города был чрезвычайно красив, но источник этой красоты был непонятен. С
Россией всегда так, подумала Мария, водя руками по холодной стали, -
любуешься и плачешь, а присмотришься к тому, чем любуешься, так и вырвать
может.
часть стержня как-то странно болтается в ее ладони. Она отдернула руки, и
сразу же металлический набалдашник с дырочками отвалился от антенны,
ударился о фюзеляж и полетел вниз, а от былой мощи осталась короткая
трубка с резьбой на конце, из которой торчали два перекрученных оборванных
провода, синий и красный.
белобрысый затылок Шварценеггера. Сначала Мария подумала, что он ничего не
заметил. Потом ей пришло в голову, что он в обмороке. Она растерянно
поглядела по сторонам, заметила, что нос самолета медленно и как-то
неуверенно поворачивается, и ее догадка мгновенно переросла в уверенность.
Почти не соображая, что она делает, она перевалилась с фюзеляжа на плоскую
площадку между крыльями (при этом обрубок антенны порвал ей куртку) и
поползла к кабине.
затылок с дрожащей на ветру прядью.
неизмеримо сложную гамму чувств, среди которых были смешанные в строгой
пропорции жизнелюбие, сила, здоровая любовь к детям, моральная поддержка
американского автомобилестроения в его нелегкой схватке с Японией,
признание прав сексуальных меньшинств, легкая ирония по поводу феминизма и
спокойное осознание того, что демократия и иудео-христианские ценности в
конце концов обязательно победят все зло в этом мире.
глазом. Из развороченной глазницы с засохшими потеками крови на Марию
смотрела похожая на большое бельмо круглая стеклянная линза в сложном
металлическом держателе, к которому из-под кожи шли тонкие провода. Из
самого центра этой линзы бил луч ослепительного красного света - Мария
заметила это, когда луч попал ей в глаза.
что и положено выражать лицу Арнольда Шварценеггера при улыбке - что-то
неуловимо-лукавое и как бы мальчишеское, такое, что сразу становилось
понятно: ничего плохого этот человек никогда не сделает, а если и убьет
нескольких мудаков, то только после того, как камера несколько раз и под
разными углами убедительно зафиксирует их беспредельную низость. Но улыбка
затронула только левую часть его лица, правая же осталась совершенно
неизменной - холодной, внимательной и страшной.
зачем ты? Перестань!
накренился, и Мария покатилась вниз по его крылу. По дороге она несколько
раз ударилась лицом о какие-то выступы, а потом из-под нее исчезла всякая
опора. Она решила, что падает вниз и зажмурила глаза, чтобы не видеть
летящих на нее деревьев и крыш. Но прошло несколько секунд, и ничего не
случилось. Мария заметила, что двигатель по-прежнему ревет совсем рядом, и
приоткрыла глаза.
какой-то оперенный выступ, в котором она с трудом узнала ракету. Ракета
своей расширяющейся головной частью немного напоминала антенну, с которой
она имела дело несколько минут назад, - увидев это, она решила, что
Шварценеггер попросту продолжает свои любовные игры. Но это было уже
слишком - у нее на лице наверняка было несколько синяков, а из разбитых
губ в рот сочилась кровь.
лицом к кабине, - прекрати! Я так не хочу! Слышишь? Я так не хочу!
понесла Марию прочь от самолета, который за несколько секунд превратился в
крохотную серебряную птицу, соединенную с ней длинным шлейфом дыма. Мария
повернула лицо вперед и увидела наплывающий на нее шпиль Останкинской
телебашни. Утолщение на ее средней части быстро росло в размерах, и за миг
до удара Мария ясно увидела каких-то людей в белых рубашках и галстуках,
сидящих за столом и изумленно глядящих на нее сквозь толстое стекло.
стал слышен громкий плач.
видеть - то, что находилось возле меня, было ясно различимо, но более
удаленные предметы расплывались, а общая перспектива была такой, словно я
находился внутри большого елочного шара, на стенках которого был намалеван
окружающий мир. Прямо надо мной двумя утесами возвышались Тимур Тимурович
и полковник Смирнов.
Шварценеггер и просто Мария.
полковник Смирнов, - на четко выраженный фаллический характер того, что
пациенту постоянно мерещится хуй. Заметили? То антенна, то ракета, то
Останкинская башня.
Не все так просто. Как говорится, умом Россию не понять - но и к
сексуальному неврозу тоже не свести. Так что не будем спешить. Важно то,
что налицо катарсический эффект, хотя и в ослабленной форме.
патологический материал выходит на поверхность сознания, он преодолевает
сильное сопротивление, поэтому часто бывают видения катастроф, всяких
столкновений - вот как сейчас. Самый верный признак того, что мы движемся
в верном направлении.
дому стреляли, несколько снарядов пролетело насквозь, через окна. Так вот,
один попал прямо в квартиру, где в это время...
вдребезги... Сначала вместе с трупами засекретили, а потом смотрим -
шевелится... Потрясение, конечно, сильнейшее.
картину меняет, - укоризненно сказал Тимур Тимурович. - А я тут бьюсь,
бьюсь...
заглянул в глаз.
видение в моей жизни. Но я... Как бы это сказать... Я нахожу занятной ту
сновидческую легкость, с которой на несколько минут получил прописку в
реальности этот бред.
самочувствием, - сказал Тимур Тимурович.
хочется спать.
Петру четыре кубика таурепама прямо перед водными процедурами.
руку и повел к выходу. Я закрыл глаза и понял, что открыть их опять буду
уже не в силах.
кровавых не пришедшие полей не в землю нашу полегли когда-то, а
превратились в белых журавлей...
раздался шум какой-то суматохи.
про журавлей завел? Забыли, что ли?
переключим.
российская поп-музыка была синонимом чего-то провинциального? Судите сами.
"Воспаление придатков" - редкая для России чисто женская группа. Полный
комплект их сценического оборудования весит столько же, сколько танк