не послушал. Он никогда и никого не слушал.
данные, я заложу в машину. Мы ее из-под гранита достанем. У нее есть
вживленный биодатчик?
но совсем не протрезвел, слезы ручьями текли по его красной и опухшей
реже. - Наш должен работать.
чего-то, нажал на выступ, набрал код. Конюшня, несмотря на ее
допотопный вид, была оснащена недурно.
унции, частота 900015, спектр третья четверть ХН. Хватит?
геосетью. У меня свой крошеный, но очень надежный дружок висит на
орбите, понял?
Гуг. Он явно не верил в удачу.
разберутся. Но не было и желания вернуться назад, в глыбу льда. "Хочу
домой, во дворец. Хочу увидеть, как там стало!"
через долю мгновения оказался на Умаганге. Лучше бы он туда не
отправлялся.
на развалинах некогда прекраснейшего во Вселенной дворца. Под кривыми,
подагрическими ногами его лежали груды камней и черепов. Обе луны
сияли в сиреневом полуденном небе. Но они не радовали как встарь глаз
умагов, они бросали косые лучи в пустые глазницы, в их свете обломки
дворца, руины и отбрасываемые ими тени казались зловещими. Где-то на
лиловых холмах одиноко выл зураг, шесгилапый саблезубый волк. Ему не
на кого было охотиться. Охотник, пришедший сюда до него, не оставил
живой дичи. Трупы были пожраны - Зурага задала голодная мучительяая
смерть. Цай мог бы заглянуть в подземелья. Но не стал этого делать - в
жизни должна быть хоть какая-то надежда, хоть какая-то, пусть и
крохотная, еле теплящаяся вера. Иначе и жить не стоит.
хрустальных далей на него глядели два маленьких краевых глаза. Или это
было игрой воспаленного воображения?
уровня Гиргейской кеторги. Целевой сектор.
рядами, через одного висели распятые каторжники. Они были уже мертвы,
но в их выпученных глазах стоял предсмертный ужас. Глоб Душитель
свесил черный язык. Серый Ваха - дуралей и лентяй, неестественяо
вывернул шею, будто подглядывал за кем-то. Слепень висел молча и
солидно, выставив отекшее брюхо ... остальных Цай ван Дау почти не
узнавал, оии уже начали разлагаться.
заскрипел зубами. Нет такого закона, чтобы мстить оставшимся за
сбежавших с каторги! Беспредел!
лет семнадцати, избитого и оборванного. Уже детей стали упекать в
каторгу! Цай готов был зубами рвать гадов. Но он был бесплотен, его
даже не видели.
Наверняка он видел подобные процедуры по визору, встроенному в
камеру-капсулу. Воспитательные передачи транслировали регулярно и
смотреть их заставляли тут от начала до конца - закрывавший глаза
получал электрический разряд в пах.
Не за собственные провинности. А за вину тех, что погибли при побеге.
За кровь вертухаев-заложников. За бессилие и трусость охраны. Сильные
всегда отыгрывались на слабых по вековечному закону каторги, закону,
которому подвластны и мучимые, и мучители, и заключенные, и
надзиратели. Зло неволи рождает только лишь зло.
вертухая сердце. И пожалел, что прикончил гада так быстро, надо было
помучить его хорошенько. Ничего, в следующий раз он так и сделает! В
следующий раз?
не будет, он больше не попадется, лучше смерть!
жестокостью, с привычным до мелочей садизмом.
безумны. Из носа ручейком текла кровь.
это последняя жертва. Ведь на каторге нужны рабочие руки. Есть предел
и беспределу. Есть!
и изнасилованных перед казнью. На них было страшно смотреть. И это
правосудие?! И это закон?!
учреждениями. Но и статуса фабрик смерти им никто не давал! Беспредел
и ложь! Ложь и равнодушие тех, кто вне зоны! Все виноваты, все!
надо было бежать. Не надо было захватывать заложников. Не надо было
прорываться с боем. Надо было тихо сдохнуть под плетьми и розгами
андроидов-надзирателей. Тогда бы всем было хорошо. Но Цай не сам решил
бежать. И не огромный и бесстрашный викинг Гуг-Игунфельд заставил его
бежать. Нет. Цаю ван Дау приказал бежать Синдикат. И об этом не знал
никто.
прошептал полузабытую умагангскую молитву. Прямо перед ним была целая
лужа крови. Он наклонился над ней - и увидел свое искаженное
отражение: страшное, злобное лицо беспощадного, ожесточившегося
сердцем убийцы. Ну и пусть! Он тот, кто он есть. И не надо лгать себе
самому!
везде свой нос землянина, Ивана. И если он мертв, пора ставить точку
на всей этой истории. Пора.
Не сработало. Видать, и у них бывают сбои. В такой темнотище не может
быть никого. Скорее всего, он просто ослеп.
тяжелые шаги. Шли двое, это можно было определить сразу. Оба тяжело
дышали.
сырой стены.
впервые за многие годы хотелось выговориться. - Знаешь, Кеша - друг
любезный, мне вот сейчас стало ясно, что жизнь вся моя состояла и
состоит из двух половинок. В первой я жил как нормальный человек,
учился, любил, дружил, покорял к геизировалаовые планеты, сражался со
злом на них и насаждал добро, отдыхая на родимой земелюшке, короче,
все как у людей. А во второй - я все время брожу по каким-то
лабиринтам, ходам, норам, ползаю по подэемельям, сигаю с уровня на
уровень, чтобы вновь попасть в норы-лабиринты, чтобы вновь блуждать до
бесконечности - и конца края этим мытарствам не предвидится.
цепях, от этих процедур можно было сойти с ума ... Слушай, Кеша,
может, я и сошел с ума в харханских подземельях, а? Может, все
остальное это уже один бред?!
твоя, Иван, галлюцинация, могу поручиться твердо, - Кеша жевал
какую-то корку и говорил невнятно, с набитым ртом.
рецидивист и беглый каторжник Кеша Мочила. - Натуральная.
Калифорнии солнечные ванны принимает. - Сказав это. Иван встряхнул
головой. Перед ним стояла никакая не галлюцинация, а сам отпрыск
императорской фамилии.
обрадовался, не удивился, не изменился в лице. Казалось, он полностью
погружен сам в себя. Иван вытянул руку, обвитую шнуром-поисковиком,