в центре огромными букетами расплывались огни салюта, а по углам стояли
титаны - не то лыжники в тренировочных, не то студенты с тетрадями под
мышкой, - Люся никогда не разглядывала их, потому что все ее внимание
притягивали стрелы и звезды салюта, нарисованные какими-то давно забытыми
цветами, теми самыми, которыми утро красит еще иногда стены старого
Кремля: сиреневыми, розовыми и нежно-лиловыми, напоминающими о давно
канувших в Лету жестяных карамельных коробках, зубном порошке и ветхих
настенных календариках, оставшихся вместе с пачкой облигаций от забытой
уже бабушки.
сейчас. Здесь ее часто посещали мысли о бренности существования - а тут
еще вспомнилась знакомая, Наташа, которая нашла себе в мужья пожилого
негра и уже совсем было собрала чемоданы, но совершенно неожиданно вместо
хлебной и теплой Зимбабве попала на мерзлое советское кладбище. Кто ее
убил, было совершенно непонятно, но, видимо, это был какой-то маньяк,
потому что во рту у нее нашли белую шахматную пешку.
труп с открытым ртом, из которого торчит белая пешка, и ей вдруг стало
страшно оставаться в этом огромном, нечистом, орущем пьяными голосами и
дребезжащем посудой здании.
произошло с ее лицом - старший официант посмотрел на нее и сразу отвел
удивленный взгляд в сторону. "Успокойся, дура, - велела себе Люся, - как с
такими мыслями работать будешь? Никто тебя не убьет." Музыка из ресторана
была слышна внизу даже лучше, чем на третьем этаже - тише, но отчетливей.
дверь, и то же самое завыл ветер.
шерстяной шапочке. Из ее кармана торчал номер "Молодой Гвардии", и Люся
поняла, что это коллега. Да и без журнала можно было догадаться.
"Интурист" пойти, что ли?
сегодня опять повязали. Ее кубинский генерал кокаином угостил, так ей,
дуре, так стало радостно, что она официанту двадцать долларов сунула на
чай. А официант идейный оказался, в Сальвадоре контуженный. Он ей говорит
- попалась бы ты мне, сука, в джунглях, я б тебя сначала ребятам отдал для
потехи, а потом - голой жопой в термитник. Я, говорит, кровь проливал, а
ты страну позоришь.
Опять на венских переговорах тупик?
идет. Ты про Наташу слышала?
прозвучал небрежно, спросила Люся.
не взяли, сумку с продуктами - тоже. Только ладью положили в рот. Ну да
ладно, чего об этом на ночь глядя...
сегодня про тебя вспоминала.
вздернутый нос, подчерненные ресницы - Люсе казалось, что она уже видела
где-то это лицо, видела много раз.
контора ли?"
мысли, - только там неделю назад наряд на дверях сменили. А пока к новым
подрулишь, состаришься. Они вчера француза не пускали, карточку в номере
забыл. Он им кричит, чтоб в регистрационной книге посмотрели, а они - как
столбы...
Платье у тебя классное.
человек, уже несколько минут тершийся рядом, сделал к ним шаг и
фрикативно, с малоросским выговором, но очень отчетливо выговаривая слова,
спросил:
кроличью ушанку и куртку из плохой кожи, а потом только - на румяное лицо
с рыжеватыми усиками и водянистыми глазами.
знаешь, как мы грины называем?
что ваши словари уже десять лет говно.
тебе пять долларов, выпей кофе в баре.
скрылся за квадратной колонной. - Это ж Вася, постовой из Внешэкономбанка.
Его каждую неделю присылают курс узнавать.
пока.
Холодно было лицу и рукам, и, как всегда на морозе, тупо заныли груди. Она
поймала себя на том, что морщится от боли, вспомнила о наметившейся на лбу
морщинке и постаралась расслабить лицо, и через несколько минут боль
отпустила.
своими зелеными огоньками. Таксисты в основном торговали водкой, и только
изредка, для души, брали приглянувшихся им пассажиров, поэтому Люся даже и
не поднимала руку навстречу салатовым "волгам" - ждала частника. Один -
очкарик в раздолбанном "запорожце" - остановился, выслушал адрес и сухо
спросил:
"Москвы". "Таньку замочили", - бессмысленно повторяла она про себя. Смысл
этого словосочетания как-то не доходил до сознания. Становилось совсем
холодно, и опять заныла грудь. Еще можно было успеть в метро, но потом
пришлось бы полчаса брести по обледенелому проспекту имени какого-то
звероящера - одной, в дорогой шубе, вздрагивая от пьяного хохота ветра в
огромных бетонных арках. Она совсем уже было решила, что вечер кончится
именно так, когда рядом вдруг остановился маленький зеленый автобус -
"пазик" с двухбуквенным военным номером.
он был в черной шинели и надетой набекрень пилотке с большим жестяным
гербом.
сидящую в вольной позе на боковом сиденье, возле моряка.
едут, а там - тебе куда?
послать всю компанию подальше, как сделала бы любая серьезная
конвертируемая девушка, она, согнувшись, шагнула вверх по ступеням, и
сразу же автобус сорвался с места, лихо развернулся и понесся мимо
Большого театра, Детского мира, мимо памятника знаменитому художнику и его
огромной мастерской - в какие-то темные, завывающие улочки, перекрытые
полуразвалившимися деревянными заборами, чернеющие провалами пустых окон.
рулем) Валера.