Юрий Петухов

ВТОРЖЕНИЕ ИЗ АДА

СТРАННИК

Пролог

ОТЧАЯНЬЕ

С самой гиблой каторги можно бежать. Из тюремного каменного мешка можно
выползти наружу - на свет Божий. Нет на Земле и в Космосе такого места,
откуда бы нельзя было уйти - ни планеты такой, ни звезды нет: стремящегося
на волю не удержит притяжение Голубого гиганта, и во мраке черных бездн
окраинных квазипульсаров есть лазейки, и из Чужих Вселенных пролегают
тропинки. Так уж устроено Мироздание, что всегда и отовсюду находится выход
- и пространственный... и внепространственный.

Из-под топора, с отрубленной от тела головой, бежит в мир иной или во
мрак небытия приговоренный, и его уже не казнить второй раз, он ушел от
палачей своих, ему открылся выход. Да, и ему! Бежит из собственной,
выстроенной самим собою тюрьмы самоубийца - и он, слабый духом, находит
выход, и он отворяет калитку во мрак и пропасть. Бегут от Большого,
всеуничтожающего Взрыва сверхцивилизации, бегут от вечной смерти, бегут из
материи в нематерию, в ипостась, коей и названий еще не придумано. И
теряют себя. И обретают себя! Ибо перевоплощение - тоже выход. Все живое и
мечущееся во Вселенной жаждет исхода. И дается ему Исход!

Животное, объятое ужасом, гонимое лесным пожаром, кидается в пламя
смертное. И уходит из огненного ада. Человек, отрешившийся от земного,
встает в полный рост и идет грудью на пули - перед ним уже зияет провал в
высшие миры.

Отчаянье! К одним ты приходишь слишком рано, к другим вовремя... но
опозданий не бывает.

Нет выхода сильному духом из самого себя. Ибо только он сам для себя и
тюрьма, и каторга. Открыто перед ним множество дверок и щелок, змеятся
тропки, вьются лазейки. Но нет Выхода. Не всякая щель для него Выход.

Исступленно мечется он во мраке своего заточения, ощупывает изодранными
в кровь ладонями угрюмые, холодные стены, бьется грудью о камни, стенает и
ропщет... но не желает встать на колени, пасть на брюхо и червем выползти
в щель. Ибо сильный духом есть. Ибо Человек!

Если раньше в растрепанной и неухоженной шевелюре Гута Хлодрика
пестрели и рыжие, и, как подобало подлинному викингу, светлорусые волоски
посреди чего-то неопределенно-пепельного, то теперь он был сед - старчески
сед. Иван смотрел на Гута и не мог поверить глазам - вот так и седеют: за
день, за ночь.

- Сколько у нас времени, как думаешь? - спросил он тусклым, севшим
голосом. Он хотел проверить себя. Но знал, точного ответа ему никто не
даст.

- Две недели, не меньше, - так же отрешенно пробормотал Гут.

Он был трезв и мрачен, левая рука подрагивала. И левый уголок рта был
как-то неожиданно и скорбно приопущен. Иван вглядывался в приятеля -
неужто прихватило, нет, не может быть. Гут - человек исполинского,
немыслимого здоровья, он и в Школе отличался крепостью. Нет, это все нервы.

Гут сам отнес на руках свою любимую, свою Ливу Стрекозу. Они долго
кружили в подземных лабиринтах заброшенной гравидороги позапрошлого века,
пока не уперлись в ремонтно-складской сектор. "Тут есть морозильная
камера", - выдавил Гут после долгого молчания.

"Нет, никаких камер!" - отрезал Иван. "Сейфы?" Иван кивнул. "А воздух?"
- Гут смотрел с недоверием. Но это была последняя ниточка, он не желал
выпускать ее иллюзорный кончик из своих рук. "Воздух ей не нужен. Главное,
чтобы никто не влез сюда!" Гут что-то бормотал насчет охраны, но Иван
сразу осек его. Охрана только привлекает внимание. Они завалили
направленными взрывами шесть входов-выходов. Оставили седьмой. Подступы
заминировали. Ввинтили в породу четьпэе локаторасторожа. Они были вдвоем.
Больше никто не знал о захоронении еще живой Ливадии Бэкфайер-Лонг. Никто!
Теперь это в прошлом.

- Я преступник, Гут! - вдруг со злостью, сквозь зубы выдавил Иван.

- Я тоже преступник, Ваня, - поддержал его сокрушенно седой гигант.

- Нет! - Лицо Ивана исказила гримаса раздражения. - Нет! Ты просто
бандюга, Гут, ты разбойник с большой дороги, уголовник, грабитель,
головорез... А я - подлинный преступник! Я враг рода человеческого! Я
порастратил чертову уймищу времени на всякую ерунду! И ничего не сделал!

- Ты и не мог ничего сделать, Иван, - Гут развел руками, - человечество
неуправляемо. Наставить его на путь истинный?! Это все утопии, Ванюша. Ни
один жлоб во Вселенной не трепыхнется, пока лично ему в лоб не закатаешь!

- Не все жлобы. Гут...

- Все! Ты плохо знаешь жизнь, Иван. Ты слишком надолго задержался там,
наверху! - Гут Хлодрик ткнул указательным пальцем в небо. - Не хотел тебе
говорить... но скажу: я б с огромным удовольствием присоединился к тем
ребятишкам, что хотят надрать задницу человечеству. Ой, я бы ему,
родимому, всыпал по первое число!

Иван приподнял голову и вгляделся прямо в глаза Гугу Хлодрику. В них не
было злости. В них была усталость и скорбь. И потому он все понял, Гут
будет с ним до последней минуты, до смертного часа, он не предаст.

Карнеггийский водопад заглушал их голоса. Прохладные брызги долетали
искрящимися капельками, освежали лица. Но свежести не было и здесь, в
заброшенном ущелье, вдали от людных улиц и давящих небоскребов полудикой
северной Гренландии.

Теперь им надо было скрываться. Теперь им не было места на Земле и в ее
окрестностях.

В водопаде плескался огромный белый медведь. Но Иван видел -
ненастоящий, слишком уж чистый и ухоженный, слишком уж белый. Животный мир
планеты восстанавливали. Но это был все-таки не совсем животный мир, еще
два-три поколения и останутся одни биодубли. Нет! Какие, к дьяволу,
поколения! Через полгода Земля обратится в выжженную пустыню. А он сидит
тут, прохлаждается под искрящимися в лучах низкого солнышка брызгами.
Вырождение! Все вокруг вырождается, все! и он тоже, и он не исключение.

- Я так думаю, Иван, - медленно и глубокомысленно произнес Гут Хлодрик,
- всем вам надо смываться отсюда. Пока не поздно!

- Всем нам? А ты?!

- Я останусь возле нее.

- Ты останешься, а нам смываться?!

- Это меня бог наказывает за Параданг, понимаешь?! - Гут не поднимал
глаз, не отрывал их от серого унылого камня под ногами, чуть поменьше
того, на каком сидел. - И еще за Гиргею. Это я виноват, зря я тебя тогда...

- Да ладно, - Иван махнул рукой. Ему было тошно.

С кем он остался? Гут Хлодрик - старая развалина, размякший,
растекшийся, бесформенный и жалкий в своем бессилии. Дил Бронкс - скалит
зубы, а глядит насторону, непонятный, уклончивый, скользкий. Иннокентий
Булыгин - этот шустрый, тертый, но он всегда сам по себе, странный мужик.
Хук Образина и Крузя - пьянчуги, чуть что - в запой, на полный вылет. Серж
Синицки- просто чокнутый. Сихан Раджикрави, Первозург - самая темная
лошадка, черный след в ночи. Гуговы головорезы - они привыкли работать за
деньги, за добычу.

Еще остается отпрыск императорской фамилии карлик Цай ван Дау. Но где
он, жив ли вообще? Жалкая горстка никчемных ветеранов, списанных
десантничков! Пыль!

Ничто! И все зло Мироздания, вся мощь Иной Вселенной, вся сила
Преисподней! От отчаянья он готов был биться головой об эти серые
молчаливо-угрюмые камни.

В безвыходных положениях люди чести пускают себе пулю в лоб. Давно
пора! Он только продлевает агонию.

Он уже конченный человек, мертвец. Да, бывают вещи, с которыми надо
смириться. Это как ход времени, это как движение светил - неумолимо и