Чтение 9–й страницы книги ~Желтая стрела~

- Нет, - сказал Андрей, - я еще к Хану зайду. Давно у него не был.

- Как он там, кстати, поживает? - спросил Антон. - Нашел себя?

- Да, - сказал Андрей, - и еще много другого. Ну пока.

- Пока. Привет там всем передавай.

На двери в купе Хана висел непонятно откуда взявшийся календарь с
котятами, который закрывал знакомую царапину. Несколько секунд Андрей не
мог понять, в чем дело, потом огляделся по сторонам, убедился, что не
ошибся дверью и постучал. Никто не ответил.

Андрей открыл дверь. В купе был неправдоподобный беспорядок - такой,
какой возникает только при похоронах, родах и переездах. На диване Хана
сидела пожилая полная женщина со следами былого безобразия на отечном лице
- возраст уже благополучно эвакуировал ее из зоны действия эстетических
характеристик. На полу перед ней стояло несколько чемоданов и накрытая
платком корзина, источавшая густой запах колбасы. С верхней полки торчала
крошечная детская ножка, обтянутая белым носком, которая чуть качалась в
такт вагону.

- Здравствуйте, - сказал Андрей.

- День добрый, - ответила женщина, поднимая ничего не выражающие
глаза.

- А где Хан?

- Таких тут не живет.

- Он что, переехал?

- Не знаю, - сказала она, - может, переехал, а может, умер. Мы не
знаем. Мы очередники. Нас на площадь вселили. Вы у проводника спросите, он
знает.

- А вещи? - спросил Андрей, - вещи остались?

- Никаких вещей тут не было, - оживляясь, сказала женщина, - что это
вы придумываете? Какие такие вещи?

- Да нет, - сказал Андрей, - вы не подумайте, что я с претензиями. Я
спрашиваю просто.

- Пустой диван, - сказала женщина, - полка тоже пустая. Я чужого в
жизни не возьму.

- Понятно, - сказал Андрей, повернулся и толкнул дверь вбок.

- А вы не Андрей? - спросила вдруг женщина.

- Андрей. А что?

- Тут письмо какое-то лежало. Написано - Андрею, а какому, непонятно.
И от кого, непонятно. Может, это вам?

- Мне, - сказал Андрей, - давайте.

- Где-то оно здесь было, - забормотала женщина, шаря среди
вываленного на стол белья. - Разбирать теперь все это полгода. Жизнь
страшная стала. В коридоре давка, а сил нет. Ага, нашла. Вот оно. А точно
вам? У вас билет ваш есть с собой?

- А я безбилетник, - развязно пошутил Андрей.

Женщина хмыкнула и протянула Андрею конверт.

- Девкам будешь голову морочить, - сказала она с некоторой
игривостью. - Все. Больше никаких вещей нету.

- Спасибо, - сказал Андрей, убирая письмо в карман. - Большое
спасибо.

- До свидания, - сказала женщина.

Выйдя из купе, Андрей чуть не столкнулся с идущим по вагону
проводником, но ни о чем не стал его спрашивать.

Петр Сергеевич был пьян и весел. На столе перед ним стояла не обычная
бутылка "железнодорожной", а граненый флакон дорогого коньяка "Лазо" с
пылающей паровозной топкой на этикетке. Рядом были развернуты какие-то
чертежи и синьки - Андрей заметил на одной из них сильно увеличенную ручку
дверного замка. Еще было несколько официального вида бумаг с печатями - в
них, судя по масляным пятнам, был завернут сервелат, которым Петр
Сергеевич успел хищно закусить - казалось, что разбросанные по столу
ошметки клевал орел.

- Как дела?

- Нормально, - ответил Андрей, - а у вас?

Петр Сергеевич показал большой волосатый палец.

- Завтра меня весь день не будет, - сказал он, - с самого утра. И
ночью тоже не приду. Ты за меня бельишко получишь?

- Хорошо, - сказал Андрей. - Вы только проводника предупредите. А
что, уже тридцатое?

- Да, - сказал Петр Сергеевич, - тридцатое. Как время-то летит. Так и
пожить не успеешь. Тебе налить?

Андрей помотал головой. Сняв ботинки, он улегся на свое место,
повернулся лицом к стене и достал из кармана "Путеводитель по железным
дорогам Индии", в который было вложено письмо. Поколебавшись секунду, он
спрятал конверт назад в карман. "Завтра прочту", - подумал он и наугад
раскрыл книгу.

"...в сущности, никакого счастья нет, есть только сознание счастья.
Или, другими словами, есть только сознание. Нет никакой Индии, никакого
поезда, никакого окна. Есть только сознание, а все остальное, в том числе
и мы сами, существует только постольку, поскольку попадает в его сферу.
Так почему же, думаю я снова и снова, почему же нам не пойти прямо к
бесконечному и невыразимому счастью, бросив все остальное? Правда,
придется бросить и себя. Но кто бросит? Кто тогда будет счастлив? И кто
несчастлив сейчас?"

Андрею хотелось спать, и он плохо понимал написанное - слова налезали
друг на друга и образовывали перед глазами сложные геометрические
конструкции. Он закрыл книгу.

- Андрюх, - подал голос Петр Сергеевич, - ну чего ты мурыжишься?
Махни стакан.

- Правда не хочу, - сказал Андрей, - спасибо.

- Как знаешь.

Андрей повернулся на спину и некоторое время изучал тусклый желтый
плафон на потолке.

- Петр Сергеевич, - сказал он, - а вы когда-нибудь думали, куда мы
едем?

- У тебя что, - спросил Петр Сергеевич сквозь пищу, - неприятности,
да? Наплюй. Подумаешь там, одну бросил, другую нашел. В плацкарту сходи,
там быстро развеешься. Знаешь, сколько там сучек этих? Там их вагон. Были
бы деньги.

- Ну все-таки. Куда?

- Ты чего, сам не знаешь?

- Вам что, сказать трудно?

- Да нет, не трудно.

- Ну так скажите. Куда мы, по-вашему, едем?

- Куда, куда. Тебе что, услышать хочется лишний раз? Ясное дело,
куда. К разрушенному мосту. Что ты себе смолоду такой херней голову
забиваешь, Андрюха?

Утро было облачным - вместо неба вверху висела ровная серая
поверхность, похожая на потолок в коридоре, только без вентиляционных
дырочек. Петр Сергеевич уже ушел. На столе лежала записка для проводника и
стояло два стакана с успевшим остыть чаем. Андрей оделся, вынул из кармана
письмо и тут же сунул его назад. Потом он запер дверь и сел на стол. Петр
Сергеевич терпеть этого не мог, а уж ног на своем диване не простил бы ни
за что и никому, но сегодня его можно было не брать в расчет.

Андрей никогда не упускал возможности в одиночестве провести пару
часов у окна купе. Это было совсем не то же самое, что стоять возле окна в
коридоре, где постоянно приходилось пропускать идущий мимо народ и вообще
множеством трудноуловимых способов взаимодействовать с окружающими. Андрей
не особо верил автору индийского "Путеводителя", писавшему о том, что
безмятежному созерцанию ландшафта можно предаваться и перед дверью
набитого орущими людьми тамбура.

Сегодня день был не очень удачный - в нескольких метрах за окном
неслась бесконечная стена деревьев. Обычно такие насаждения закрывали
обзор на несколько часов, а иногда и дней, и оставалось только смотреть на
полосу травы между поездом и деревьями, разглядывая предметы, выброшенные
из когда-то пролетевших здесь вагонов "Желтой стрелы".

Сначала все внизу сливалось в однородное серо-зеленое месиво, но
через несколько минут глаза привыкали, и становилось достаточно короткой
доли секунды, чтобы идентифицировать искусственные вкрапления в пейзаж.
Возможно, дело было не в натренированности взгляда, а в воображении, и он
успевал не столько разглядеть проносящееся мимо окон, сколько домыслить и
воссоздать то, что там должно находиться, пользуясь мельчайшими намеками,
которые давал окружающий мир. Но насчет большинства объектов, лежавших на
склонах насыпи, ошибиться было трудно.

Больше всего было, конечно, пустых бутылок. Зимой они яркими зелеными
пятнами выделялись на снегу, а сейчас их можно было отличить от травы
только по блеску. Более легкие пивные банки сносило потоком воздуха, и они
обычно не отлетали от вагонов так далеко. Изредка попадались довольно
странные предметы - например, в одном месте из небольшого болотца торчала
свежевоткнувшаяся в грязь картина в огромной золотой раме (Андрею
показалось, что это стандартная репродукция "Будущих железнодорожников"
Дейнеки.) В другом месте, примерно через километр после картины, мелькнул
развалившийся при падении никелированный самовар. А недалеко от него лежал