сниться магаданская наука, распрямляющая спину под черным небом ледовитого
океана.
ела, но растолстела до такой степени, что не только потеряла возможность
вылезти в коридор, но и в самой камере помещается лишь потому, что лежит
по диагонали, головой к кладке яиц. Ей трудно было представить, что раньше
она протискивалась в крохотный квадратный лаз, отверстие которого чернело
на стене. Из-за складок жира на шее она даже не могла толком повернуть
голову, чтобы посмотреть, какой она стала, но чувствовала, что там, за
шеей, течет по своим законам жизнь большого самодостаточного тела, которое
уже не совсем Марина - Мариной оставалась только голова с немногими
мыслями и пара еще подчиняющихся этой голове лапок (остальные были
намертво придавлены брюхом к полу.) В теле бродили соки, в его недрах
раздавались странные завораживающие звуки, и оно, совершенно не спрашивая
у Марины ни разрешения, ни совета, иногда начинало медленно сокращаться
или переваливалось с боку на бок. Марина думала, что дело тут в генах: за
все время с тех пор, как она стала матерью, она съела только ляжку
Николая, и то не потому, что сильно хотелось есть, а чтобы та не
испортилась.
походил ни на что из испытанного ею раньше: сейчас голодна была не
худенькая девушка из прошлого, а огромная масса живых клеток, каждая из
которых пищала тоненьким голосом о том, как ей хочется есть. Решившись,
Марина подтянула к себе оставшийся сверток, развернула его и увидела
бутылку шампанского. Сначала она обрадовалась, потому что так и не
попробовала шампанского в театре и часто думала, какое оно на вкус, но
потом поняла, что осталась совсем без еды. Тогда она протянула лапки к
яичной кладке, выбрала яйцо, в котором медленно дозревал бесполый рабочий
муравей, подтянула его и, не давая себе опомниться, вонзила жвалы в
хрустнувшую полупрозрачную оболочку. Яйцо оказалось вкусным и очень
сытным, и Марина, до того как пришла в себя и вновь обрела контроль над
своими действиями, съела целых три.
отрыжка, - пусть хоть кто-то останется. А то все вместе..."
Шампанское хлопнуло, и не меньше трети содержимого белой пеной
выплеснулось на пол. Марина расстроилась, но потом вспомнила, что точно
так же было в фильме, и успокоилась. Шампанское ей не очень понравилось,
потому что в рот из бутылки попадала только пузырящаяся пена, которую
трудно было глотать, но все же она допила его до конца, отбросила пустую
бутылку в угол и стала изучать газету, в которую та была упакована. Это
тоже был номер "Магаданского муравья", но не такой интересный, как
прошлый. Почти весь его объем занимал репортаж с магаданской конференции
сексуальных меньшинств; это ей было скучно читать, но зато на большой
групповой фотографии она нашла автора статьи о материнстве майора Бугаева
- он был, как следовало из подписи, пятый сверху.
Не верилось, что все это толстое и огромное и есть она. Или, наоборот,
этому огромному и толстому уже не верилось, что оно - это Марина.
живота медленно поднимается пузырящаяся надежда, подумала Марина, -
похудею, опять пророю ход на юг, к морю... И найду того генерала, который
Николая хвалил. Он на мне женится, и..."
молода, еще полна сил, и, если не сдаваться обстоятельствам, вполне можно
начать все сначала. Потом она задремала и спала очень долго, без
сновидений.
угла на нее смотрели два больших ничего не выражающих глаза. Сразу под
глазами были острые сильные челюсти, которые быстро что-то перетирали, а
ниже располагалось небольшое червеобразное тельце белого цвета, покрытое
короткими и упругими чешуйками.
и подняла полные укора глаза на Наташу.
Если б Андрюшка быстрее вылупился, он бы сам меня слопал.
разбудим. Прямо из яйца еще говорит. Я тогда говорю - а ты, если б первый
кожуру прорвал, стал бы маму будить? Он молчит. Ну, я и...
головой и разглядывая Наташу. Она уже не думала о яйцах - все остальные
чувства отступили перед удивлением, что это странное существо, запросто
двигающееся и разговаривающее, - ее родная дочь. Марина вспомнила фанерный
щит у видеобара, изображавший недостижимо прекрасную жизнь, и попыталась в
своем воображении поместить на него Наташу. Наташа молча на нее глядела,
потом спросила:
Там баян стоит. Принеси его сюда, только осторожней, смотри, чтобы крышка
вниз не упала. Снегу наметет.
коробкой.
страшная судьба. У твоего покойного папы - тоже. И я хочу, чтобы с тобой
все было иначе. А жизнь - очень непростая вещь.
опыт, все посещавшие ее долгими магаданскими ночами мысли, чтобы передать
Наташе главный итог своих раздумий.
лице завернутой в лимонного цвета штору сраной уродины, - это борьба. В
этой борьбе побеждает сильнейший. И я хочу, Наташа, чтобы победила ты. С
сегодняшнего дня ты будешь учиться играть на баяне твоего отца.
черную дыру в стене, - и пойдешь работать в магаданский военный оперный
театр. Это прекрасная жизнь, чистая и радостная (Марина вспомнила генерала
со сточенными жвалами и парализованными мышцами лица), полная встреч с
самыми удивительными людьми. Хочешь ты так жить? Поехать во Францию?
выучилась играть, что Марина про себя решила - все дело в отцовской
наследственности. Единственной нотной записью, которую они с Наташей нашли
в "Магаданском муравье", оказалась музыка песни "Стража на Зее",
приведенная там в качестве примера истинно магаданского искусства. Наташа
стала играть сразу же, прямо с листа, и Марина потрясенно вслушивалась в
рев морских волн и завывание ветра, которые сливались в гимн непреклонной
воле одолевшего все это муравья, и размышляла о том, какая судьба ждет ее
дочь.
клавишам пальцы Наташи.
дочке то, что смогла. Наташа сразу же подхватила мотив, сыграла его
несколько раз, а потом поразмышляла и сыграла его несколько иначе, и
Марина вспомнила, что именно так в фильме и было. После этого она
окончательно поверила в свою дочь, и когда Наташа засыпала рядом, Марина
заботливо накрывала шторой беззащитную белую колбаску ее тельца, словно
Наташа была еще яйцом.
артисткой и Марина придет к ней на концерт, сядет в первый ряд и даст
наконец волю гордым материнским слезам. Наташа очень любила играть в такие
концерты - она садилась перед матерью на фанерную коробку, прижимала баян
к груди и исполняла то "Стражу на Зее", то "Подмосковные вечера"; Марина в
самый неожиданный момент прерывала ее игру тоненьким криком "браво" и
начинала истово бить друг о друга двумя последними действующими лапками.
Тогда Наташа вставала и кланялась; выходило это у нее так, словно всю свою
жизнь перед этим она ничего другого не делала, и Марине оставалось только
клоком сена размазывать по лицу сладкие слезы. Она чувствовала, что живет
уже не сама, а через Наташу, и все, что ей теперь нужно от жизни, - это
счастья для дочери.
Наташа замирала, баян в ее руках смолкал, и она надолго уставлялась в
стену.
не могла видеть, и не отвечала на вопросы, занимаясь там непонятным.
Иногда к ней приходили друзья и подруги, но Марина не видела их, а слышала
только молодые самоуверенные голоса. Однажды Наташа спросила ее: