Торопиться было некуда, но все равно он шел быстро, время от времени
с извинениями задевая кого-нибудь из множества людей, бродивших, как и
всегда в это время дня, по узким коридорам. Они глядели в окна, улыбались,
и на их лицах дрожали пятна солнечного света. Отчего-то было необычно
много молодых, но уже растолстевших женщин в турецких спортивных костюмах
- вокруг них крутились молчаливые дети, занятые бессистемным изучением
окружающего мира. Иногда рядом появлялись мужья в майках навыпуск; у
многих в руках было пиво.

Андрей чувствовал, что наступивший день уже взял его в оборот и
принуждает думать о множестве вещей, которые его совершенно не интересуют.
Но сделать ничего было нельзя - голоса и звуки из окружающего пространства
беспрепятственно проникали в голову и начинали перекатываться внутри, как
шарики в лотерейном барабане, становясь на время его собственными мыслями.
Сначала все заполняли несущиеся из невидимых динамиков инфернальные
частушки, потом пришлось думать о какой-то Надежде, к которой придут после
отбоя, потом стали передавать прогноз погоды, и Андрей начал коситься в
проплывающие мимо окна, за которыми должен был усилиться южный ветер.
Несколько раз он обходил кучки людей, склонившихся перед походным алтарем
очередного наперсточника - больше всего поражало то, что все наперсточники
и их ассистенты были очень похожи друг на друга и даже изъяснялись с одним
и тем же южным выговором, словно это была особая народность, где с детства
изучали искусство прятать под грязным ногтем большого пальца поролоновый
шарик и передвигать по картонке три перевернутых стакана. Прошло еще
несколько минут, и Андрей наконец остановился у двери из желтоватого
пластика с цифрой "XV" и царапиной, похожей на обращенную вверх стрелу.

Хан был один - он сидел за столом, прихлебывал чай и глядел в окно.
На нем, как обычно, был черный тренировочный костюм с надписью "Angels of
California", который всегда вызывал у Андрея легкие сомнения по поводу
калифорнийских ангелов. Еще Андрей заметил, что Хан давно не брился и стал
похож на Тосиро Мифунэ, входящего в очередной образ, - похож тем более,
что из-за примеси монголоидной крови глаза у него были такими же
раскосыми.

- Привет, - сказал Андрей.

- Привет. Закрой дверь.

- А если соседи вернутся?

- Не вернутся, - сказал Хан.

Андрей закрыл дверь, и никелированный замок громко щелкнул. У него
мелькнуло какое-то нехорошее предчувствие - щелчок замка напоминал звук
передергиваемого затвора. Потом собственный страх показался ему смешным.

- Садись, - сказал Хан, кивая на место напротив.

Андрей сел.

- Что нового? - спросил Хан.

- Так, - сказал Андрей. - Ничего. Ты когда-нибудь думал, куда делись
последние пять лет?

- Почему именно пять?

- Цифра не имеет значения, - сказал Андрей. - Я говорю "пять", потому
что лично я помню себя пять лет назад точно таким же, как сейчас. Так же
шатался тут повсюду, глядел по сторонам, думал то же самое. А ведь еще
пять лет пройдут, и то же самое будет, понимаешь?.. Чего ты на меня так
смотришь странно?

- Эй, - сказал Хан, - приди в себя.

- Да я вроде в себе.

Хан покачал головой.

- Скажи-ка мне быстро, - проговорил он, - что такое желтая стрела?

Андрей удивленно поднял глаза.

- Вот странно, - сказал он. - Я сегодня в ресторане как раз думал о
желтых стрелах. Точнее, не о желтых стрелах, а так. О жизни. Знаешь, там
скатерть была грязная, и на нее свет падал. Я подумал...

- Ну-ка встань.

- Зачем?

- Встань, встань, - повторил Хан и вылез из-за стола. Андрей поднялся
на ноги, и Хан довольно грубо схватил его за воротник и несколько раз
тряхнул.

- Вспомни, - сказал он, - почему ты сюда пришел?

- Убери руки, - сказал Андрей, - что ты, одурел? Я просто так зашел.

- Где мы находимся? Что ты сейчас слышишь? - Андрей отодрал его руки
от своей куртки, недоуменно наморщился и вдруг понял, что слышит ритмично
повторяющийся стук стали о сталь, стук, который и до этого раздавался все
время, но не доходил до сознания.

- Что такое желтая стрела? - повторил Хан. - Где мы? - Он развернул
Андрея к окну, и тот увидел кроны деревьев, бешено проносящиеся мимо
стекла слева направо.

- Ну? - Подожди, - сказал Андрей, - подожди. Он схватился руками за
голову и сел на диван. - Я вспомнил, - сказал он. - "Желтая стрела" - это
поезд, который идет к разрушенному мосту. Поезд, в котором мы едем.

- Ты сейчас помнишь, что с тобой было? - спросил Хан.

- Уже плохо, - сказал Андрей. - Только в общих чертах. Вроде ничего
особенного и не произошло. Как меня зовут, я знал, из какого я купе -
тоже. Но это как будто был совсем не я. Я себя очень странно чувствовал -
словно есть разница, в каком вагоне ехать. Словно у всего происходящего
появилось бы больше смысла, если бы скатерть в ресторане была чистой. Или
если бы по телевизору показывали другие хари, понимаешь?

- Можешь не объяснять, - сказал Хан. - Ты просто стал на время
пассажиром.

Андрей отвернулся от окна и поглядел на стену тамбура, где была
панель с двумя пыльными циферблатами и надписью "проверять каждые..."
(дальше был пропуск).

- Я и сейчас пассажир, - сказал он. - И ты тоже.

- Нормальный пассажир, - сказал Хан, - никогда не рассматривает себя