взяло и отмерло, и я не чувствую.
вывод Иван.
могу. Слушай, Иван, а может, тогда в пещере, помнишь, когда нас давило
вусмерть? Может, тогда мне башку придавило? Или, может, я в
клинической смерти был? После нее иногда, говорят, мозги набекрень,
отмирает, говорят, часть мозговых клеток, и человеку кажется, что от
него половинка осталась, а то еще меньше?! Я не плачусь тебе в
жилетку, мне разобраться надо! Ведь сон-то был?
некоторого замешательства произнес как-то значительно и отрешенно: - А
вдруг они меня на самом деле отпустили?!
видавший виды каторжник-рецидивист скиснет, тогда пиши пропало -
бросить его не бросишь, а возиться с ним, значит, самому погибнуть. И
он поднялся на ноги.
с налету взять, а?
был готов ко всему. И несмотря на это ему казалось вполне определенно,
что он не весь здесь, в проклятом гиргейском подземелье, что он и еще
где-то. Кеша видел на войне и в Космосе множество всяких психов, не
выдерживавших боев, прорывов, тягот "окопной" жизни. Насмотрелся! А
теперь что-то происходило с ним самим, неужели заклинило в мозгах?
неужели он, заматеревший в испытаниях и лишениях сошел с ума -
по-тихому сверзился? Опыт и знание жизни говорили - а чем он,
собственно, лучше других.
жжением во всем теле, что поклялся, если выживет - никуда больше не
отправится, хватит с него, он здесь по заданию Синдиката, Синдикат
знает, чего делает, его серые стражи всегда на страже, а дело
исполнителей - помалкивать и терпеливо тянуть свою лямку, не убили,
жилы не повыдергивали, на квазитронный пыточный стул не посадили - и
слава Богу! все остальное мелочи. Он еле отошел, и теперь ему было
холодно. Встреча с Иваном, вернувшим свой собственный облик и
рецидивистом Кешей, представлялась ему полуреальной, сном каким-то
странным - был он или нет?! черт ногу сломит. Когда он немного пришел
в себя, сразу задал вопрос:
одному в этом хрустальном льде, тогда пиши пропало, тогда он не
выдержит больше суток, голова его не шар свинцовый и не булыжник
каменный. Они забыли, что он тоже человек! что и ему есть предел! что
и ему надо давать хоть немного отдыха!.
тем, кто использует меня в качестве ретравслятора? - спросил он то, о
чем давно хотел спросить.
серых стражей существуют информаторы и инфодатчики, вживляемые в тела
всех членов Синдиката.
ноги, в нижней челюсти?! Если бы Цай знал ответ на этот вопрос, он бы
выковырял инфостукача безжалостно, как выковырял из собственного лба
каторжные приемодатчики, выковырял, по выражению Гуга Хлодрика, ржавым
кривым гвоздем. Прежде чем ковырять, надо знать - где ковырять! Хоть
бы они все сдохли! И пусть они знают, что он о них думает! Плевать!
Вот сейчас они выуживают с его помощью из сверхъестественной кладовой
информацию, которая стоит баснословные, невообразимые деньги, что там
деньги, эта информация стоит большего - она дает власть над не
знающими ее, надо всеми смертными! А что получит он? Передышку на
очередной каторге? Жизнь в искалеченном, страдающем, полузамененном на
биопротезы теле?! Цай ван Дау знал, что он не получит ни черта, кроме
обязанности и дальше вкалывать на Синдикат.
в мозгу.
Можете ли вы мне помочь в этом, спасти меня?!
наблюдатели.
"наблюдателей" абсолютно никакого значения.
хищные, клыкастые рыбы. Они смотрели на Цая жутко и кроваво - будто
был он им не посторонний уродец, а враг. И это казалось совершенно
непонятным.
Но на этот раз он почти сразу погас, не причинив больших страданий. И
Цай ван Дау очутился в кромешной мгле. Далеко-далеко впереди, за
десятки тысяч миль помигивала красная, нет, он разглядел, не красная,
а ярко-малиновая точка. И больше ничего.
медленно, но с завидным постоянством увеличивается в размерах, это уже
неточка, а маленький малиновый кружочек, кружок. И мгла вркруг - это
не мгла вовсе, а полутемная бездна, бешенный водоворот космической
Тьмы из миллиардов звездных миров, вращающихся в ней.
противоестественного парения в Пустоте, посреди всего этого
гигантского водоворота, исполинской космической спирали, в которой
завертелись-закружились сонмы звезд, туманностей, созвездий, галактик,
пульсаров, коллапсаров, квазаров и прочих порождений Мироздания. И он
уже не висел, он падал в эту Пропасть. Падал аавстречу малиновому
кругу, и он видел множество языков малинового пламени, вырывающихся из
круга - Круга, который превратился в пылающую чудовищную воронку,
пожирающую пространство. И в голове вдруг вспыхнуло - Барьер! Какой
барьер? почему? зачем?! Никто не отвечал на его вопросы, связь, судя
по всему, прервалась... Уже не было вокруг ничего: ни галактик, ни
коллапсаров, ни межзвездной тьмы, был только бескрайний океан
ревущего, гудящего, беснующегося малинового пламени. Цай приготовился
к смерти. Она должна была когда-то придти. И вот она пришла! Он закрыл
глаза. Но малиновый огненный океан не пропал - он полыхал и бесновался
все так же яро и безумно. Барьер! Но почему языки пламени не сжигают
его?! Почему тело бьется в ледяных судорогах?! Почему огонь полыхает
только в голове и глазах, не обжигая и не превращая в пепел?! Барьер!
Потому что это Барьер! Ответ не пришел Извне, он был в самом мозге
Цая. Но какой Барьер?!
на замшелом пурпурном йалуне, сидел с закрытыми глазами, все видя и
все понимая. Он уже знал, где он. Это могла быть только родная
Умаганга. Он открыл глаза - валун был и вправду пурпурным. И две луны
висели в дневном небе. Но не это было важным сейчас.
обреченным на жуткую смерть - голым, беззащитным, ничтожным, жалким. И
все потому...
агубаба стоял огромный и могучий, заросший почти до глаз черной с
проседью бородой его отец - Филипп Гамогоза Жестокий, звездный
рейнджер и последний властелин Умаганги. Глаза Филиппа были холодны,
но его верхняя губа подёргивалась в нервической улыбке, обнажая желтые
прокуренные зубы. Отец был гол до пояса, и от этого выглядел еще более
устрашающим. Набухшие красные шрамы бороздили кожу, будто кровавые
реки, текущие по бугристым горам гипертрофированных мускулов. Руки у
Филиппа дрожали. Он опять был пьян, смертельно пьян от своей
нарколпеской, дьявольской отравы. Всклокоченные седые космы выбивались
из-под алмазного двурогого венца, придавали лицу страниое, нехорошее
выражение.
чудовище. Имевно таким запомнил его маленький Цай в тот страшный год.
Неужели время его не берет? Неужели он совсем ве изменялся за эти
годы?! Непостижимо. Цай ван Дау не мог стряхнуть с себя оцепенения. Он
сидел сиднем, безводьиой жертвой, сидел на пурпурном валуне под двумя
дневными лунами.
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Эриксон Стивен
Посняков Андрей
Шилова Юлия